Взаимоотношения.

Катсуки будит аппетитный запах, доносящийся из кухни, зовущий и манящий к себе. Блондин потягивается в кровати, счастливо улыбаясь, предвкушая несомненно приготовленный с любовью завтрак в семейном кругу. Пока не осознает, что он уже как три года живет отдельно. И, оглядывая светло-оранжевые стены, он приходит к выводу, что это все-таки его квартира, а значит, остается только один вариант. Суббота. Бакуго идет в душ на цыпочках, стараясь не спугнуть почти-совсем-желанного гостя. Он долго стоит под почти ледяными струями воды, стараясь прийти в себя. Черт. С каждым разом становится все труднее удержать себя. Стой, Бакуго. Ты сегодня еще даже его не видел, а щеки уже пылают так, что впору переезжать в Монголию, подальше от приличного общества. Катсуки, кстати, понимает, что это самое общество он должен составить человеку, хозяйствующему на его кухне. Поэтому Бакуго быстро заканчивает водные процедуры и надевает широкие домашние штаны, чтобы не смущать - то ли себя, то ли его - и торопливо шагает в сторону светлой кухни. В которой, впрочем, никого не обнаруживает и уже собирается броситься на поиски, когда чувствует легкие прикосновения рук сзади и в ту же секунду оказывается в крепких объятиях, а на ухо ему шепчут: - Я так соскучился. И он резко выдыхает, внутренне борясь с желанием развернуться и врезать двумордому, которое, впрочем, затихает так же быстро, как появилось - такое лицо не хочется портить, черт, Бакуго, о чем ты думаешь. Парень разворачивается и не успевает ответить - губы Тодороки накрывают его собственные, и в голове у Катсуки все плывет, а когда в рот проникает чужой горячий язык, блондин всерьез подумывает, что жить в горах рядом с яками не так уж и плохо. Но кто его спрашивал. Его вбрасывает в реальность теплая рука, уже забравшаяся под резинку штанов, и теперь поглаживающая топоршащиеся боксёры. Одновременно Бакуго ощущает как его жестко кусают в шею, - наверняка там уже дорожка фиолетовых следов, - и от осознания, что сейчас он находится во власти одного человека, Катсуки ведет как школьницу. И когда он стал мазохистом? Но что-то все же не дает ему покоя, какая-то мысль одинокой птицей бьётся в клетке мозга, и когда он наконец вспоминает, ему становится просто отвратна собственная сегодняшняя отзывчивость. Да, он сам согласился на секс "по дружбе", хотя, строго говоря, дружбы между ним и половинчатым не было никогда - их отношения всегда были очень странными и не поддавались никакому описанию. Вот и сейчас, после того, как они уже - сколько? Год спят друг с другом ? - Катсуки осознал, что безбожно влюбился в этот голос, эти губы, это лицо и тело. Но самое главное - он считал, что нашел родственную душу, и плевать, даже если он ошибся. Их отношения, которые длятся с утра субботы до вечера воскресенья и которых хватало раньше, теперь казались лишь каплей. И этой капли не хватало, чтобы поддерживать в Бакуго жизнь. Он задыхался от жажды, от желания чувствовать не только страсть, но и заботу, слышать не только :" Господи, я не видел тебя целую неделю, как же я хочу тебя". Хотелось услышать :" Я действительно скучал. Не только по твоему телу, но и по душе. Я люблю тебя". Бакуго считает, что лучше потерять эту каплю и сдохнуть окончательно, чем жить, собирая живительную влагу по капле в неделю, тая в себе надежду. Катсуки кое-как выныривает в реальный мир, и от возбуждения уже невозможно дышать, но он отталкивает Шото и садится на стул под вопросительным взглядом разноцветных глаз. - Двумордый... - М? - отзывается Шото, не понимая, куда теперь деться, и, не найдя себе места в стоячем положении, садится напротив Катсуки. - Тебе не кажется, что это... Как-то неправильно? Чеееерт, что он только что сказал? Что считает это неправильным? Это после года-то? Не поздновато? - О чем ты? - Тодороки спокойно переводит взгляд со стены на Катсуки и обратно. Он совершенно не волнуется. Ну может совсем немного. Да ладно, все же понимают, что сейчас сердце Шото либо сгорит, либо замерзнет, и ещё неизвестно, что хуже. Бакуго сам согласился, сам отвечал на поцелуи, сам подавался в чужие объятия, прося о большем. В ушах Шото до сих пор эхом отдаются сладкие стоны, а стоит сомкнуть веки - в голове всплывает лицо Катсуки, закрывшего глаза и тянувшегося за поцелуем. Он доверился. И Тодороки доверился тоже - целуя, кусая, отвечая, оглаживая, даря то, чего хотел блондин. Забыл только об одной вещи - он не признал его своим, они ничем не были друг другу обязаны, и парни могли в любой момент разбежаться, а хотел ли он этого, Шото сейчас и сам бы не сказал. Но мы-то знаем, что он, естественно, не хотел и не хочет. Он не хочет расставаться вечером воскресенья, как в дешевом порно - с лживыми улыбками на лицах и безразличием друг к другу, он хочет видеть Катсуки в фартуке не только утром этого чертового воскресенья, а всю жизнь, и не потому что это сексуально, - хотя это мы тоже не отрицаем, - а потому что такого Бакуго - спокойного, без взрывов, уютного... домашнего - видит только Шото. И хочет, чтобы и дальше видел только он. - Неправильно что? - Наши... отношения. Они... ненормальные. - А какие они должны быть? Шото хочет сказать: "Ты имеешь в виду, чтобы.. Ну, как у нормальных людей? Хочешь стать парой? Как все остальные? Правда? Пожалуйста, скажи что да, и я буду о тебе заботиться Правда." Но не говорит, потому что знает, что хочет сказать Катсуки. Прости, но я встретил человека, которого полюбил. Прости, но мне стремно чувствовать себя лишь твоей очередной игрушкой. Вариаций тысячи. Да в конце концов он может сказать: "Свали, Двумордый", и Шото не сможет отказаться - он сам лично сказал, что когда Бакуго надоест, он уйдёт. И теперь ничего не поделаешь. - Может, нам пора... Чужой тихий голос звучит приговором на смертную казнь, и Шото прерывает пытку. Тодороки встает, пугая блондина резким звуком отодвигаемого стула, и произносит лишь то, что вынесет сейчас его сердце, идущее трещинами. - Я все понял. Можешь не продолжать. Кажется, его голос сорвался на бессвязный хрип, но Шото плевать. Он чуть не врезался в дверной косяк, но ему все равно плевать. Он захлопнул ставшую родной дверь, он остался на лестнице в тишине. Плевать, плевать, плевать. Почему единственное, на что он наплевать не может, находится за этой собственноручно и навсегда закрытой для него дверью? Гетерохром с тихим шипением сползает по двери. Сам начал этот порочный круг и сам же его завершил. Молодец. Катсуки же в это время сидит на кухне, уставившись немигающим взглядом в чужую чашку, которую они с двумордым два часа выбирали, чтобы, как выразился Бакуго, "не поганить его идеальные цветовые сочетания в квартире". Шото тогда смеялся, и словно нарочно вытянул из всего многообразия самую несуразную и неподходящую. Так же, как из всех вариантов он выбрал Катсуки Бакуго. Всем, даже якам в блаженной Монголии, было понятно, что они не смогут нормально сосуществовать вместе, пусть и только по выходным, которых было не так много. Вышло как по прогнозам синоптиков - в целом прогноз верен, да, они разбежались, но совершенно не так, как можно было предположить - тихо и спокойно. Блондин медленно осознал, что теперь максимум, где он увидит Шото - какая-нибудь общая церемония, где соберутся герои из топа пять страны. И они не смогут даже прикоснуться друг к другу. Бакуго встает прямо в лужу чая, - кажется, он уронил свою чашку со стола еще когда неприветливо захлопнулась входная дверь, - и идет к окну, как вдруг дергается от стука в эту самую дверь. Стук требовательный, громкий, и не прекращается - Тодороки, как оказалось, бился головой и теперь на полном ходу влетел в живот вышедшего прибить нежеланного визитера Бакуго. Впрочем, как показалось Тодороки, он тут был вполне желанным, правда, он осознал это уже летящим на кровать в поцелуе и с одной рукой на пояснице Катсуки - вторая, будь она неладна, стягивала домашние штаны парня. Парочка самозабвенно целовалась, сжигая все обиды и вопросы, боясь не выдержать новой разлуки, и каждый из них шептал то, что не признавал очень долго: "Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю." Казалось, одно слово заглушило городской шум, рев моторов, разговоры тысяч голосов пение птиц, шум волн - все потеряло смысл. Кроме одного слова. И человека напротив. Смешно - пока учились в академии, чуть не поубивали друг друга, а теперь за два часа успевают и поговорить по душам, и зацеловаться, и постонать - чем не идеальная пара? - Знаешь, а нам теперь надо снова ехать в тот огромный строительный магазин, - невесомо целуя Шото в висок, произносит Катсуки. - Зачем? - Нам нужен семейный сервиз. И я даже знаю, как он будет выглядеть, - усмехается Бакуго, глядя на яркую и кривую чашку, теперь ставшую основой их гнездышка. - Так люблю тебя. - И я тебя.