Помню

Первое, что даётся нам, когда мы делаем свой первый вздох — это имя. Последнее, что остаётся с нами после того, когда сердце уже не будет биться — это все то же имя выгравированное на гробовой плите. Имя — это клеймо. Подарок на всю нашу столь короткую и невероятно долгую жизнь. Это то, что всегда будет с нами хотим ли мы этого или нет. Наше имя будут произносить сотни раз. С сотней разных интонаций, эмоций, чувств. Всегда по разному.

* * *

— Что я помню о своем детстве? Почти ничего. Это было слишком давно. Настолько, что это стерлось из памяти оставив в душе лишь маленький след. Тусклый, но дорогой сердцу. Я помню тот солнечный день. Летнюю жару и родительское тепло. В тот день они подарили мне подарок. Это была небольшая, алая, музыкальная шкатулка. Её мелодия была совсем обычной и незамысловатой, но что-то в ней цепляло ещё столь юную меня, Рэйчел Гарднер. Возможно, это лишь потому что она была подарена такими дорогими для меня людьми, а может просто потому, что мелодия и впрямь была красивой… Я и не задумывалась над этим, а лишь слушала, слегка прикрыв глаза. «Наша дорогая Рэй…» Это заставило меня отвлечься от подарка. Взглянуть на родителей из-под длинных ресниц. Они улыбались мне. Так искренне, так ярко и тепло. Тогда они ещё любили, тогда они ещё были семьёй. А затем… Наше счастье раскололось. Алкоголь стал появляться в нашем доме всё чаще, голоса были всё громче. Мне было страшно, но… Я ничего не могла поделать. Лишь услышав ругань я вся сжималась, старалась быть, как можно тише, а когда их голоса переходили рамки повышенного тона и срывались на крик, я тихо направлялась к ним, просила их прекратить… Но меня не слышали. Помню, как я сидела на кровати. Помню, как в тот вечер молодую луну скрывали облака и как громко ругались родители. Неожиданно послышался звон бьющейся посуды. Я поняла, что ссора стала переходить грань обычной ругани. Такой, к каким я привыкла. Не знаю, был ли от этого хоть какой-то толк, но я быстро слезла с кровати и побежала на кухню. Я надеялась, что смогу унять родителей и урезонить их пыл, но лишь сбежав по лестнице я остановилась. Замерла, как вкопанная. «Ты сумасшедшая женщина, как и твоя полубезумная дочь! Я устал от вас обеих! Как же я вас… Ненавижу.» С тех пор я часто это слышала. Лишь «полубезумная», со временем, обрела полное безумие. Отец винил меня и маму в своих бедах, мама винила отца в утерянной молодости, и зря потраченных годах. Они действительно возненавидели друг друга. Они возненавидели меня. Больше я не видела их улыбок. И сама я… Больше не улыбалась. Это длилось месяц, год, два. Беспрерывная череда скандалов и криков. Постоянный запах алкоголя и вечный бардак. Удручающее зрелище, но что я могла? Лишь терпеть. Хотя и знала, что терпению, как и всему остальному, всегда приходит конец. Помню, как однажды в подворотне у дома, я нашла щенка. Он был таким маленьким, хрупким… Я захотела взять его, но знала — мама и папа будут снова ругаться, если не просить разрешения. Поэтому… Я оставила его. В одиночестве. Я и сама была такой —одинокой и брошенной. Я понимала щеночка и желала побыстрее забрать его. Надеялась, что мне скажут «да». Надеялась, что он станет моим. Стоило мне переступить порог дома, как я поняла — они снова ругались. Из кухни послышался звон бьющейся о кафель посуды, грохот еще каких-то предметов, которые с шумом летели на пол. А затем крики стали ещё громче — это была мольба. Мама просила прекратить, говорила, что ей больно. Послышался звук удара. Он бил её? Вскоре из кухни вышел папа. Злой и пьяный. Такой — каким был постоянно. Он спросил меня, где я хожу допоздна. Я молчала… Не решилась говорить ему что-либо. Я боялась его. Он гневно спросил, а соображаю ли я вообще. Я лишь протянула… «ну». Что мне нужно было говорить? Я знала, что не такая, как все. Я верила, что потеряла рассудок. Отец разозлился. Порывисто подошёл ко мне, начал ругаться, кричать. Винил меня во всех бедах. Винил маму за то, что я такая ненормальная. А я… Молчала. Я не понимала, что такого сказала, что его так разозлило? В гостиную вбежала мама. У неё были растрепаны волосы, была неопрятной одежда. Был безумным взгляд. Она кричала. Кричала на папу, требовала, что бы он и ей купил кусочек счастья… Вот только это было сложнее. Счастье папы — алкоголь. А мама? Разве так просто купить время и здоровье? Рассудок? А потом… Она сорвалась. Начала кричать о том, что душа и тело папы погрязли в вине, о том, что зря потратила на него свою молодость, о том, как она его ненавидит. Она кричала. Кричала. Кричала… Видимо, отца это достало и он оттолкнул её, смерил гневным, на грани сумасшедшего, взглядом и направился к выходу. Но мама не желала мириться с этим. Она кинулась ему вдогонку. И поплатилась за это. Отец ударил её. Несколько раз. Сказал, что это она вынуждает его так поступать. И ушел. Пить. Снова. А мама… Она начала бормотать что-то. Тихо, заикаясь. Она говорила о том, что когда-нибудь убьет папу. Мне было всё ещё не по себе, а такой плачевный вид пугал меня и всё же я позвала её. Но ей было всё равно. Она убежала в коридор, к лестнице, оставив меня одну. Никто не хотел меня выслушать. Я тихо направилась за ней. Войдя в коридор я услышала… «Козырь». Она говорила о каком-то козыре, о том, что заставит папу плакать, стоять на коленях. Заставит его сказать «ты была права, дорогая».Она была так увлечена, что не заметила меня. Как всегда. Я позвала её. Она спросила, чего я хочу, но на самом деле не желала меня слушать. Я хотела рассказать ей про пёсика, но она отмахнулась. Сказала, что она занята, что нужно прибраться на кухне. Ей было всё равно. Я не желала отступать. «Ты разозлишься, если я сделаю что-то без разрешения?» И она уже разозлилась. Толкнула меня, начала смеяться жутким, поистине безумным смехом. Стала ругать и винить меня. Она сказала, что ненавидит меня. А потом так просто отправила меня в мою комнату, словно… Для неё этот разговор ничего не значит. Я попыталась возразить, но всё бесполезно. Никто не желал выслушать друг друга. Она ушла, а мне стало интересно, что она спрятала в коридоре, что из себя представлял её козырь? И я решила проверить. В коридоре, под половицей, рядом с тумбой… Был пистолет. Меня тогда сильно смутила эта ситуация: безумная женщина, которая имеет в своём распоряжении огнестрельное оружие и цель, от которой она желает избавиться, которую так страстно хочет поставить на колени… И кто знает, как далеко она может зайти в своих желаниях и мечтах. Именно это меня пугало… А вдруг она правда собралась убить папу? Что мне тогда делать? Как предотвратить трагедию? Я не знала, как поступить… Через некоторое время я отправилась проведать пёсика. Он и до этого был совсем слаб, а теперь, казалось, и вовсе умер. Я попыталась растрясти его, хотела, чтобы он проснулся, посмотрел на меня. Хотела быть уверенной в том, что он всё еще жив. Но пёсик укусил меня. Неужели… Неужели даже он ненавидел меня? Неужели нет никого, кто бы любил меня? Я не помню, как вернулась домой. Всё, что было тогда, я помню, словно в тумане. Я очнулась, когда, сидя в своей комнате, пыталась «починить» пёсика… Но ничего не получалось. А мама и папа вновь ругались. Кричали, обвиняли друг друга и весь свет. Я думала, что привыкла. Но к такому нельзя привыкнуть. Мне все ещё было страшно Я пыталась успокоить себя: говорила с пёсиком, говорила ему о том, какой он милый и хороший, уверяла, что он всегда будет рядом со мной. Я искала спокойствия в маленьком трупе щенка, лежавшем в коробке. И вдруг голос отца зазвучал иначе. В нем появилось что-то… Новое, доселе не присущее ему. Безумное. «Ну всё… Хватит с меня». А затем мамино, такое пронзительное… «Что ты собираешься сделать?!». Это было уже слишком. Слишком страшно. Я больше не могла делать вид, словно ничего не происходит. Я встала со своего места. Волнение и страх сковывали меня и я решила, что стоит заглянуть на кухню, убедиться, что все хорошо. Что ничего необычного не случится… Я бегло попросила пёсика подождать меня, улыбнулась ему — картонной коробке с бездыханным щенком… А ещё, по пути я проверила, на месте ли пистолет. Он все еще был под половицей. Мне стало чуточку спокойней. Значит, мама ничего плохого не совершит… А папа? В нем я не была так уверенна… Я хорошо запомнила ту сцену. Мама… Она лежит на полу раскинув руки в стороны. Сверху, на ней, сидит папа… Он бьёт её большим кухонным ножом. Так самозабвенно, словно… Он уже давно мечтал об этом. Он пробивал ей грудь, живот, бил в бока и шею. Кровь была повсюду. Так много… Её становилось все больше — вокруг мамы уже образовалась лужа, которая все расползалась в стороны следуя за мелкими каплями, что слетали с лезвия ножа. А он все продолжал, продолжал, продолжал… Мне тогда казалось, что эти мгновения тянулись вечность, казалось, что этому кошмару нет конца. Я чувствовала, как дрожат колени, как все холодеет внутри и как в горле застревает всякий звук. Лишь мысли с бешеной скоростью проносятся в голове, сменяя друг друга. Как вдруг… Он остановился. У меня внутри все замерло. Голова опустела, а колени мелко задрожали… Отец обернулся. На пару мгновений воцарилась тишина, а затем он так тихо и спокойно, словно ничего не произошло, спросил меня, что я делаю на кухне. Я не смогла ответить. Лишь своими, широко раскрытыми от ужаса глазами, смотрела в его, такие бешеные, утопающие в некой больной эйфории. Внутри всё заледенело, а время вокруг остановилось… Хотя его и не волновал мой ответ. Он поднялся на ноги, посмотрел на меня… Его взгляд. Он был тяжелым, но прекрасно выражал его отчаяние и легкость, с которой он решился на преступление. «Видела? Ты всё видела?». Его голос изменился. Стал громче, требовательней. «Я всегда нуждался в совсем ином… Этот дом приносит мне лишь несчастье…». Когти ужаса все сильнее сковывали меня. Я дышала часто и неглубоко, сильнее сжимала кулаки, так, что ногти впились в ладони оставляя белые отметины. «Поэтому ты тоже умрёшь!» Он сорвался на крик, пошел в моем направлении, размахивая ножом, что всё ещё был в его руке. Так быстро! Я выбежала из кухни. Я не хотела умирать, я боялась, что папа правда убьёт меня. Но… Я боялась ещё за кое-кого. Пёсик… Нужно идти в комнату. Я боялась, что папа причинит моему пёсику вред. Заберет моего пёсика. Пробегая по коридору, я вспомнила про пистолет. Мама хранила его для такого случая? Я подумала, что могу взять его. Она всё равно больше не будет ругать меня… Я быстро нашла его. Он был заряжен. Как можно скорее я побежала наверх. Там был мой пёсик. Он нуждался во мне! «Всё хорошо», «Не бойся», « Всё будет хорошо». «Мне придётся сделать это.» Вдруг в комнату ворвался отец. Он всё ещё сжимал нож в руках. Встав почти в самом проходе, он внимательно наблюдал. Наблюдал за мной, за моими мелко подрагивающими коленями, за руками, что были убраны за спину. Он ещё не знал, что я вооружена. Он стал говорить. Говорить о том, что я, наверно, считаю его сумасшедшим, а ещё он говорил, что я такая же. «С кем ты разговаривала, когда зашла в комнату? Открой-ка коробку». И я сделала это. Он подошел чуть ближе, чтобы заглянуть внутрь, но, лишь увидев это, сказал, что я ненормальная. Спрашивал, зачем я зашила труп. Он считал, что всё то, что я делаю — омерзительно. Он считал, что я — псих. Но ведь я… Я всего лишь «починила» пёсика. Сшила его распоротый живот, помогла ему улыбаться. Я же старалась… Так долго и аккуратно накладывала швы, подбирала цвет нити. Я сделала даже лучше, чем было. А еще, я сделала его своим. Так почему это плохо?! Папа подошел еще ближе. Достаточно, чтобы я смогла учуять резкий запах алкоголя, что бы я смогла детально рассмотреть кровавый узор на его одежде. «Ведь это ты убила его?» Меня словно ударило камнем по голове. Я? Я убила пёсика? Нет! Я… Лишь сделала его своим! Теперь он — мой идеальный пёсик. Я убила его. Я хотела как лучше! «Это доставляет тебе удовольствие?» Я тихо, не сразу, но все-таки сказала… «Нет». Да. Мне не доставляло удовольствия убивать. Мне не нравилось это. Но… Я была одержима мыслью о своих идеальных друзьях. О своей идеальной семье. Я любила делать вещи, зверей и людей «своими». Я любила делать аккуратные швы, любила шить… Но я не любила убивать. Они все сами умирали. Я не хотела… Я не виновата. «Этот пёсик просто стал моим. Моим идеальным пёсиком…» И тогда, я поняла, что мне мало только лишь пёсика. Я хотела иметь идеальную семью Мою идеальную семью. Я сжала пистолет в руках. Направила его на отца и… Я попросила стать его моим идеальным папой. Я нажала на спусковой крючок. Несколько раз… Отец упал на пол. В стороны стала медленно расползаться лужица вязкой, ещё горячей крови. Послышался хрип, попытки сказать что-то… Но это не продлилось долго. Папа умер. А я… Просто смотрела на него. Медленно уголки моих губ чуть приподнялись. Я улыбалась. Конечно, было немного грустно… Ведь теперь папа «сломался». Но я пообещала ему, что «починю» его. Я обязательно «починю» его… А потом я взвалила папу на себя и выволокла его из комнаты. Спускала его по лестнице, держа за руки. Тащила его по коридору то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть… Я за ноги оттащила в гостиную маму. С огромным трудом усадила их на диван. А потом… Я стала создавать свою идеальную семью: Так крепко я прижала их тела друг к другу, что, казалось бы, они были единым целым, как я и мечтала. А затем я принесла из комнаты небольшой швейный набор. Достала оттуда нити и иглу. Я выбрала алые. Вставив нитку в иглу, завязав узелок, я начала шить. Так аккуратно, упорно продолжая, даже если игла колола мне руки. Я делала это с любовью… Я сшила их тела вместе. Пришила папе игрушечную руку вместо оторванной, вышила улыбку на маминых губах. Мне нравился процесс: нравилось, как игла проходит сквозь кожу, как в тон алой крови тела родителей украшали алые швы, какими эти швы были разнообразными! Мне нравился результат: мама и папа были счастливыми, они были рядом, они были моими идеальными мамой и папой. Я тоже была так счастлива! Примостившись посередине и держа их за руки я наконец-то могла говорить с ними о всем на свете. Я знала, что они меня слушают. Я наконец-то могла играть с ними и видеть их улыбки! Когда-то давно родители подарили мне алую музыкальную шкатулку, что, пусть и ненадолго, делала меня счастливой, когда я сидела в подвале и перешивала старые игрушки, а теперь, я подарила маме и папе алое счастье — нити, что соединяли их тела. Это были мои идеальные мама и папа… Нам было так весело играть вместе… Нам троим и пёсику… Поэтому я очень расстроилась, когда полиция забрала их. Забрала моих маму и папу.