Затерянная душа

Раздумывать слишком долго у меня времени не было: либо сейчас, либо, как мне казалось — уже никогда. Проведя бессонную ночь в своей думе, я вернулся домой к рассвету. Моему возвращению матушка была удивлена не меньше вчерашнего: — Хакан, почему ты всё ещё здесь? Я думала ты вернулся в лагерь, на службу. — Мама, мне нужно с тобой кое о чём поговорить… — сказал я, оперевшись на стенку дверного проёма. Не говоря ни слова, она пустила меня внутрь, желая выслушать своего сына больше, чем спросить, почему он не на службе. Мы присели у мешка, я взял её за руку и заговорил: — Послушай меня. Я осознаю, что ты сначала не поймёшь, но зная своего сына и в кого он пошёл — всё-таки простишь. Скажи, дядя до сих пор живёт за городом, на холмах? Её неловкое молчание немного напрягало меня, но спустя несколько секунд она произнесла со вздохом: — Да, а что? — Ну… — начал я, пытаясь как можно меньше напугать маму, — я… намереваюсь покинуть наш город. — Что?! Хочешь переехать к дяде, спрятаться от службы? Хак, да что ты такое говоришь? Ты же прекрасно знаешь, чем это может закончится! — Да нет же, нет! Я хочу уплыть отсюда, вообще покинуть наши края! Она сидела в полной прострации. Взгляд её был столь же пронзителен, как всегда. Её карие глаза впивались в моё сознание, будто мысленно отговаривая меня от таких замыслов. Вообще, матушка была права, и такое могло очень плохо закончится. В силу расположения: один лагерь в городе, и один на холмах, в более бедных районах, называемых «отрезками». Молодым парням не составляло труда иногда выбираться из лагеря по ночам, побродить, наведаться к родственникам. Тех, кто служил свой первый год особо за такое не наказывали — в возрасте пятнадцати лет они все ещё дети, и за желание воссоединения с семьёй их особо не накажешь — всего два удара плетью, и то на усмотрение главы отряда. Второгодок же, как и всех последующих, наказывали не только обязательным пятаком ударов по спине, но и били по самому главному — кошельку. Лишение оклада на полгода — вот самое страшное наказание. Даже учитывая наш уровень процветания, сохранившийся после начала войны, хоть и немного уменьшенный, очень большая часть людей была достаточно бедной: если в самом городе, где на каждом углу по гвардейцу, на юге большие стены, а в центре каналы, мосты и ручейки с прекрасными одно и двух этажными домами, то этот был окружен располагающимися на холмах и скалах спальными районами, «отрезками», где ничего кроме пары таверн и, возможно, одинокого магазина охотничьих принадлежностей не было, кроме жилых, хиленьких ледяных домиков. Домики не имели ни резьбы, ни качественной постройки. Да и зачем? Простые гладкие домишки, между которыми слава Луне ещё и дорогу построили — а то так бы и жили, как на Южном полюсе. Дорога от города до «отрезков» являлась ветвистой лесенкой, которую желательно было преодолевать с небольшим использованием магии воды, иначе либо ты слишком устанешь, чтобы идти дальше на середине пути, либо же оступишься и свалишься вниз — благо лесенка закрыта льдом по сторонам, а сзади обычно много людей, и бояться не стоит — если что поймают. В любом случае, местечки те были ещё той дырой, в которую без особой надобности соваться не рекомендуется. Гвардейцев там нет — за исключением главной улицы (если её можно назвать таковой — дорожка с четырьмя развилками) и пары общественных мест, перечисленных выше. Опасно там было и днём, и ночью — криминал не то чтобы сильно процветал, но медленное нарастание дефицита с полной изоляцией от мира чуть ли не заставляло людей, желающих заработать деньги открывать подпольные рынки и заново вступать в обороты черного рынка. Зная, где искать и имея доступ к таким товарам, на чёрном рынке можно было найти всё, вплоть до свитков по изучению магии огня. Вопросов к таким предметам было много: не только почему в военное время такое кто-то провёз в нашу страну, но и кто за такие баснословные деньги купил бы засаленный и почерствевший свиток. Продавали даже кинлин — сильнодействующее обезболивающее — даже в маленькой дозе вызывающее помутнение сознания, и стоит хоть на один момент переборщить — привыкание, после чего уже невозможно остановиться. Росла эта лабуда в горах царства Земли и выглядела как красно-белый цветок, окружённый четырьмя толстыми листьями. Весной и осенью он даёт плоды — цветок, его лепестки и листья, находящиеся ниже срезают, чтобы через сезон он снова вырос. Листья и всё остальное на выброс, но лепестки — это самое ценное. Их мало: не более шести-семи на цветок. Далее, превратив засушенные лепестки в труху, мерзавцы пересыпают всё это в небольшие мешочки, точно вышитые под определенное количество кинлина, положенного в мешок. Самый маленький стоил не менее десяти золотых монет, а учитывая то, что сколько я себя помню во времена, когда мы с семьёй ещё жили в тех районах, кто-то из знакомых постоянно что-то про эту дурь рассказывал. Кажется, количество этого наркотика у контрабандистов неиссякаемо, будто даже если один корабль в год к нам заходить будет — ещё несколько килограмм кинлина они протащат. Теперь же, когда входы и выходы решили закрыть в целях безопасности, даже этот вечный кинлин, сопровождающий скучные будни местных бедняков закончится. Но с тем закончится и наша свобода… Нельзя сказать, что эта свобода вообще где-то началась или хотя-бы когда-то была. Через два года после начала войны, как раз в год моего рождения, вождь и его совет приняли решение призывать в войско всех юношей от пятнадцати лет. Раньше, во времена юности моего отца, служили всего одну осень и зиму — маги учили боевые приёмы, не маги — обращение мечом, копьём. После принятия нового закона все юноши от пятнадцати лет обязаны отслужить десятилетие. Не сказать, что это ужасно — не сказать ничего. Возможно это правильно в условиях неприступности и закрытости нашего общества — парень не успеет расслабиться, завести семью, пропить все деньги в таверне. Такой срок учил дисциплине, выучке, способностям и умениям, недавно уже во второй раз выручивших наш народ от захвата нацией Огня. Но я, будучи горячим на голову, вспыльчивым и свободолюбивым парнем, уже семнадцатый год живущим с философской и крайне авантюристкой натурой внутри, просто не мог позволить себе упустить шанс сбежать из этой, хоть и родной, и уютной, но тюрьмы. — Сынок… если ты правда хочешь это сделать, то сделай. Я последние дни думала о продаже нашего дома. Денег мало, разнообразия еды на прилавках всё меньше. Продам его и уеду к брату твоего папы, он давно мне предлагал так поступить. На эти деньги построю себе дом поменьше, поближе ко всем. А то зачем мне такое жилище, если ни мужа, ни сына рядом нету? Тут я засветился от счастья — она не отказала, она сочувствует мне, понимает. Как всегда и было… Дом, тот самый в котором мы сейчас находились, был подарен нашей семье как награда за смерть отца, генерала Су-Луна. Помню, как однажды вернувшись с занятий, по грязной ледяной дорожке, моя мама сказала мне, что мы переезжаем со скал в город, и начинается наша новая жизнь. Теперь, спустя семь лет с того момента и двенадцать со смерти отца, мы расстаемся с этим домом, который я уже давно считал родным, не особо припоминая старого. — Хак, я должна тебе кое-что дать… — сказала мама, приподнимаясь на ноги и уйдя в другую комнату. Через минуту она вернулась с небольшим кулоном в форме луны, почерневшим снизу. — Это твоего отца… последнее, что от него осталось. Пожалуйста, найди, если сможешь, человека по-имени Сай, он живёт в городе Кан-Ши, это самый большой город в округе горы Макапо, местные подскажут. Ищи высокого человека! Я аккуратно взял украшение. Немного потерев почерневшую часть, она оказалась заметно твёрже остальной, выполненной из серебра. Такого мне ожидать не приходилось, но мама сама хотела меня поскорее отпустить. Она крепко обняла, медленно поцеловала в лоб, и сказала: — Иди, Хак. Ищи свою судьбу там, в большом мире, а не здесь. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я давно думала, как именно узнаю о твоём бегстве: от ищущих солдат или от тебя самого. Спасибо тебе, что пришёл сам. Спасибо… А теперь бегом, пока они не закрыли все пути! Ещё немного постояв, я быстро приобнял свою единственную родительницу, и в спешке удалился из дома, не желая накалять и так чувственную обстановку. Метнув последний взгляд на небольшой ледяной дом на краю улицы, я направился в сторону порта, прорабатывая план побега в голове. В кармане своей шубы я нёс все деньги — пара бронзовых и горстка золотых монет. Золотые я пересыпал в другой карман и, не привлекая внимания, на ощупь считал свои деньги. Пересчитав всё золото несколько раз, я пришёл к решению, что в расположении у меня имеется всего семь монет. «Отлично, этого даже не хватит дать на лапу капитану корабля, чтоб пустил без проблем…». Быстро приобретя небольшой мешочек с сушёными морскими сливами, мне пришлось обменять золотые монеты на бронзовые, чтобы потом не возникало проблем с покупками. Теперь у меня оставалось сорок восемь бронзовых монет. Втиснув мешочек в карман с деньгами, я пошёл в сторону пришвартованных кораблей. К достаточно большому деревянному судну, как и ко всем таким же в округе, было приставлено по мостику, ведущему прямо на борт. Жизнь вокруг посудин кипела: повсюду юлой вертелись коренастые морячки, таская большие коробки из портового склада на борт. Ловко уворачиваясь от проходящих мимо людей, они не замечали практически ничего, происходившего вокруг. Прямо при мне на одного из таких пролили кувшин с какой-то жижей, когда он случайно подтолкнул местного. Моряк извинился и быстрым шагом, чуть ли не бегом, поднялся на борт, всё с такого же типа коробкой в руках. На ходу придумав идиотский план, я мимолётно оказался у склада, и, схватив первый попавшийся мешок, с умным видом пошёл к одному из кораблей. Величественная деревянная посудина, выше меня раза в два, красовалась перед моим носом, пришвартованная в небольшом канале, всего немного превосходящим её по ширине. Такого типа судно, очевидно, не могло ничего противопоставить льду, и невдалеке, через пару кварталов, ближе к стене стоял торговый ледокол — зайти в каналы он не мог — ширина не позволяет. Посему, корабль покорно ждал команды на выход в океан — во главе с ним колонна кораблей покинет наш город, скорее всего, уже навсегда, или по крайней мере на очень долгое время. Толкнувший меня моряк прервал мой процесс наблюдения за кораблями, на один из которых я так когда-то мечтал попасть. — Дуй вперёд, быстрее! Чего стоишь! — сказал он, взойдя на мостик, — времени до вечера! — громко сказал он, удаляясь. Вздохнув, я ступил на корабль. Небольшой подъём, и вот я тут — большая палуба, спущенные паруса — слева и справа два мостика: один для капитана, другой для наблюдения, как я понял, и предотвращения экстренных ситуаций. Под мостиками небольшие распахнутые двери. Не зная, в какую идти, я пошёл за тем самым моряком, который только что наградил меня тёплым словечком. Зайдя в дверь под правый мостик, находящийся на носу корабля, мы спустились в трюм — это был большой, проходящий вдоль всего корабля склад, наполненный различными бочками, мешками и ящиками. В длину корабль был от силы метров тридцать, и я не особо мог представить, как они так умудряются забивать такой маленький кораблик таким количеством товаров. Дверь под левым мостиком, на корме, вела в каюту капитана. Запах в трюме стоял не самый приятный — смесь корма и экскрементов утко-кур, которых обожали продавать в роли домашнего скота. Живучие твари, эти утко-куры… Также в воздухе витал, мягко скажем, не шибко прекрасный аромат настойки из морских слив, в особенности будучи смешанным с кормом, запахом какого-то мокрого дерева и знойного аромата масла. Пол в трюме был чем-то невероятно засален и крайне липок — очевидно, по пьяни здесь не один «покоритель морей» что-то пролил или разбил. Если я всё-таки хотел уехать отсюда, на свободу, мне надо было действовать: ещё поносив груз пару часов, я смог раздобыть себе небольшую серую накидку, скрывающую мои светлые, слишком заметные одежды. В надежде не быть замеченным, я подгадал момент, когда в трюме почти никого не было, и спрятался в небольшом пространстве между стеной и несколькими бочонками. Заставив всё коробками сверху, я был практически незаметен — бочки закрывали меня, а коробки, поставленные поверх бочек скрывали меня от нежелательного проходимца, решившего ради интереса заглянуть что же там такое интересное лежит у стены. Аккуратно пристроившись и используя свою шубу в роли подушки, я повернулся на бок, и смотрел в небольшую промежность между двумя бочками, наблюдая за происходящим. Дело близилось к закату, и ждать мне пришлось недолго — уже спустя примерно полчаса я почувствовал, как маги воды переправляют наш корабль по каналам, далее к основным воротам, а там уже и океан. Воды у берегов были тихие, но дальше шёл либо лёд, либо волны. Я подозревал, что судя по нашей скорости перемещения, нас скорее настигнет шторм, нежели лёд. Ледокол плыл по тому же самому маршруту, легко ломая лед — иначе бы вся колонна стояла. Так я провёл свои первые несколько часов плавания — меня тошнило, и я еле удерживался, чтобы не стошнить. «Лишь бы не было волн, лишь бы не было волн…» — повторял я, вжимаясь в стену. Но, волны были, и очень серьёзные. Я не знал, в какой именно порт плывёт моя колонна — не догадался спросить. Но знал, что оба маршрута проходят через Дьявольский перешеек — крайне нестабильную зону, обход которой занимает до нескольких недель — непозволительно большой промежуток времени для торговли. Кажется, , наконец-то я и догадался, что же это весь пол липкий — через Дьявольский перешеек без урона не пройти. Корабль начал ходить из стороны в сторону, но когда огромная волна ударила по моей стороне корабля, меня снесло вместе со всеми бочками и коробками, разлетевшимися вокруг. Пока я приходил в себя, усиленно растирая шишку на лбу, ко мне пришло осознание того, что половина трюма смотрит прямо на меня. Особенно удивлён капитан — пухленький бородатый дядька в дорогой одежде, секунды назад упорно пытавшийся удержать от падения товар. Он приблизился ко мне, я же даже не пытался встать, смотря на него исподлобья испугавшимся взглядом. Он, положив руки на колени, немного наклонился, рассматривая меня: — Это ещё что? — сказал он, снова распрямившись и взявшись за пояс своих широких штанов, в которые была заправлена зелёная, но немного пожелтевшая куртка. — Я… э-э-э… — промямлил я, думая, что сказать. Не успев сказать ничего путного, я было начал приподниматься, но тут: — Отдохни. — спокойно сказал капитан, познакомив свой сапог с моей челюстью.