девчонка

— Это была моя Ло. А вот мои лилии. — Да, да. Они дивные, дивные, дивные. В. Набоков «Лолита»

Как же его бесит эта девчонка, господи. Это же невозможно – быть такой упрямой, просто непробиваемой, максималисткой до кончиков дурацкой шапки. Хлебом не корми – дай революцию устроить. Хирам помнит ее такую – маленькую, тонкую, с клейкой лентой на рту. Протест против хрен знает чего, сейчас уже никто не вспомнит. Кажется, в конце памятнику основателя отрубили голову. Еще тогда Лодж понял, что Джагхед Джонс – ходячая проблема с не в меру острым языком. Хирам шумно выдыхает, пряча лицо в ладонях. Перед ним – листок с последней статьей от Джонс, где его личность поносят весьма качественно и со вкусом. - Черт, у девчонки и правда талант. Она ведь книгу даже какую-то писала - летопись о бесславно погибшем Блоссоме и первородном ривердейльском грехе (Хирам ее зачем-то читал). Вынес только одно - девчонка с компанией до жути любят совать нос не в свои дела. Что хорошего: в эту компанию входят собственная дочь и ее бойфренд, а они точно не станут под него копать. Думал, останется без поддержки - успокоится. Ан нет. Притащила с собой кубло, устроила бунт в школе. Неугомонная. Она ведь не старше его Вероники. При мысли о дочке Хирам чувствует, как в груди взрывается бесконечная нежность. Вероника – манхеттенская принцесса, обласканная, взлелеянная, избалованная. А рядом – Джагхед, дитя трущоб, без нормальной семьи, но отчаянно цепляющаяся даже за ошметки своего не самого счастливого детства. Лодж даже не удивляется, когда Арчи (собачье имя, собачья преданность персикового пуделя) сообщает, что Джаг объявила голодовку. Первая сознательная мысль: ну куда ей еще голодать, и так тощая, как палка. Вторая: не совсем приличное ругательство на испанском. Хирам Лодж, вообще-то, серьезный бизнесмен и влиятельный мафиози. Ему, вообще-то, есть чем заняться, кроме как думать о какой-то заносчивой девчонке. Но проблема в том, что толпа любит таких вот героиновых девочек, их смелость и самоотверженность. А Хирам – злой-злой Дракула (когда Арчи в диалоге приводит ту же метафору, Лодж сразу узнает знакомый почерк). Интересно, а если он заявится в тот как-бы-дом, где ютится маленькая змейка со своим как-бы-папой, и начнет кормить Джонс с ложечки, насколько абсурдной станет его реальность? Что за бред. Девчонка явно ударяет по бизнесу, по репутации, заставляет людей задумываться над тем, до чего они сами бы никогда не дошли, но мысли о ней слишком скоро приводят к головной боли и непонятной дрожи смуглых пальцев. И жалят, словно ядом. Каждое ее слово – яд, если на то пошло. Однако дальше – веселее. - Джагхед Джонс, - Хирам выплевывает это имя (такое же зеленое и ядовитое, не зря он так редко произносит его), - вместе со своей саудсайдовской свитой приковали себя цепями к зданию их старой школы. Лодж почти слышит, как на том конце связи зависает Арчи Эндрюс, пытаясь принять эту информацию. А что? Броско, остро, стильно. Очень по-молодежному. Хирам прикрывает веки; перед глазами тут же – девчонка, острые коленки, смоляные кудри до плеч, ярким пятном – малиновые губы на фарфоровом лице. И цепи вокруг тонкой фигурки. Еще бы белое одеяние вместо кожаной куртки – и полная готика (привет от мистера По). Видение кажется до такой жути красочным, что почти пугает, но Хирам все равно отдает приказ Эндрюсу пока не соваться («Арчи, фу»). Сам справится. Ребятки явно его-то не ждут, а он придет – такой весь вышколенный, взрослый, рассудительный (самую малость – насмешливый, может себе позволить). Потреплет девчонку по щеке, вручит булочки и разрешит остаться на ночевку у Вероники. - Джагхед Джонс, - ему даже интересно, под чем таки был Эф Пи, когда выбирал имя. – Джаг-хед-Джонс. Боже, Хирам даже поклонником Набокова никогда не был, но ситуация, оттенки, настроения – все туда же, все по классике. У Лоджа к этой… девчонке только обострившийся отцовский инстинкт. Да и Гумберт, честно говоря, всегда вызывал только тошнотворно-вязкое отвращение. Саудсайд встречает Хирама неприветливо, щетинится, словно чует своего уничтожителя (и нового хозяина). Лоджу, на самом деле, даже стараться особо не надо – эта школа и так выглядит, как колония. Машина предусмотрительно припаркована подальше, он приближается медленно (почему-то). То ли удивительно, то ли ожидаемо, но у здания маячит только одна фигура, которую очень легко разглядеть при свете единственного работающего здесь фонаря. Все, как в видении, - девчонка, худые коленки сквозь дырки в джинсах, великоватая кожаная куртка виснет на тонких плечиках, ярким пятном… малиновые очертания вокруг глаз? И вдруг Хирам понимает. Она одна. О д н а. Саудсайдовская принцесса осталась без своей свиты и теперь рыдает, как мелкая девчонка. А она и есть девчонка. Он выходит из тени, но Джагхед, кажется, не замечает, пока Хирам не подходит вплотную. Джонс тут же зойкает, подавившись всхлипом. Возможно, в свете единственного фонаря Лодж и правда выглядит вампирично. Девчонка щурит глаза и бросает злобно: - Что? И правда: что? У Джагхед красная опухлость вокруг глаз, в уголках дребезжат бриллиантами слезинки, под веками – свинцовая тяжесть. Кожа бледная до прозрачности, дрожь сотрясает худенькое тельце, так что Хираму иррационально хочется накинуть Джонс на плечи свой пиджак, но там и так уже безразмерная змеиная шкура. Потому что девчонка – одна из них, дочь Эф Пи; а у змей в приоритете бороться за свое до последнего издоха. - Зачем Вы здесь? – кажется, он молчит слишком долго. – Уговаривать пришли, да!? Тонкий голос срывается на крик, в котором тонут и всхлип, и боль, и надрыв, и здравый смысл всего происходящего. «Я не знаю, зачем я сюда пришел», - думает Хирам, и это самый честный ответ. Рядом с местом, где она сидит, валяется пакет из дешевой забегаловки, битком набитый бургерами. К которым она не прикоснулась, маленькая дурочка. - А ты зачем здесь? – вопросом на вопрос. - Спасаю город от Вас, - выплевывает слишком ядовито и так наивно, что у Лоджа невольно сосет под ложечкой. Вставая, Джонс гремит цепями, но даже на своих тяжелых берцах она едва достает Хираму до груди. А он взрослый. Рассудительный. Насмешливый. - Джагхед, - Лодж тянет руку, но осекается. – Ты ничего никому не докажешь. Спокойный, размеренный тон, будто с ребенком говорит (будто?). Хирам подозревает, что его слова спроецируют очередной подростковый всплеск и мысленно готовится к патетической речи, приправленной колкостями и язвительными замечаниями. Но девчонка вдруг еще громче всхлипывает, прикрывая малиновый рот ладонью. А взрослый, рассудительный, насмешливый Хирам Лодж теряется и становится бессильным против слез маленькой принцессы Саудсайда. Он осторожно кладет ладонь на плечо Джагхед, а затем притягивает ее к себе. Стальные цепи тянутся, удерживая Джонс на расстоянии, но Хирам делает шаг навстречу. В груди тут же взрывается бескрайняя нежность, но ничего общего с отцовской. Наоборот, Лодж не испытывал такого, пожалуй… Никогда. И даже если бы он сейчас достал из машины еще горячий суп в термосе и стал кормить бы Джагхед с ложечки, его реальность не стала бы абсурднее.