Рау

Медведь вернулся часа через три — злой, взмыленный, весь искусанный и исцарапанный, но бодрый. Рау кинулся было к нему обниматься, но Искатель и Хранитель удержали его, сказав, что зверь сейчас разъярён и опасен. Ве напился из реки и принялся зализывать раны, и лишь когда отлежался, подпустил к себе хозяина. Рау нарвал для него хлебцев, янтаринок и сладостей. Кормил и приговаривал: — Молодец, здорово ты ему наподдал. Теперь отдыхай. Смазать бы твои раны лекарством, да ведь не дашься. — У животных слюна сама по себе как лекарство, — сказал Искатель Стрел. — А медведи вообще очень живучи. Когда он уснёт, Хранитель подлечит его силой рук — магией, как ты это называешь. Рау не сомневался, что способность эльфов исцелять и есть самая настоящая магия. Хранитель всего лишь поводил руками над спящим медведем, и раны перестали кровить, а когда зверь через несколько часов проснулся, уже начали затягиваться. Искатель оказался хорошим собеседником. Рау задавал ему вопрос за вопросом — о жизни эльфов, о магии, о древних временах, и тот подробно отвечал. Для Рау было полнейшим откровением, что раньше, давным-давно, солнц было не два, а великое множество — они выстраивались на небе в разные узоры и сверкали всеми цветами радуги, а иногда дарили музыку. Теперешние песни эльфов — отголоски солнечных мелодий. И никому не слепил глаза солнечный свет. Может быть, те солнца были не слишком яркими, а может, глаза у людей были другими. А само небо было тогда не зелёным, а переливчатым, как палитра художника, узоры на нём менялись каждый день и никогда не повторялись. — А это не выдумка? — Нет. Многие из нас видели это своими глазами. — Подожди, — Рау запнулся, — эльфы хоть и долго живут, но не настолько же? Человеку отпущено сто лет, эльфу тысяча. Разве нет? На лицах обоих эльфов промелькнули смущённые улыбки. — Всего тысяча лет? Дольше, гораздо дольше! Мы могли бы вообще не умирать, если бы не трагическая случайность, — ответил Искатель и пошевелил пальцами забинтованной руки. — Мы не разубеждаем людей в этой сказке. Если они узнают, что мы живём вечно, то начнут ненавидеть нас ещё сильнее. Того и гляди, совсем захотят истребить. — Знаю. Видел таких уродов, — процедил Рау. — Слушай, а почему тогда многие из вас живут на земле? То есть, я, конечно, очень рад, но это же опасно. — Если два народа перестанут общаться, миру придёт конец. И нас же не все ненавидят. С книжниками и торговцами, например, у нас много общих дел. А с вашими мастерами мы постоянно обмениваемся секретами. Мы на своих заоблачных островах не умеем делать механизмы, а люди на земле не знают, как использовать живые минералы. Если бы мы не работали вместе, не было бы ни летающих домов, ни станков, ни речных кораблей. И вообще, ваши дворяне к нам хорошо относятся. «Кроме одного», — подумал Рау, бросив взгляд на горизонт, и спросил: — Раз уж речь зашла о дворянах. Почему они так называются? — Дворяне от слова «двор». Раньше у людей тоже были короли — не так много, как у нас, но были. А потом все вымерли. Умирали и умирали, и никто не знал, от чего. Стало невозможно выбрать короля, все боялись восходить на престол, и страны остались без правителей. Смутное было время. Ну, а потом власть взяли в свои руки военные и навели порядок. С тех пор королей нет, а дворянство осталось, хоть и без титулов. Рау не знал, что такое «титулы», но переспрашивать не стал. Он так понял, что это те же ранги, только не для военных, а для обычных людей. Рассказы Искателя уносили его в древнюю эпоху, и он живо представлял себе королевский двор в пышном убранстве, богатых дворян и целую стаю солнц на разноцветном небе. Вот бы там побывать! Хоть одним глазком взглянуть. Облачная Тень, наверно, тоже принцесса. Вот лопух, не догадался спросить. — А почему Тени так долго нет? — спросил он. — Мы не держим летающих домов на острове. Ей придётся долететь до города, купить там дом и только после этого привести его сюда. Она хотела выбрать Город Сиреневых Башен, потому что он ближе всего, но мы с Хранителем отговорили её — там для эльфов опасное место, особенно сейчас. Так что она вернётся только к концу Полнолуния, не раньше. Рау погрустнел. Хранитель Огня занимался костром, почти не принимая участия в разговорах — собирал ветки, сушил их над огнём, поддерживал пламя эльфийской магией и даже золу выгребать никому не позволял, всё делал сам, не отрываясь от дежурства ни днём, ни ночью. Хотя от ночи теперь осталось одно воспоминание — стоял сплошной день. Эльфы считали, что Полнолуние продлится трое суток. Почти шестьдесят часов яркого света. Третье на веку Рау полнолуние отличалось от предыдущих. Раньше лунное кольцо заливалось тёплым жёлтым светом и походило на солнце, но в этот раз вместо золота было серебро. В другое время неестественное освещение показалось бы Рау неуютным и даже зловещим, но после долгого мрака холодное белое сияние было как бальзам на душу. С воцарением на небе полной Луны Лес будто забыл о Рау, и тот, вновь почувствовав себя свободным, вернулся к упражнениям с палкой. Теперь в его распоряжении был ещё и меч, и Искатель показал ему движения, которые Рау старательно отрабатывал. Нет, тревога не отступила, и надежда на лучшее не появилась, но присутствие эльфов успокаивало. Пока ему не требовалась их помощь, но он знал, что как только Полнолуние закончится, Лес снова протянет к нему свои лапы, а остаться в тот момент без целительной магии Искателя и Хранителя ему не хотелось — он хорошо помнил, что творил с ним Лес несколько часов назад. Если бы эльфы не вытащили его тогда, он бы сам бросился под копыто к двузубу, лишь бы прекратить эту муку. Да, он прекрасно понимал, что вся эльфийская магия, вместе взятая, может дать ему лишь небольшую отсрочку, но всё равно благодарил судьбу, что свела его с эльфами. Каким-то образом его друзья всегда точно знали время, хотя часов не носили. Да и у Рау отродясь не было часов — в деревне такой механизм считался аристократической роскошью и имелся от силы у троих. Время определяли по сиянию минералов: светятся — значит, ночь, не светятся — день, и чем ярче светятся — тем ближе к середине ночи. Ведь солнца, бывало, не уходили за горизонт на ночь и служили плохим ориентиром. Туман немного поредел. Было светло, как днём, но все светящиеся растения и живые минералы продолжали сиять, и картина получалась дивная: тут и там горели крупные алые и жёлтые пятна ночных маков, окружённые размытыми шарами света, сверкала под ногами оранжевая искрянка, а от шариков-минералов рябило в глазах. Толща тумана, словно украшенная цветными гирляндами, при свете смотрелась едва ли не лучше, чем в темноте, а река так вообще стала хрустальной. Когда играла рыба, брызги казались бриллиантами. Грибы, которыми заросла вся равнина, не светились, но сами по себе были ярко-жёлтыми, как листва янтарника. Этих грибов Рау всё-таки набрал и даже сварил из них похлёбку, и они оказались на вкус ничуть не хуже других, привычных. И медведь тоже этими грибами объедался, и горностаи, даже двулапы не брезговали новым лакомством. Эльфы сказали, что этот вид грибов не переносит солнечного света и обычно растёт в подземельях, а теперь ничто не мешало ему расплодиться по всей земле. Грибы, конечно, были вкусные, но уж лучше бы солнца вернулись и всё стало как прежде. И не надо никаких новых грибов. Рау заметил, что Хранитель разговаривает только с Искателем, а к нему не обратился ни разу. Это тяготило. Спрашивать в лоб, что случилось, он не хотел, боясь ещё сильнее всё испортить и остаться в одиночестве. Сейчас это было бы страшнее всего. — Вот и всё. Можешь снова стрелять из лука, — сказал Хранитель Огня, бросая в огонь бинты. Искатель покрутил кистью — перелом зажил полностью. — Пока не в кого, — ответил он.— Но есть идея получше. Надеюсь, кантиэль там не отсырел? — Он вытащил из чехла музыкальный инструмент и пробежался пальцами по струнам. — Полнолуние заканчивается. Когда снова наступит темнота, всем будет не до музыки, — добавил он и начал что-то наигрывать. Знакомый мотив заставил Рау встрепенуться. — Где башни тают в облаках, Где неизвестно слово «страх»… — начал подпевать он и смущённо умолк. — Простите. Мне двузуб на ухо наступил. Но очень уж нравится эта песня! — А откуда ты её знаешь? — удивился Искатель. — Мама пела. Только я не все куплеты помню. Слышал, что песня очень длинная. — Не то чтобы длинная. Она по-разному поётся — смотря какое настроение. И так куплеты устроены, что она никогда не заканчивается. Начало появилось очень давно, в те времена, когда Чёрного Леса ещё не было. И с тех пор время от времени прирастают новые строки… Он запел. В его голосе была такая сила и воодушевление, что Рау вдруг стало наплевать на Лес и вообще на все свои печали, хотелось только бесконечно слушать эту песню, и обязательно выучить самому, потому что она дарила уверенность и бесшабашную смелость. Если песня Облачной Тени просто очаровывала, то эта затрагивала все чувства, от безнадёжной тоски до безудержного счастья. Слушая её, хотелось сворачивать горы. «Если что-то и способно изменить мир — то это музыка», — вспомнил Рау слова Искателя. С такой песней и в Чёрный Лес войти не страшно. В далёкой, сказочной стране, Где боли нет и смерти нет, Где замки реют в облаках И неизвестно слово «страх», Где изумрудная трава, И где летают острова, Где Златоцвет застыл в веках, И дремлет мир в его лучах, Дарящих силу и покой, Где синей стайкой над рекой Летают птицы, а вдали, Где камни вечность обрели, И серебристый ручеёк, Звеня, стекает под уклон — Сокрыт познания исток, Земною твердью ограждён. Вторым голосом вступил Хранитель, до сих пор сидевший с каменным лицом. На Рау он по-прежнему не смотрел, и пел, будто обращаясь к пламени. Сейчас его дорожное прозвище особенно ему подходило, и Рау подумал, что Хранитель Огня назвался так неспроста: наверняка у него была какая-нибудь своя тайна, связывающая его с огненной стихией. Впрочем, пели они с Искателем про воду. Источник жизни окружён Водой кристальной чистоты, И перед ним со всех сторон Склоняют венчики цветы. Не прикоснётся никогда К нему нечистая рука. Блестит холодная вода, Бежит подземная река… Темп и мелодия менялись, но неизменно повторялись рефреном строки о далёкой сказочной стране. Песня, будто книга, рассказывала о давно ушедшей эпохе, когда солнца светили иначе и на земле не было скорби. То и дело упоминался какой-то Златоцвет, и Рау не понимал, растение это или одно из солнц. По тому, с какой любовью и благоговением эльфы произносили это слово, Рау догадался, что для них это нечто священное и настолько важное, что лучше не любопытствовать. Они пели то вместе, то по очереди. Искатель вёл мелодию высоким и чистым голосом, перебирая струны и изредка перестукивая пальцами по кантиэлю, а Хранитель так вообще впал в состояние, близкое к одержимости: закрыл глаза, запрокинул голову, протянул руки к огню и, слегка покачиваясь в такт музыке, пел о давно погасшем Златоцвете, пел так, словно кроме него и Златоцвета ничего в мире больше нет. Его глухой низкий голос, казалось, доносится из прошлого через века. …Когда пришло зло и разделило эльфов и людей на два народа, Златоцвет погас, и в мир явилась Ночь в тёмно-фиолетовой мантии, увенчанная короной — Луной, и окружённая своими детьми — звёздами, таинственная и красивая, дарящая прохладу и вечерний уют, но она принесла с собой Смерть и Печаль. И Смерть принялась хозяйничать на земле, а Печаль разделилась на тысячи песчинок и отправилась в путешествие по всему миру, помогая Смерти, и горе тому, в чьё сердце попадёт хоть одна такая песчинка — она медленно отравит его, лишит сил, и он сам придёт к Смерти в объятия. — Издалека, издалека. Придёт щемящая тоска И в одночасье отберёт Желанье продолжать полёт. Эльфы не подпустили к себе песчинки Печали, и Смерть не добралась до них. Но люди не устояли, ведь песчинки были из чистого золота и такие красивые. С тех пор люди живут всё меньше и меньше, а Печаль стала их постоянной спутницей. И тогда люди, чтобы защититься от Печали, придумали Забвение. Оно заглушало боль, но, отобрав прошлое, отбирало и будущее. Человеческий век стал ещё короче, и люди начали забывать, в каком красивом мире жили когда-то, и однажды забыли о Златоцвете. А утратив память о нём, утратили способность летать. И тогда эльфы сочинили песню о потерянном мире, чтобы Забвение не поглотило память о прошлом навсегда. То, что осталось от Златоцвета, они спрятали на одном из заоблачных островов, во мраке подземной пещеры, куда не доберутся злые силы. Ледяная вода питает его и не даёт пробудиться раньше времени. Пройдёт много веков, прежде чем Златоцвету вновь позволено будет согревать землю. Хранитель пел всё тише и тише, и наконец смолк. Искатель повторил рефрен, проиграл несколько куплетов, отбил в последний раз перестук и грустно произнёс что-то на языке книжников, завершая песню. Рау молчал, потрясённый, и чувствовал себя так, словно ему позволили прикоснуться к великой тайне. Зеркально-гладкая поверхность воды отражала диковинный пейзаж, и в перевёрнутой равнине, на том берегу, среди редколесья, что-то невыносимо притягивало Рау — он был уверен, что стоит сейчас шагнуть с обрыва, и он не упадёт в реку, а окажется в прошлом, когда были написаны первые строфы этой песни. Или научится летать. А ещё очень хотелось увидеть Златоцвет. Он еле сдержался, чтобы не кинуться в воду. Птицы, притихшие на время песни, снова начали щебетать. Квакнул у реки двулап. С тихим урчаньем зевнул Ве, равнодушный к музыке, свернулся поудобней и снова задремал. Хранитель Огня встал и подбросил в огонь хвороста. — Нарублю дров, — сказал он Искателю и, взяв топорик, отправился в туман. Искатель спрятал кантиэль в чехол и посмотрел на Рау — понравилось, мол? — Я думал, это просто песенка, а оказалось, целая легенда! — ответил тот на молчаливый вопрос. — У меня даже слов нет, я никогда ничего подобного не слышал. Вы из меня словно душу вынули. Слушай, научи меня словам, а? Я же теперь места себе не найду, пока её всю не запомню. — Научу, будет время, — сказал Искатель. — А сейчас тебе лучше поспать, — и он поглядел на полную Луну. — Пока есть такая возможность. Рау отвёл глаза. Возвращаться в реальность из мира грёз ой как не хотелось, но Искатель был прав. Нужно восстановить силы — когда снова начнётся Зов, они ему понадобятся. Он завернулся в покрывало и улёгся спиной к костру. Сон не шёл. — Искатель. — Чего. — Я про этого мудреца думаю. Хорошо ли так поступать? Ведь это все равно что убийство. И я буду отвечать за всех, кому передаст монету он. — Тут всё не так просто. Он же книжник? Значит, хочет получить монету, чтобы изучить, как она работает. А вдруг он найдёт средство от проклятия? — Всё равно. Тяжело это. Я сам прошёл через Зов, и врагу такого не пожелаю. — До Зова этот мудрец доводить дело не станет, будь уверен, — усмехнулся Искатель. — Если уж он решился на такой отчаянный шаг — значит, у него всё заранее просчитано. Так что спи и не переживай. — Уснёшь тут, — Рау поворочался и уставился на него. — Скажи, а почему Хранитель на меня сердит? Из-за Тени? Я, конечно, обнаглел тогда, но она меня заворожила своим голосом, и я был как пьяный. Скажи ему, что я ни в коем случае не желаю их разлучить. Да и как? Меня Лес держит за горло. — Ты их уже разлучил. — Что?! — Ты похитил её сердце. — Нет, подожди, как же так? — Рау сел. — У меня и в мыслях не было! Но они ведь помирятся, правда же? — Боюсь, что нет, — мягко сказал Искатель. — Теперь они оба одиноки. Тень понимает, что никогда не сможет связать с тобой свою судьбу, но будет помнить тебя очень долго — может быть, всю жизнь. А Хранитель будет помнить её. — Чёрт, что я за дурак. Если бы я знал! — Если бы ты не коснулся её, случилось бы то же самое. Дело не в тебе, а в Облачной Тени. И не вздумай извиняться перед Хранителем, только хуже сделаешь. Вообще об этом молчи. Ему сейчас едва ли не горше, чем тебе. — Ну и как мне после этого ехать к вам в гости? — спросил Рау, сгорая со стыда. — Лучше прямиком в Лес. — Не лучше. Ни с Тенью, ни с Хранителем ты не увидишься на заоблачном острове. Тень приведёт летающий дом и сразу покинет нас, а Хранитель выполнит своё обещание — он же сказал, что будет охранять тебя, пока не вернётся твой учитель — и тоже улетит. С тобой и твоими спутниками буду только я. Ты вроде как хотел песню выучить? Вот и выучишь. — Искатель, почему вы со мной возитесь? Вам же от меня одно зло. — Зло не от тебя, а от Леса. — Лес сделал так, что Тень бросила Хранителя и… — он с трудом выговорил это, — полюбила меня? — Может быть. Могущество Леса велико. И поэтому мы всегда будем помогать тем, кто ищет на него управу. Сейчас мы помогаем не столько тебе, сколько тому мудрецу, которого приведёт твой учитель. Им обоим обязательно нужно побывать в наших краях и поговорить с эльфийскими книжниками. Мы ведь тоже накапливаем знания! Ну, а для тебя это путешествие будет просто отдыхом. — Да я бы тоже не отказался послушать ваших мудрецов. Ведь мне теперь, если чудовища не сожрут, одна дорога — в книжники. Искатель хлопнул себя по коленям и весело рассмеялся. — Ну наконец-то! А я всё ждал, когда до тебя дойдёт. Тебе по пути именно с мудрецами! Кстати, знаешь, чем мудрец от книжника отличается? — Я всегда думал, что возрастом. Хотя книжников много, а мудрецов мало… — Опытом, Странник, опытом! Настоящий мудрец всё пробует на своей шкуре, всегда лезет в самое пекло, каждый день расшибается в лепёшку, но никогда не сдаётся. — Знаешь, а ты в меня надежду вселил! — Рау улёгся и снова укутался в покрывало. — Но мне правда очень жаль, что с Тенью так получилось. — Не вини себя. Жизнь не закончилась. А теперь всё-таки постарайся уснуть — неизвестно, как поведёт себя Лес после Полнолуния. — Уснёшь теперь, как же. — Уснёшь, — уверенно сказал Искатель, и Рау спиной почувствовал, как он протянул к нему руку. И тут же пришёл крепкий сон.