der Besitzer

      Сидя на коленях в темной комнате, обитой фиолетовым бархатом со вставками черного, мыслей в голове нет и быть не может. Лишь томительное ожидание, прожигающее внутренности возбуждение и головокружительное предвкушение.       На Чонгуке из одежды — широкий ошейник из черной кожи с большим кольцом для карабина. Хозяин любит, когда ничто не скрывает прекрасного тела своего мальчика, чтобы ничего не мешало их развлечениям в стенах этой комнаты. Комнаты, чьи стены слышали сладкие стоны, глухие хрипы и страстные вздохи вперемешку со звуками шлепков и щелчками плети, видели самое потаенное, личное, разделенное только на них двоих.       Гук уже и не помнит, с чего начались эти их отношения, в какой момент «эй, Юнги-хен» сменило «да, хозяин». Не помнит, когда это все стало зависимостью. Не любовь — именно зависимость, привязанность, преданное больное желание подчиняться, быть собственностью одного и столь же больное помешательство другого, стремление владеть, не разделяя, принимать это самопожертвование младшего, который преподносит собственные тело и гордость своему нежному и жестокому Богу, получая взамен тягучее, густое, ни с чем не сравнимое удовольствие, что можно грести ложкой. Именно это составляет их отношения. Кто-то считает это извращением, кто-то — глупостью, унижением и негуманностью, но для них двоих — это единственно правильное, что могло случиться с ними.       Ручка двери опускается вниз, щелчком выводя Чона из оцепенения ожидания и заставляя его неосознанно напрячься. Через мгновение в комнату заходит Юнги. Он окидывает сидящего на пятках на черном лакированном полу Чонгука и подходит ближе, удовлетворенно хмыкнув. Потому что младший смотрит в пол, не поднимая взгляда, даже если очень хочется, как и положено послушным мальчикам. Как учил его Юнги. Чуть наклонившись, он цепляет пальцами его за подбородок и тянет вверх. — Ты у меня такой послушный, малыш, — Мин зарывается носом в мягкие пряди и глубоко вдыхает аромат ванильного шампуня и чего-то особенного, чонгуковского, — Я соскучился, — Чонгук смотрит снизу вверх таким преданным взглядом, что будь у него хвост, он бы непременно им помахал, — Мой Чонгукки хочет, чтобы его наградили за хорошее поведение?       В ответ младший лишь сдержанно кивает, все еще глядя глаза в глаза, на расстоянии нескольких сантиметров. — Что малыш хочет в награду? Давай, скажи мне. — Хочу член хозяина, — Чон хищно облизывает пересохшие губы. — И ты его получишь, малыш, — старший придвигается, сокращая дистанцию между ними до минимума, и оттягивает его нижнюю губу, слегка посасывая, затем отпуская, — Что моя детка хочет с ним сделать? — Сосать, — в глазах у Гука блещет огонь, который разгорается все больше и больше с каждым словом, произнесенным этим хрипловатым властным голосом. — Скажи полностью, малыш, не расстраивай меня, — Юнги больно кусает многострадальную нижнюю губу младшего, срывая тонкий глухой стон. — Х…хочу пососать член хозяина. Сделать минет, заглотить глубоко, чтобы хозяин кончил мне в самую глотку. Хочу сделать тебе приятно…папочка, — Чонгук произносит это так, будто хнычет, и непонятно отчего: то ли так сильно этого хочет, то ли невтерпеж, то ли губа болит после укуса.       Юнги резко отстраняется, смотрит в самую глубину глаз напротив и улыбается. Развязно, пошло, предвкушающе, властно. Проходит вглубь комнаты и усаживается в кожаное кресло, наблюдая за дальнейшими действиями парня. Чонгук тем временем, получив свободу действий, подползает на четвереньках к Мину, плавно покачивая бедрами из стороны в сторону, зазывая, соблазняя. Заглядывает в глаза, смотря снизу вверх, цепляется за ремень чужих брюк. И расстегивает, оттягивая края в стороны. Чонгук льнет к твердеющему члену, обхватывает губами ствол через белье, сжимает и посасывает, получая в ответ поощрительный вздох. Юнги помогает ему стянуть свои боксеры вниз, приподнимаясь в кресле, и запускает руку в шелковистую шевелюру младшего. Гук берет привычным движением член в руку и языком обводит головку по кругу, уделяя внимание чувствительному ободку, слизывает капельку смазки из щелочки уретры и всасывает головку с громким чпоком. Сверху доносится резкий выдох, и он начинает опускаться ниже, постепенно смазывая ствол слюной. Сразу опускается, носом упираясь в лобковую кость, пытается расслабить горло, сглатывает. Держится до тех пор, пока воздуха начинает катастрофически не хватать и выпускает изо рта, жадно глотая воздух. Водит головкой по губам, размазывая слюну, смешанную со смазкой, похлопывая ею по языку.       Юнги не может отвести взгляд от младшего, ведь только он может совершать настолько грязные действия со взглядом невинного олененка. Блядская невинность, чертовски заводит. Чонгук на этом не останавливается и снова заглатывает член до основания, водит языком вдоль спиральными движениями. Мин насаживает глубоко, контролируя движения рукой. В тот момент, когда он удерживает член в глотке Чонгука, тот широко раскрывает рот, тянется языком вниз, к мошонке, вылизывая мокрую дорожку настолько тщательно, насколько это возможно в его положении. Слюна стекает вязкими каплями по подбородку, капая на тонкие ключицы и крепкую грудь. Чон отстраняется сразу же, как только Юнги ослабляет хватку, пускает больше слюней и вытягивает ниточку от головки до губ. — Ох, блять, малыш, ты действительно знаешь, что нравится твоему папочке, — младший смотрит на него блестящими глазами, облизывает вспухшие от трения губы и тянет уголки губ в блядскую ухмылку. Юнги не успевает среагировать, как он быстро наклоняется к его члену и прикусывает головку, мягко проходясь зубами снизу вверх. Да, старшему это нравится. Но он этого не позволял. — Малыш, — схватив младшего за волосы на затылке и больно потянув вниз, Мин хриплым низким тоном говорит ему прямо во влажные блестящие губы, — тебе не нравится быть послушным мальчиком для своего хозяина? — Теперь я хочу, чтобы ты меня наказал, — и снова эта крышесносящая ухмылка. — Не зарывайся, ты знаешь, на что я способен, — если бы Чонгук не знал, он бы испугался опасной искры в глазах своего партнера, — На кровать.       Сказанное было не просьбой, о нет, это был приказ, отданный ледяным, не терпящим препирательств тоном. Юнги встал сам и подошел к кровати, развернулся, следя за подползающим к его ногам парнем. Чонгук опустил голову, но вины совсем не чувствовал, ведь он сделал это нарочно. Ведь он любит, когда Юнги его наказывает. Любит, возможно, больше, чем когда он втрахивает его податливое тело в мокрые простыни, выбивая все силы и душу.       В пленительном предвкушении тело Чонгука слегка дрожит, колени вот-вот разъедутся по скользкой черной простыни. Он чувствует, как Мин подходит к нему сзади и нависает в пленительной близости, обдавая жарким дыханием кожу за ушком парня. Младший прерывисто дышит, стараясь не сорваться на всхлипы от случайных прикосновений своего хозяина к его оголенной коже. Он закрывает глаза, слегка откинув голову назад, к плечу Юнги, и не сразу осознает, что тонкой кожи век касается приятная плотная ткань.       Старший аккуратно, но уверено завязывает тугой узел на затылке Гука, совершенно лишая того возможности видеть. Резко отстраняется от напряженного тела, проведя ладонью по отставленным ягодицам и ныряя пальцами в ложбинку между ними. — М-м… — Чон не смог удержать вырвавшегося стона, он слишком долго ждет. — Малышу не терпится получить наказание? — хмыкнув, Юнги подошел к стене, которую украшал стенд с плетками, кнутами, стеками на любой вкус, размер и материал. Он выбирает черный стек с оплетенной ручкой и не очень широкой петелькой на конце. Затем Чонгук слышит, как открывается ящик комода, Мин чем-то быстро шебуршит и задвигает ящик обратно с громким стуком. — Сейчас папочка тебя хорошенько… — Чон чувствует, поглаживание прохладной кожи о свою, разгоряченную, — Накажет.       Старший проводит непрерывную линию вниз по позвоночнику, оглаживая лопатки, проходясь по каждому позвонку. Огладив пару раз аппетитные ягодицы, Юнги отложил стек, чем вызвал удивленно-разочарованный вздох парня. Перед тем, как окрасить нежную кожу жгучими яркими отметинами, Мин решил не ограничиваться поркой. Он смазал лубрикантом черную силиконовую изогнутую пробку и надавил кончиком на растянутое частым проникновением колечко, вводя ее вглубь эластичных стенок, мягко принимающих любимую игрушку, нажал на небольшую кнопку у основания, заставляя ее завибрировать, посылая волны прямо в комочек нервов Чонгука. — А-ах, мнг, хоз… — прогнувшись в пояснице, Гук застонал и буквально заскулил, ощущая, как под мошонкой пережимает и тонкие красивые пальцы плотно застегивают ремешок на кнопках, — Нет, пож…пожалуйстамн-н, папочка, не н-нужно. — Папочка лучше знает, что понравится его детке, разве нет? — медленно, расставляя паузы, говорит Юнги, снова беря в руки стек.       Чонгук хнычет, чувствуя расходящуюся в каждый уголок тела вибрацию изнутри, стараясь абстрагироваться от собственного ноющего, напряженного члена, истекающего смазкой. — Ты не ответил мне. Разве нет? — стек встречается с гладкой кожей, заполняя комнату характерным звонким шлепком, оставляя на смуглой ягодице сочный красный след. — А-ах! Да-да-да…папочка знает, как мне будет лучше…пожалуйста, — Гук вскрикнул от неожиданности, когда кожу обожгло ударом, затем еще одним, — П-пожалуйста-а-х.       Он сам не знал, чего именно просит: чтобы Мин остановился или чтобы продолжал и не смел заканчивать. Чонгук уже мало что понимал, все чувства обострились, каждый миллиметр его тела, кожи был настолько чувствительным, что даже малейшее прикосновение воздуха отзывалось новой волной, несущейся, словно цунами, к паху.       Шлепок. И больное удовольствие заставляет захлебываться собственными стонами. Шлепок. Пальцы на ногах поджимаются неосознанно, мышцы сжимают пробку внутри. Жжется. Хочется глубже, сильнее. Хочется Юнги в себе. Шлепок. Рука тянется вниз, к тяжелому, набухшему члену. — Нельзя, — голос грубый, рубит на корню, почти что лед, а в глазах не искры — огонь.       Чонгук поворачивает голову назад, повязка давно слетела с глаз, но это уже неважно. Заглядывает через плечо, смотрит прямо в глаза. По щекам размазаны слезы, взгляд затуманенный, будто и не здесь он. — Хозяин… Я больше не могу, Юнги, пожалуйста. Пожалуйста, Юнги…прошу… — голос хриплый, надорванный, будто не говорит, а скулит и хнычет, всхлипывает.       Смотреть на такого Чона едва хватает выдержки, потому что собственное возбуждение мутит сознание, уносит разум, оставляя лишь инстинкты, которые кричат о том, что пора бы уже сделать с его мальчиком. Старший в последний раз опускает стек на нежное бедро со свежими вспухшими красными рубцами, проводит им по мошонке, оглаживает, ведет по внутренней стороне бедра. Наклоняется вперед и тянется к опухшим искусанным губам, влажным от слюны и соленым от слез. Поцелуй на грани. На грани разума, сознания, ощущений. Юнги целует грубо, несдержанно, терзает губы, вторгается языком внутрь чужого (своего) рта, сплетаясь в первобытном танце. Гладит бока, спину, заставляет расслабиться, стонать от нежных прикосновений, контрастирующих с терзающим губы и кожу ртом. Кусает младшего за загривок, зализывая отпечатки от клыков, засасывая кожу под лопатками, утопая пальцами в мокрых на затылке и висках волосах. Оба теряются в хаосе страсти.       Юнги опускается перед кроватью. Чонгук все так же стоит на коленях, уткнувшись лицом в подушку и мелко подрагивает. Мин с нажимом оглаживает любимые ягодицы, проходит по бедрам, сжимая, выдавливая из парня всхлипы и пуская мурашки по нагому телу. Он припадает губами к пострадавшей коже, целует мягко, едва касаясь, вылизывает, размашисто проходясь языком по красным полосам, втягивая кожу, прикусывая. Проводит ребром ладони между ягодиц, надавливая в середине на пробку, отчего Гука передергивает. Раскрывает половинки и обводит языком вокруг игрушки, берется за ее основание и делает несколько поступательных движений, вылизывает колечко мышц, пытаясь протолкнуть язык вглубь вместе с вибрирующим устройством. — Гукки, ты такой сладкий, малыш, — произнес старший, отстраняясь и оставляя тонкую ниточку слюны, тянущуюся от горячей дырочки.       Чонгук не может сдерживать стоны, скулит и сжимает простынь, что есть силы, подается бедрами назад, пытаясь насадиться глубже. Настолько плохо, что уже хорошо. Настолько хорошо, что уже плохо. Чонгук сдается. Чонгук не выдерживает. — Хозяин не лю-юбит меня, — Юнги отрывается от истерзанных ягодиц и удивленно смотрит на младшего, Чонгук все так же продолжает скулить в подушку, — Я все понял! Почему ты продолжаешь делать это? Я больше не могу, Юнги, трахни меня, в конце концов! — его голос срывается к концу фразы, превращаясь в еле слышимый хрип, — Мне нужен член моего па-апочки. — Черт возьми, детка, ты невозможен, — Мин встает, резко дергает пробку из ануса младшего и вводит свой член на всю длину, заставляя Чона выгнуться до хруста в позвоночнике и открывая рот в немом крике, — Я выебу тебя так, что ты не сможешь и с кровати встать без помощи. И ты знаешь, что это не угроза, а факт.       Юнги трахает в своем темпе, не медленно, но и не быстро, с оттяжкой, полностью вгоняя член по самое основание, стараясь попадать по простате. Шарит руками по всему телу парня, особенно много внимания уделяя своей работе: любуясь красными полосами, алеющими засосами, оставляя все новые и новые. Протягивает руку вперед, к шее Гука, хватает за карабин на ошейнике и, перекрутив его к затылку, тянет, душит, заставляет парня умирать в наслаждении и воскресать сквозь боль удовольствия. Все, что может Чонгук — метаться по постели, хватать мокрыми ладошками простынь, сжимать ее в кулаках, стонать в подушку, кусать щеки изнутри, слизывать капли пота с верхней губы да смаргивать непрошеные слезы, собирающиеся в уголках глаз.       Набирая скорость, Мин не может отказать себе в удовольствии, шлепает парня рукой по красным ягодицам, сжимает, ласкает. Прикусывает хрящик ушной раковины, присасывает мочку, продолжая натягивать ошейник. Чонгуку сносит крышу от совокупности всех ощущений, он не может сосредоточиться ни на чем, его размазывает по кровати, колени давно разъехались в стороны, отчего член Юнги каждый раз проходит головкой прямо по чувствительному месту. Гук стонет, тонет, кричит, не выдерживает. — Господи-боже, умоляю, дай мне кончить, прошу, дай мне кончить, Юнги! Я сейчас умру, умру…пожалуйста…умоляю, папочка, — на грани истерики, Юнги верит. Тянется к мокрому от предэякулята члену, проводит по стволу и расстегивает ремешок, слыша очередные поскуливания.       Для Чонгука сейчас не существует ничего, кроме члена, размашисто гуляющего между его ягодиц, попадающей по сгустку нервов крупной головки и самого Юнги, который, кажется, везде: внутри, снаружи, в голове, в сердце, в душе. Он кончает долго, с полной отдачей, выдыхаясь, отдавая душу и тело на растерзание своему садисту. Изливается на смятую простынь, даже не прикасаясь к себе, пачкая темное белье белесыми разводами. Сознание готово покинуть его, но он не может оставить своего папочку без благодарности. Гук несколько раз сокращает мышцы, ритмично сжимая член старшего внутри себя, чего с лихвой хватает, чтобы тот вошел по самые яйца и низко выдохнул сквозь зубы.       Младший ерзает своей подтянутой задницей, пытаясь слезть с натягивающего его члена. Мин понимает, что хочет сделать его мальчик, без слов. Он выходит и пару секунд любуется на раскрытую, растраханную им дырочку, сочащуюся смазкой. Чонгук поворачивается к нему и, наклоняясь, вбирает по самое основание, расслабляя горло и поднимая взгляд вверх, как бы говоря: «Долби меня, папочка». И Юнги долбит. Хватает за влажные волосы двумя руками и грубо входит, наслаждаясь узкой податливой глоткой, так легко принимающей его набухший член, оплетенный рисунком вздутых вен. Надолго его не хватает, он выходит из растраханного рта. Чон открывает рот и смотрит преданным взглядом то в глаза напротив, то на багровую головку, что вот-вот взорвется. Мин проводит кистью пару раз вдоль ствола и спускает с шумным выдохом, на грани стона, попадая спермой на язык парня, заливая его щеки и подбородок. Белая жидкость вязко тянется вниз, вдоль шеи, спускаясь к ключицам и оставаясь застывать во впадинке между ними.       Гук сглатывает терпкость, облизывается, и уголки его губ устало ползут вверх, веки закрываются. Старший тяжело и шумно дышит, размазывает пальцами собственные выделения, оставшиеся на чужом лице, шее, подтягивает покрывало и вытирает. Берет Чонгука в охапку и валится на постель, прижимая все еще слегка дрожащее тело к себе, утыкаясь носом в макушку и вдыхая любимый запах. Оба проваливаются в глубокий сон, отпуская разум в пучину бессознательности.       Их не связывает любовь, романтические отношения, семья или дружба. Их отношения — это что-то другое, иной уровень понимания. Иной уровень привязанности. Зависимости.