Ради Скорпиуса

Я любил его. Мерлин, как же я его любил! Я перевернул всю свою жизнь, пересмотрел все свои взгляды, изменил всем своим принципам и произвёл полную переоценку ценностей. Я положил на него глаз ещё на шестом курсе. Тогда он в попытке защититься бросил в меня страшное незнакомое заклятье, совершенно не представляя, как оно действует. А потом испытывал ни с чем не соизмеримые муки совести. Он тогда страдал ещё больше, чем я. Меня же спас от неминуемой смерти профессор Снейп, который просто оказался в нужном месте в нужное время. Лучше бы я в тот злосчастный день умер от боли и потери крови. Тогда бы я не мучился сейчас от гнетущей мрачной безысходности, от чувства полного опустошения. Я чувствую себя так, будто подвергся Поцелую дементора — не осталось больше ни малейшей крупицы радости, счастья, даже слабой надежды. Всё ушло. Ушло в одночасье, безвозвратно. Зачем он во время Битвы за Хогвартс не позволил мне сгореть в адском пламени? Чтобы теперь заживо сжечь меня в аду душевных терзаний? Герой хренов! Нет, я вовсе не думаю, что он такой бесчувственный. Просто его мысли сейчас направлены совсем в другую сторону. Он по-прежнему счастлив. Он снова счастлив. И это счастье застилает пеленой его глаза и его разум. Он никогда не был эгоистом. Скорее уж наоборот, отдавал себя без остатка во имя спасения множества жизней. Он всё время отчаянно жертвовал собой, бросаясь грудью на амбразуру, чтобы защитить невинных. И всегда сам выживал. Вновь и вновь. Поднимался во весь рост и в который раз безрассудно прыгал в пропасть навстречу смерти. Мы потянулись друг к другу сразу по окончании войны. Волдеморт канул в Лету, Пожиратели Смерти были в срочном порядке помещены в Азкабан. И мой отец в том числе. Мама пережила тяжелейший стресс. Её практически поставили на ноги в клинике Святого Мунго, но под глазами навечно залегли серые тени, а в душе остался тяжёлый осадок. Я видел, что ей плохо без отца, но я также понимал - она боится, что тот попадёт под амнистию или будет выпущен досрочно за безупречное поведение. Малфои всегда умели делать хорошую мину при плохой игре. А отец к тому же был первоклассным притворщиком и редкостным подхалимом. И если вначале речь шла о его пожизненном заключении, то теперь уже не приходилось сомневаться — Люциус Малфой рано или поздно выйдет на свободу. Я не любил отца. Я боялся его. Боялся не столько за себя, сколько за Поттера. О нашем сожительстве весь магический мир был осведомлён уже в начале восьмого курса в Хогвартсе. Седьмого как такового не было. Мы оба были слишком заняты. Я вместе с родителями принимал в своём поместье Тёмного Лорда, обеспечивая ему комфорт и выполняя все его прихоти. А Поттер упорно находил и уничтожал хоркруксы, по частям умерщвляя душу того, кому ревностно служила моя семья. Тем не менее мы с Гарри сошлись. Сошлись на почве взаимного влечения, которое незаметно переросло во что-то большое и светлое. Мы поселились в Малфой-Мэноре. Мама приняла его приветливо, хотя и немного сдержанно. Со временем она просто привыкла к тому, что Поттер всегда находится рядом со мной. А ещё нам были предоставлены отдельные апартаменты в Хогвартсе. Гарри получил их в качестве подарка лично от тогдашней директрисы Минервы МакГонагалл за спасение магического мира. Мы были молоды, красивы и богаты. Мы могли себе позволить всё. И позволяли. Почти всё лето мы путешествовали по миру, нигде не задерживаясь больше, чем на неделю. Нам нравилось использовать как магические, так и маггловские средства передвижения — океанские и воздушные лайнеры, многоэтажные паромы, скоростные поезда, прошивающие насквозь многокилометровые туннели в горах. Мы наслаждались национальными кухнями в лучших ресторанах разных стран и загорали на великолепнейших пляжах самых престижных отелей. И в каждом отеле мы подолгу и со вкусом занимались сексом. Нет, не сексом — любовью. Потому что мы любили друг друга до одури, до умопомрачения, до сумасшедших слёз от нежности, умиления и счастья… * * * Отец получил условно-досрочное. Годы, проведённые в тюрьме, отнюдь не умерили его пыл. Наоборот. Он озлобился ещё больше на весь магический мир в целом и на Гарри в частности. Первое, что он потребовал, был немедленный отъезд Поттера из нашего поместья, а второе… О втором мне даже страшно вспомнить. Он наложил на меня Империус, под действием которого я вступил в законный брак с Асторией Гринграсс и даже ухитрился зачать с ней ребёнка. И это притом, что я никогда не расценивал женщин как сексуальный объект. Да и все остальные мужчины, кроме Гарри, не существовали для меня. Я понятия не имею, как моему отцу удалось использовать Непростительное заклятье безнаказанно и держать меня под ним в течение нескольких месяцев. Самое ужасное заключалось в том, что я в то время искренне думал, будто поступаю правильно. Я даже на какое-то время напрочь забыл о Поттере. Вернее, забыл о своей любви к нему. Я действительно не понимал, почему этот настырный бывший гриффиндорец всеми правдами и неправдами пытается проникнуть в Мэнор или вытащить оттуда меня, чтобы выяснить отношения. Какие, к чёрту, отношения?! Я ничего не помнил, кроме того, что ненавидел его почти все годы, проведённые в школе. Когда я очнулся, что-либо исправить было уже невозможно. Поттер, оставив всякие надежды вернуть меня, от отчаяния женился на женщине, которую совершенно не любил. Правда, относились они с женой друг к другу очень тепло. Между ними присутствовало полное взаимопонимание. Это был брак по расчёту и по необходимости продолжить род Поттеров. Сын Гарри, Альбус, оказался ровесником моего сына Скорпиуса, в результате чего в Хогвартс они поступили одновременно, причём оба попали в Слизерин. После долгих лет разлуки мы с Гарри вновь встретились на платформе 9 и ¾, когда впервые провожали сыновей в школу. И вот дети помахали нам на прощание из окошка, и поезд благополучно скрылся за горизонтом. Наши жёны влились в толпу таких же, как они, счастливых мамаш, что-то вместе с ними обсуждая, предвкушая и делясь впечатлениями. Платформа постепенно опустела. На ней остались лишь двое мужчин. Они стояли на некотором расстоянии и изучали друг друга взглядами. Между ними словно существовал некий неосязаемый барьер, который оба какое-то время не решались сломать. А потом решились. Одновременно. Распахнув объятья, мы с Гарри кинулись навстречу друг другу. Наши губы встретились и слились в неистовом поцелуе. Я долго с наслаждением гладил его спину, забравшись руками под одежду. Я заново изучал каждый дюйм его тела, языком исследовал каждый миллиметр его упоительного рта, как пчела, собирающая нектар из цветка. Я взлохмачивал его густые волосы и ожесточённо мял упругие ягодицы. Он отвечал мне теми же движениями и тихими стонами. Мы отыскали глазами одинокий отцепленный вагон, ворвались в пустое купе и наложили защиту на двери и окна. Затем я лёгким движением трансфигурировал одну из полок в широкую кровать и повалил на неё Гарри, в безумном экстазе срывая с себя и с него одежду. Всё то же, только чуть более накаченное, как и подобает аврору, тело, всё тот же пьянящий запах его волос и кожи вновь лишили меня разума. Гарри тоже поплыл под моими грубыми ласками. Он уже не просто стонал, а кричал в голос. Или это я кричал? Плевать! Мы снова стали одним целым, когда я вошёл в его обжигающую тесноту, которую годами никто не разрабатывал. Мне даже показалось, что я его порвал. Но когда я остановился, он стал настаивать на продолжении. Он извивался подо мной подобно змее, во весь голос стонал и выкрикивал моё имя. Я тоже себя не сдерживал, отчего сорвал голосовые связки. Но в тот момент мне было всё равно. Я почувствовал, что нахожусь на подходе, и сжал рукой его разгорячённую плоть, чтобы достичь одновременной разрядки. Он в последний раз закричал и излился в мою ладонь и себе на живот, а я в этот же момент кончил глубоко внутри его тела. Таким вот образом всё вернулось на круги своя. После безумного секса в пустом вагоне мы привели себя в порядок и покинули-таки ставшую за столько лет родной платформу 9 и ¾. Я позвонил Астории и сообщил ей, что был срочно вызван по делам в Министерство. Жена не удивилась — внеплановые вызовы на работу стали привычной частью нашей жизни. Она только никак не могла понять, как я могу столько времени обходиться без секса. Каким образом она сама выходила из этой ситуации, для меня до сих пор остаётся загадкой. Да собственно, не всё ли равно. Когда я был освобождён от длительного воздействия Империуса, я решил расставить все точки над i. Она всё поняла и приняла как должное. И она всегда знала, что я гей. Мы оставались счастливой супружеской парой лишь для окружающих, только чтобы не потерять лицо и не оказаться в «Пророке» в отделе скандальной хроники. А ещё… Ещё был Скорпиус — красивый, умный, напоминающий меня лишь светлыми волосами и глазами, но такой бесконечно родной! Вот так мы и жили — ровно, однообразно, но вполне благопристойно, пока… Поттер тоже что-то наврал своей жене по мобильнику, и мы отправились в один из ресторанов в Сохо, где и поведали друг другу всю правду о годах нашей жизни порознь. Как я и думал, он ничего не знал о моём принудительном бракосочетании. И был уверен, что я его бросил намеренно. Он только никак не мог понять, в чём же была причина моего поступка. Гарри мечтал хотя бы со мной переговорить, чтобы получить ответы на свои вопросы. Он понимал, что долгожданные ответы могут его глубоко ранить. Но всё же это было лучше, чем полное неведение. Но настал тот момент, когда до него дошла страшная истина — всё кончено, надежда умерла. Он осознавал тот факт, что вряд ли сможет снова кого-то полюбить, во всяком случае, с такой же силой. И он выбрал единственно верный путь — заключить брачное соглашение и продолжить-таки свой род. Так появился Альбус, родившийся всего на несколько месяцев позже моего Скорпиуса. Теперь же нашим сыновьям было по одиннадцать лет, обеим нашим жёнам было совершенно на нас наплевать, а мои родители на старости лет перебрались во Францию. Малфой-Мэнор оказался в нашем полном распоряжении, и мы с Гарри снова поселились там, предоставив себя опеке терпеливых домашних эльфов. Каждый вечер мы аппарировали домой прямо с работы — Гарри из аврората, я из Министерства. По выходным мы изредка встречались с родственниками то вместе, то порознь. А на Рождественские каникулы наши дети должны были приехать домой. Но куда? Существовало три варианта: они могли пожить с нами в Мэноре, могли отправиться к своим матерям, а могли часть времени провести здесь, а часть там. Но наши жёны, которые с самого начала были в курсе происходящего и давно уже с этим смирились, переговорили друг с другом и решили пока не травмировать детей. Поэтому они обе на время каникул переселились в Малфой-Мэнор. Как ни странно, отношения между нами сложились самые непринуждённые. Мы даже по вечерам вместе слушали музыку или играли в карты. При этом мы с Гарри вели себя как любовники, но это воспринималось совершенно естественно. Слава Мерлину, никаких сцен ревности никто никому не закатывал. Единственное, о чём мы договорились — не проявлять в открытую свои чувства в присутствии детей. Они ещё слишком малы, чтобы столкнуться с суровой правдой жизни. К приезду детей всё поместье было украшено, обставлено ёлками и увешано разноцветными фонариками. И вот наши сыновья оказались дома. В отличие от Скорпиуса, который, как я уже говорил, походил на меня лишь цветом волос и глаз, Альбус был истинным Поттером — он был точной копией Гарри на первом курсе Хогвартса. Только очки были модные и дорогие. Как оказалось, наши мальчишки стали за полгода лучшими друзьями. При этом оба они были гордостью Слизерина и всего Хогвартса. Преподаватели просто не могли на них нарадоваться, а Невилл Лонгботтом, нынешний директор школы, вообще считал обоих чуть ли не своими крестниками, несмотря на то, что оба были слизеринцами, а Скорпиус ещё и сыном ненавистного Драко Малфоя. Мы дружно встретили Рождество. Оно прошло весело — с музыкой, сладостями и волшебными подарками. Наступил прощальный вечер Рождественских каникул. В последний раз я укладывал сына спать дома, чтобы наутро вновь посадить его в Хогвартс-экспресс. Я наклонился, чтобы поцеловать его белобрысую макушку, когда он повернулся на спину и, потянув меня за руку, усадил рядом с собой на кровать. Сын очень хотел со мной обсудить что-то важное, что не давало ему покоя. Он даже порозовел от волнения. Я погладил его по светлым шелковистым волосам и спросил: — Скорпиус, сынок, что тебя так тревожит? — А дядя Гарри приедет к нам летом? — широко распахнутые серые глаза смотрели на меня, требуя ответа. — Конечно, приедет, сынок. Он теперь здесь частенько бывает. А почему тебя это так волнует? — Ну, не знаю даже. Он такой сильный, добрый и такой… красивый! — Последнее слово Скорпиус выпалил и зарылся лицом в подушку. У меня возникло такое чувство, будто я только что получил пыльным мешком по голове. Первая мысль, которая ослепила мой разум, была о том, что мой сын унаследовал-таки от меня интерес к представителям своего пола. Сами понимаете, что она меня не особенно напугала. Правда, я в его нежном возрасте о таких вещах ещё не задумывался. И тут, словно молния, в мозг вонзилась вторая мысль — из всех мужчин мой сын обратил внимание именно на моего любовника! Я ничего не сказал Гарри, надеясь, что всё утрясётся само собой. В конце концов, мало ли что может вообразить себе мальчуган в свои одиннадцать лет? * * * Но время шло. Проводить каникулы в Малфой-Мэноре стало нашей семейной традицией. Скорпиус всё больше и больше времени пропадал где-то в компании Гарри. Тот нашёл в лице подростка самого благодарного слушателя за всю свою жизнь. А парень жадно ловил каждое его слово, буквально раскрыв рот. На какое-то время я даже успокоился, решив для себя, что Скорпиуса Гарри интересует как герой, как личность, как спаситель мира. И я не возражал против их совместных прогулок вдоль озера или посиделок возле камина по вечерам. Тем более что мои отношения с Гарри оставались всё такими же страстными, как и прежде. Гром грянул впервые, когда Скорпиусу исполнилось пятнадцать лет. К тому времени мой сын уже знал о том, что мы живём в поместье с Гарри, а Астория приезжает к нам только на каникулы. В тот злополучный день я получил внеплановый вызов в Министерство — возникла какая-то путаница с документами. Предполагалось, что я буду занят до глубокой ночи. В таких случаях я, как правило, ночевал прямо на работе, и Гарри об этом знал. Они со Скорпиусом остались в Мэноре вдвоём, если не считать домашних эльфов. Только спустя пару месяцев я узнал от сына, что именно произошло в моё отсутствие. Пока я торчал в Министерстве, Гарри со Скорпиусом вышли погулять и попали под дождь. Несмотря на то, что Гарри быстро сориентировался и наложил на одежду высушивающее заклинание, оба они успели продрогнуть. Гарри опустился в широкое кресло у камина, а Скорпиус присел на его подлокотник, прислонившись к Гарри для равновесия. И именно в этот момент в гостиной появился я — работы оказалось меньше, чем предполагалось. То, что я увидел, повергло меня в шок. Гарри лениво перебирал пальцами волосы моего сына, а тот, в свою очередь, совершенно недвусмысленно захватил губами мочку его уха и с наслаждением её посасывал. Гарри расплылся в улыбке и разве что не мурлыкал. Я настолько опешил, что вылетел из комнаты, тут же аппарировал в ближайший лес и, обхватив руками какое-то дерево, попытался вобрать его энергию — своей катастрофически не хватало, все силы разом покинули меня. В этот момент я чётко осознал, что это конец. Конец любви, счастью, самой жизни. Два самых дорогих мне человека предали меня. Нечеловеческим усилием воли я заставил себя вернуться в гостиную и хотя бы создать внешнюю видимость спокойствия. Они так и сидели, только рука Гарри теперь блуждала по бедру Скорпиуса. Тот реагировал на прикосновения весьма ожидаемо — дыхание его сбилось, и он тихо постанывал, закатив от блаженства глаза. Он выглядел в этот момент таким невозможно сексуальным и прекрасным, что я начал понимать Поттера, хотя и готов был разорвать его от ярости. И я счёл своим долгом прервать эту идиллию. Заняв позицию между их обширным креслом и камином, я скрестил руки на груди и, склонив голову набок, злорадно ухмыльнулся: — Поттер, а ты знаешь, что делают с плохими дядями, которые соблазняют смазливых детишек? Сажают в Азкабан за растление малолетних. А знаешь ли ты, Поттер, что делают в Азкабане с плохими дядями? - я горько усмехнулся и сплюнул прямо на ковёр, похерив всё своё аристократическое воспитание. Гарри и Скорпиус наконец-то отлипли друг от друга и поднялись с кресла, демонстрируя нехилую эрекцию. На их лицах застыла целая палитра эмоций: смущение, похоть, растерянность, испуг, разочарование… Не хватало лишь одного компонента — чувства вины. Они оба на самом деле не понимали, как сильно и как подло нагадили в мою душу. Я ещё мог понять сына — для него это был первый опыт общения с человеком, которого он хотел, но Гарри… Меня разрывало на куски от злости и ревности, от поруганной отцовской чести и от страшной перспективы грядущего одиночества. Я собрал остатки воли в кулак и сухим, ровным тоном произнёс: — Поттер! Ты немедленно соберёшь свои вещи и покинешь мой дом. Навсегда. Я даже тебе помогу для скорости: Акцио, вещи Поттера! А теперь вон отсюда, педофил! — Я нацелил на него волшебную палочку. Гарри почему-то не испугался. Он спокойно взял за ручку свой чемодан и молча аппарировал. И тогда я дал волю своим эмоциям. Я ходил взад и вперёд по комнате как загнанный зверь, рыдал и рвал на себе волосы. Я пинал ногами всё, что попадалось на пути. Я одним взмахом палочки собрал все наши с Поттером колдографии и бросил в камин. От вырвавшейся неконтролируемой магии треснуло оконное стекло, а старинный фамильный сервиз разлетелся вдребезги. О, Мерлин! Как я мог быть настолько наивным, что в упор не замечал того, что творилось у меня под носом?! Да я просто не хотел замечать. Гарри стал относиться ко мне несколько холоднее, а зачастую вообще отказывался от близости, мотивируя это усталостью от слишком напряжённой работы. "Ты там сидишь со своими бумагами, а мы бандитов ловим. Чуешь разницу?" — спрашивал меня Гарри, демонстративно отворачиваясь к стенке. Конечно, мне это было неприятно. Но я утешал себя тем, что Гарри по-прежнему живёт со мной в поместье, спит в одной кровати и совершенно не собирается куда-либо сбегать. В любом случае, он всегда возвращался ко мне. В конце концов мне удалось немного успокоиться, когда я глотнул огневиски и, опустившись в проклятое кресло, затянулся крепкой маггловской сигаретой. Как только мои руки перестали дрожать, я наложил Репаро на все испорченные мной предметы и лишь после этого повернулся к совершенно ошалевшему Скорпиусу: — А ты теперь находишься под домашним арестом до конца каникул. Но не думай, что, вернувшись в Хогвартс, ты сможешь с ним встречаться. У меня везде есть свои люди. А ещё мне помогут следящие чары и старый добрый директор — профессор Лонгботтом. — Это твоё право, отец, — потупив взор, выдавил Скорпиус. — Но мне не всегда будет пятнадцать лет. А он… он подождёт. Он тебя сколько времени ждал? Двенадцать лет? Тринадцать? А здесь осталось меньше двух лет, и мы будем вместе. И ещё. С Альбусом я всё равно буду дружить, вне зависимости от того, нравится тебе это или нет. — он гордо вздёрнул подбородок и покинул гостиную. * * * Вот так я остался один. Поттера я потерял, и на сей раз окончательно. Он всё-таки осознал свою вину и проник прямо ко мне в кабинет, чтобы попросить прощения. Сначала я собирался сразу его выставить. Но на его лице читалось такое раскаяние, что я всё-таки позволил ему высказаться. В конце концов, ведь даже узник, приговорённый к смерти, имеет право на последнее слово. Гарри пытался убедить меня, что его попутал бес, и что на него нашло временное наваждение. Но тут я припомнил всю его холодность по отношению ко мне, возникшую за последнее время. Гарри замолчал — крыть было нечем. Поттер ушёл из моего кабинета и из моей жизни. И хотя я чувствовал, что всё ещё могу его вернуть, я вовсе не собирался этого делать. На меня накатила такая апатия, что я даже не пытался найти себе какое-либо утешение. Одно время очень хотелось напиться, но я знал, что от этого будет только хуже — к душевной боли добавится ещё и физическое страдание от похмелья. Я буквально завалил себя работой. Засиживался в Министерстве допоздна, а то и вовсе не возвращался в пустой дом, оставаясь на ночь в своём кабинете. Скорпиус по-прежнему приезжал на каникулы, а однажды даже притащил с собой Альбуса. Хотя мне всё же удалось простить сына, между нами оставалось какое-то напряжение. Больше не было открытости и доверия. Скорпиус лишь сухо желал мне доброго времени суток, коротко кивал и уходил куда-то с младшим Поттером. Мне было больно видеть мальчишку, который ничем не отличался от Гарри, когда тому было семнадцать лет. Когда мы с ним полюбили друг друга до потери пульса. Я предполагал, что у них со Скорпиусом могут возникнуть подобные чувства. Но было совершенно очевидно, что ребят связывает только дружба. Весной сын отметил своё семнадцатилетие, и я официально потерял над ним власть как магическую, так и юридическую. Призрак Поттера снова замаячил на горизонте. Однажды я, как обычно в последнее время, собрался переночевать в кабинете и уже успел трансфигурировать жёсткий диванчик в относительно удобную кровать, как вдруг по мозгам ударила музыка, а прямо над головой зацокали каблуки. У коллег началась вечеринка. Одним взмахом палочки я отгородил себя от всех звуков, но в тишине почувствовал себя ещё хуже. Побродив от стены к стене в кабинете, я вышел в коридор и стал нервно мерить его шагами. Затем чертыхнулся и аппарировал в небольшой парк, разбитый перед зданием Министерства и выполненный в пейзажном стиле, дабы создать ложное впечатление единения с природой. Я побродил по аллеям, перешёл через речку по горбатому мостику, присел на скамью под раскидистой ивой, заложил руки за голову и, откинув голову, закрыл глаза. Здесь, вдали от шумной вечеринки, я почувствовал себя не таким безнадёжно одиноким, как на чужом празднике жизни. И я понял, что одиночество не окутывает меня снаружи, а сидит глубоко внутри меня. И это не зависит от обстановки, в которой я нахожусь, от людей, с которыми я общаюсь по своей воле или по необходимости. Это зависит лишь от меня самого. Одиночество затаилось внутри меня и разъедает мою больную душу. Мерлин, как страшно! Почему-то захотелось всё же вернуться домой и отвлечься хотя бы на какое-нибудь лёгкое чтиво. Я аппарировал прямо в библиотеку Малфой-Мэнора, выбрал подходящую литературу и, уже не торопясь, направился в гостиную, как вдруг услышал хриплые стоны, доносившиеся из спальни Скорпиуса. Если учесть, что учебный год ещё не закончился, это было по меньшей мере странно. Ещё более странным было то, что на дверь не только не были наложены заглушающие чары, но и сама дверь оказалась распахнутой настежь. Видимо, Скорпиус со своим любовником находились в таком нетерпении, что просто проигнорировали вероятность того, что кто-то может их застать в самый неподходящий момент. Конечно, я подозревал, что с моим сыном в постели находится именно Поттер, но всё же полной уверенности у меня не было. Я стоял непосредственно в дверном проёме, не в силах сделать хотя бы шаг в сторону, чтобы не быть обнаруженным. Но этим двоим было явно не до меня. И тут неожиданно я услышал сдавленный стон Скорпиуса: — Гарри, пожалуйста, сделай так ещё раз! — После чего он слабо вскрикнул и затих. А уже через минуту громко и проникновенно зашептал: — Я люблю тебя, Гарри, люблю, люблю! Я всегда хочу быть только твоим! — Так и будет, мой любимый мальчик. Только так и никак иначе. Для меня на всём свете существуешь только ты! — Поттер произнес эти слова, как клятву. И я вспомнил, что двадцать лет назад он говорил мне те же слова тем же голосом. Мерлин, как же это было давно. И как же это было искренне. Я верил ему тогда. Да и как я мог не верить, если это действительно была правда. И сейчас всё, что Поттер говорил моему сыну, тоже было правдой — одной правдой на двоих. И я заставил себя отойти от двери. Там, в спальне, была совсем чужая жизнь, которая меня не касалась. Я проглотил комок, застрявший в горле — колючий и солёный, он затруднял дыхание. Там их жизнь, а моя — здесь, со мной, внутри меня. И я буду жить. И я проглочу обиду и прощу предательство ради Скорпиуса. Пусть хоть он будет счастлив. Пусть хоть единственный из Малфоев будет по-настоящему счастлив. Я выпил зелье сна без сновидений, а когда проснулся, позвонил на работу и взял отгул. Отгулов накопилось предостаточно за все мои бесчисленные переработки. Я встал с постели, принял душ, плотно позавтракал и вышел покурить на освещённую солнцем веранду. — Дядя Драко! — услышал я совсем рядом чей-то знакомый голос. Я обернулся и увидел Альбуса Поттера. — А ты что здесь делаешь? — поинтересовался я беззлобно и выпустил кольцо табачного дыма. Оно медленно поплыло в сторону и смешно наделось на еловую лапу, прежде чем рассеяться. — Я ищу отца, — сказал Альбус, сделав неопределённый жест в сторону дома. — Он сказал мне, что будет ночевать у Скорпиуса, а потом мы вместе отправимся в гости к Уизли. — Значит, тот факт, что твой отец ночует у Скорпиуса, тебя совершенно не удивляет? — спросил я, многозначительно выгнув бровь. — А чему удивляться, если они уже давно любят друг друга и оба вполне счастливы, — пожал плечами Альбус, присел в плетёное кресло и изучающе уставился на меня, слегка склонив голову набок и прищурив глаза. Мерлин, как же он похож на отца! Я не хотел мстить. О нет, только не таким способом. Просто внутри меня образовалась пустота, которую необходимо было заполнить. И тогда я встал позади кресла, в котором расположился Альбус, наклонился, обнял его сзади и, проведя языком по скуле, горячо прошептал в самое ухо: — А ты хочешь быть счастливым?