in our bloom

Весна у Феликса всегда ассоциируется с чем-нибудь тёплым и свежим, когда все живое медленно просыпается, насыщаясь солнечным светом, а потом предстаёт такое прекрасное в своём собственном цветении. Это ещё больше проглядывающие веснушки на щеках, потерявших свой цвет за холодную зиму, подобно звёздам на небе зажигающимся. А ещё это, к сожалению парня, аллергия на всю эту весеннюю прелесть, и тот грустит сразу: так сильно хочется вдохнуть аромат цветов, и тут же чувствуя, как легкие заполняются пыльцой, надсадно зайтись в очередном приступе. Всем цветам, что дарят его многочисленные девчушки-поклонницы, он посылает тоскливо-радостные взгляды и идёт дарить их доброй бабушке, что живет по соседству. Она просит называть ее просто бабулей Юно и часто приглашает Феликса в гости, и они долго разговаривают о самом разном. Бабушка заменяет ему родителей, оставшихся в родной стране, но он ей в этом все равно не признается. Однажды, сидя на тихой кухне, насквозь пропахшей ароматной стряпней, бабуля Юно рассказывает Феликсу об удивительной связи родственных душ, о которой парень слышит впервые и дивится очень. Помешивая ложкой остывший чай, осторожно спрашивает: — А у вас была родственная душа, бабушка Юно? — Была, милый мой, — Феликса любопытство просто распирает, но, замечая, как тускнеют глаза старушки напротив, тушуется. — Когда я встретила ее, она подобна была прекрасному одуванчику среди разросшихся полевых колосьев. Родной, ты когда-нибудь брал человека за руку и ощущал внутри, что он — именно твой? Именно нечто тебе недостающее, как очень важная деталь в конструкторе? Таким было наше с Йерим начало. — А дальше? Она поднимает на него глаза и берет феликсовы ладони в свои тёплые: — Ким Йерим погибла в автокатастрофе. Она ушла, оставив после себя столько совместных воспоминаний, причинив боль. Но знаешь, что никогда не заставит меня забыть о нашей с ней связи? — а потом легким движением руки отодвигает в сторону седую прядь, являя маленький одуванчик прямо около уха. Метка тусклая, и вокруг голого стебля лежат семена-зонтики — как память об уже неживой Йерим. Феликс разглядывает внимательно, чувствуя, как по рукам мурашки пробегают — настолько это все оказывается чуждо и увлекательно. Бабушка только посмеивается, смотря на феликсово «О», и продолжает: — Такие метки появляются на теле у всех родственных душ. Они проявляются не сразу, а по мере принятия тобой твоей пары. Метки бывают разные, но самыми распространёнными являются цветы. Наш с Йерим одуванчик — символ счастья, верности и горя. По пути домой Феликс думает, какой же будет его родственная душа. Будет ли бешено стучать его сердце собственное рядом со своей парой? Какого же это — знать, что стоящий перед тобой человек именно твой? В непутевой феликсовой голове так много вопросов, хоть бабушка многое объяснила. Ещё больше ворошить ее прошлое он не желает. Потому сидя на диване в гостиной и потягивая колу, парень шерстит интернет-ресурсы на наличие хотя бы парочки статей о соулмейтах. И, действительно, находит, но это оказывается каким-то бредом, в который Феликсу мало верится. Все же хочется самому ощутить те необыкновенные эмоции рядом со своей родственной парой. Он бы провёл ещё пару часов за компьютером, но завтрашний учебный день никто не отменял, так что светлая голова Феликса обязана готовиться. От изучения последней темы по тригонометрии его отвлекает неожиданный звонок. Это мама — звонит из Австралии, узнать как у сына дела. Феликс делится с ней новостями прошедшей недели, не забывает передать «привет» отцу и любимой нуне. Но когда мама уже готова повесить трубку, спрашивает: — Вы с папой — соулмейты? — его почему-то немного трясёт, и ладошки потеют. Феликс вытирает их об штаны и делает глоток воды из рядом стоящего стакана. — Феликс, знаешь, иногда так бывает, что родственные души находят друг друга, но не сходятся характерами. Существование бок о бок делает их отношения только хуже и приносит лишь негативные эмоции. — А метки, — у Феликса медленно, но верно сердце замирает, а мамин голос на другом конце сейчас звучит как-то непривычно тихо. — что с метками? — Когда я встретила его, метка проявилась. Это была чёрная орхидея, поклеймившая мою ключицу. По мере отрицательности моих эмоций она все более тускнела, а когда мы разошлись — совсем пропала. Я встретила твоего папу, который так и не нашёл своего соулмейта. Но, как видишь, наша встреча не кончилась катастрофой, — она искренне смеётся, что Феликс сам невольно улыбается. Он так хочет увидеть свою маму вживую. Следующим утром Ли Феликс просыпается от слепящих в незашторенное окно солнечных лучей. Он открывает форточку и подставляет лицо потоку свежего воздуха. Прогоняет сонливость быстро и бежит умываться. Он не опаздывает, но быстро собираться по утрам — привычка ещё со времён проживания в Австралии. По пути в школу Феликс забегает к тёте в кофейню неподалёку и наворачивается прямо на входе, потому как спереди на него кто-то налетает. Сбитый столку, сидя на бетоне, он поднимает голову и видит такого же ошеломлённого парня с двумя стаканами кофе в обеих руках. Тот тут же кланяется с извинениями и тянет руки, чтобы помочь подняться. У него темные, даже иссиня-чёрные волосы, такая же темная куртка поверх толстовки, а ещё множество проколов в ушах. Феликсов взгляд цепляется за левое ухо, где в хряще сияет на солнце пеларгония. Он, кажется, зависает на некоторое время, просто пялясь на чужое ухо, пока не слышит голос рядом. — Эй, парень, ты в порядке? Не ушибся? У Феликса случается мини-инфаркт, потому что ему определенно нравится этот голос. И почему ему чудится, что он его уже где-то слышал? Парень около что-то нетерпеливо говорит про опоздание, быстро всовывает в руку Феликса стакан и стремглав уносится от кофейни. Только сейчас до Феликса начинает доходить, что он все ещё сидит на бетоне, а вокруг вообще-то ходят люди, и встаёт, потирая немного ушибленное место. В руке теплеет ещё неостывший кофе, и Феликс думает, что этот день начался действительно странно. К концу седьмого урока Феликс почти засыпает и ложится на парту, совсем переставая слушать учителя. Смотрит в окно, разглядывая небо и смотря на пролетающие лепестки сакуры, посаженной около классного окна. Неожиданно, он замечает движение со стороны главного входа и узнает в лицах подростков параллельный класс. Он знает несколько ребят оттуда, и они правда классные. Вон Сонхо разговаривает с каким-то странным парнем. Волосы чёрные, куртка тёмная, сам весь какой-то недоволь-… Подождите-ка! К привеликому счастью Феликса звенит звонок, отчего он быстро собирает вещи и уносится из класса. В голове мысли роятся, как бы успеть, потому что повёл себя очень глупо утром. К радости, вылетая из двери главного входа, Феликс взглядом находит уже уходящего Сонхо со своим темным другом и срывается на быстрый бег. И совершенно случайно налетает на камень, так пытливо ждущий чтобы об него кто-нибудь таки споткнулся. Цель почти достигнута, да, Феликс? Оказывается, при падении он схватился рукой за лямку рюкзака, видимо, не сонхошного и теперь лежит на «темном друге» с протертой о жесткий асфальт коленкой. О-да, Феликс, достигнута. — Ой, — как-то ну очень глупо получается, и Ли руки вперёд вытягивает, чтобы встать с чужого тела. В лице парня напротив сменяется чуть ли не весь спектр эмоций, начиная испугом и заканчивая радостью. Он смеется, потому как: — Можно ли считать, что это 1:1? — аккуратно встаёт и помогает подняться. Феликс солнечно улыбается в ответ. К ним подбегает Сонхо, сначала спрашивает, в порядке ли они, а потом замечает кровь на феликсовом разбитом колене и ведёт обоих в школьный мед-пункт. — Ребят, мне нужно срочно идти, я к репетитору опаздываю, — и не дождавшись ответа, оставляет одних. Медсестра долго причитает, что нужно быть аккуратнее и лепит ему на коленку смешной пластырь с динозавриками. Темный парень все время стоял рядом, и когда Феликс морщился от неприятных ощущений, тихо улыбался. — Ты знаешь, что я очень люблю динозавриков? — выходя из медпункта спрашивает «темный друг», и Феликс расчёсывает светлую челку, силясь прикрыть непонятно откуда взявшуюся красноту щёк. — До этого я думал, что раз ты отдаёшь предпочтение темному, то ты опасный и побьешь меня на месте, но теперь знаю, — Феликсу уже комфортнее, и пусть они ещё даже не знают имен друг друга, улыбаться при виде него войдёт в привычку. — Со Чанбин, — руку протягивает в приветственном жесте, ухмыляясь довольно. — Ли Феликс, — протянутую ладонь пожимает и сжимает посильнее зачем-то. Признает, что отпускать не хочется. Чанбин узнает, что они из одной параллели и предлагает ему пойти выпить кофе (да, Феликс, снова за мой счёт, не возмущайся) и думает, что сегодня на улице светит аж два солнца. Феликс рассказывает, что это кофейня его тети, а на вопросы о родителях искренне отвечает, не увиливая. Рассказывает о доброй бабуле Юно, к которой наведывается погостить. Чанбин понимающе угукает и улыбается ответно. Они проходят мимо аллеи деревьев сакуры, лепестки откуда летят прямо в сторону парней и воздушно приземляются на светлые пряди. Чанбин смотрит на такого эфемерно красивого Феликса с розовой сакурой в волосах и россыпью веснушек на щеках и не замечает, как сердце пропускает удар. Затем ещё один, и ещё. Он останавливается и хватает руку чужую, быстро переплетая пальцы. Феликс оборачивается и смотрит то на него, то на их переплетенные руки круглыми глазами. А потом у каждого рука словно огнём вспыхивает, прошибая тело странной болью. Феликс внимательно глядит, как на собственном запястье разноцветными мазками, словно невидимый художник рисует, проявляется метка в виде ярко-красной пеларгонии - символа желания быть счастливым. Он переводит взгляд на чужую руку, видя там такой же цветок, и с упоением вдыхает воздух. Нос забивается самыми разными ароматами, но кашлять почему-то больше не хочется. А вот плакать от облегчения уже хочется, когда Чанбин сжимает его в объятиях, и Феликс обнимает его в ответ, цепляясь за куртку. Когда он придёт домой, первым делом все покажет и расскажет бабушке Юно. А пока, они с Чанбином держатся за руки, соприкасаясь метками и цветя изнутри. На первую годовщину Чанбин дарит Феликсу герань в горшке, украшенном маленькими динозавриками.