Vita oltre la

Белый, белый, черный. Тонкие пальчики перебирают клавиши. На потертых листах капли. В грязной кружке уже давно застывшие остатки черного чая. Трещины, царапины, слезшее дерево, сероватый холст и пара мазков на нем. Белые капли скатываются, опускаются все ниже и ниже, доходя до своего предела. На черной воде остаются прозрачные круги, отражающиеся в невесомости, доходящие до без сознания. Одинокая точка света срывается и уже ничего не остается, вокруг да всюду звуки белых клавиш. Обшарпанные серые стены, одинокое окно, выходящее куда-то вдаль, за пределы мира, и один лишь старый диван. За стенками света и тьмы, остается только ждать, когда прозвучат звуки, пробивающие эту грань. Тонкое стекло не выдерживает этой кучи пыли и ломается снова и снова, пытаясь найти идеал, но за ним еще слои, и возводится снова и снова. Грязный комочек в углу, сжавшись и смотря в никуда, не видя и не пытаясь выйти за грани вокруг. На тонких плечах остается лишь осадок былых стекол. Ломаясь, когда ломать-то уже и нечего, оставляя за собой следы не видные, да и не нужные. Держа в руках лишь остатки, спасающие душу, оставляющие лишь порезы, маленький датчик тепла, не содержащий, по сути, и души-то ничьей. И тянутся лишь белые провода, соединяющие окружение чье-то. Скомканные где-то простыни с остатками, с отпечатками и лишь что-то красное виднеется. Душа? Иль чья мазня, накрещенная на чуть-чуть? И в воде ножи, пронзающие то, чего и не было, откуда же взялось тогда? На серых буднях, виднеющихся дней, жизнь чья-то продана, иль отдана. Она… была? На черных красках рисовать цвета, и покорять кого-то бесцветными кругами в неких звуках. На белых простынях следы, рисующие черной краской люди, пытающиеся пронзить, иль покорить кого-то, кто даже не знаком. Сжать пальцами, в проводнике души еще осталось что-то. Зачем нам ждать? На белых красках ничего не видно, как рисовать? В пронзающих ножах печаль отражена, пытающихся скрыть ее - на жизнь обречена. И в черных венах протечет струя, и лишь глаза, смотрящие вперед, но в никуда. На стареньком диване, сквозь грани, пройдя всю невесомость, на плечи упадет хоть что-то и осветит остатки пыли от былых стекол. Лишь золотые лучики, нескромно заявившиеся в жизнь, осветят проводник души, да провода на тоненьких руках, лежащие который час. Иль день? На маленьком пространстве пустоты. Но кто-то ожил, глаза смотрящие вперед лишь вскользь за что-то уцепились. Проскальзывать так каждый день, надеясь разглядеть за этой гранью все цвета, но падать вниз, срываясь со скалы, и проводник души дает хоть часть для жизни, чтоб прожить вот так еще хоть день, смотря вперед, не видя ничего. И серые глаза уцепятся за фото, стоявшее, казалось, там каждый миг, на белых стенках и между гранью и цветами. Другая грань, но более живая, чем жизнь с цветами. И в серых красках расписана, казалось бы, она мертва, но там была ведь жизнь, играющая бликами вокруг. Впервые оторвавшись и вынырнув из черной жидкости, в забытии лишь рамку взять. На старом фото отражена лишь чем-то блещущая жизнь, но, кажется, живее всех живых, и хоть все краски выцвели уже, на фото нет лишь красных и черных пятен, на нем другое что-то, на грани между гранью и цветами. И музыка в ушах звенит, побуждая жить. Несмелый взгляд наверх, взглянуть в его глаза и лишь кивнуть, набравшись смелости. Закрыть руками, подойти и, наклонившись, лишь поцеловать. Оставить след на теле и неуверенно взглянуть, и покраснеть, но страх преодолеть. Усевшись рядом, приобнять и дотянуться, руками в волосы зарывшись. А руки вновь соединить, лишь что-то обещая. И никогда не уходить. Глаза открыть, ресницы черные немного приоткрыть, увидеть впереди лишь пустоту, но наобум шагнуть, чтобы пропасть опять в тени. Каштан лучом озолотить любой бы смог, но оживить удастся ли? Навряд ли. Теперь уж даже отражаться нечему. На серых стенах следов… их даже нет. Что оставлять, если мы и в сказки-то не верим? На белых простынях лишь след чего-то красного, а мы его не в силах даже отразить. На красном дереве оставить белый след, обозначая красками невидными на бледном полотне прозрачный след. На расстоянье, меж телами, не разглядеть. Очерчивая контур губ на темной коже, и опуститься вниз, себя обозначая. Две руки на простынях, нежно прикасаясь, поцеловать. И нежно посмотреть, запоминая на века, все контуры, изгибы и все сейчашнее влеченье. На гладком теле оставлять следы, не изучать и не исследовать, а будто приручать. Потом остается лишь поддаться, чтоб не осталось никаких ни тайн, ни недомолвок, осталось чтобы только прежнее влеченье, да поцелуи жаркие на коже оставлять. Такое не забыть уж никогда. И телу можно дать освободиться, чтобы принять и стать не просто кем-то, чтоб стать одним на многие года. И зазвучала скрипка вновь в каком-то зале с множеством свечей, не очертя какую-то границу, а просто создавая звук вокруг всего. А свет зажжется вновь и осветит границу, оставив тоненький осадок на черте. Стряхнуть осталось пыль и починить окно, выкидывая мусор. Стереть с холста остатки мази, купить осталось краски. Делов-то. Не сдвинувшись с пути, остаться на границе, вспоминать. На спелую пшеницу луч света упадет, и, наклонившись, съедет иль спадет оставшаяся капля на листе. За белой шапкой снега на горах покажется мазок златого солнца. И оживет… А может, показалось? Вновь оживает мир, стоял он только что на грани меж пустотой и цветом ярких вновь мостов, сейчас уже толкается наружу, чтобы опять начать всю жизнь сначала и не умирать. На белых простынях уже, кажись, все чисто и отпечатки на следах можно все стереть, оставить все в цветах и жить в не блеклом мире. А что ж тут выбирать? Ответ? А разве он не ясен? На пыльных стеклах пыль оставить. Зачем все те цвета нужны? Оставить все как есть и бросить. А датчик жизни и тепла уж не уловит никогда. Играет скрипка, и клавиши звучат, перебираясь в нужном всем порядке, на холст наносить можно вновь краски, а в кружке уж не стынет чай, на белых простынях нет красных пятен, а на воде уже не черной нет призрачных разводов, не падают ножи в хрустальну воду, а на стенах есть обои, на фото снова все цветные и знают все уже друг друга. А проводник души?... А провода, соединяющие жизнь?... На стареньком диване, в той комнате с обшарпанными стенами и тонкими и грязными стеклами, есть маленький и сжавшийся комочек с взглядом в никуда и проводами, соединяющими с проводником души.