У семерых нянек дитя без противогаза или история одного сватовства

      Закончив приготовления и даже надушившись папиным одеколоном, Тсуна критически посмотрел на свое отражение в зеркале и издал полный печали вздох: под глазами синяки от недосыпа, ведь ему всю ночь снились еще более страшные кошмары, чем раньше, старательно завязываемый галстук лежал как-то криво и ненавязчиво душил, а в глазах была заметна отчетливая паника. Надо быть честным хотя бы перед собой: жених из него выходил так себе. Еще немного помявшись и беспомощно оглядев «букет» из одинокой, явно видавшей виды розочки (все, на что хватило бюджета «почти босса» одной из самых влиятельных семей Италии), Савада решительно и неотвратимо направился к месту возможно самого эпичного провала своей еще недолгой жизни. Впрочем, ровно через три минуты и сорок секунд, ему пришлось так же решительно и неотвратимо вернуться за забытой коробочкой: удача в очередной раз намекала, что в список своих любимчиков включать его не намерена. ***       Впрочем, не к одному только Тсуне в этот почти уже летний день удача повернулась той самой своей стороной, где нет глаз. Утро самого страшного кошмара школьных хулиганов, ужаса всего Намимиори и просто самого (если не единственного) дисциплинированного хранителя десятого Вонголы началось с пробегающего мимо на практически скорости профессионального спринтера Мукуро, забитого длинными фиолетовыми волосами слива ванной и звонка белобрысого Коня. Первое и второе было возмутительным нарушением внутренних распорядков дома Хибари, но тоненький вскрик, последовавший через две минуты десять секунд символизировал сразу две вещи: во-первых, что Рокудо есть куда расти в плане бега с препятствиями, и во-вторых, что наказание постигло недисциплинированного иллюзиониста без участия Кеи. Со звонком было сложнее, хотя бы потому, что забить до смерти через несколько тысяч километров не мог даже такой великий мастер этого дела как Хибари Кея.       Конь вел себя странно. Не то что бы до этого он был примером адекватности и здравой мысли, однако раньше он, по крайней мере, не задавал вопросы про сестру. Кажется спрашивал, потому что весь монолог хранитель Облака предпочел не слушать, вылавливая из контекста основные слова: «твоя сестра», «судьба семьи Вонгола», «быть снисходительнее» и почему-то «Тсуна». С приездом Садако вообще слишком многие начали проявлять нездоровое любопытство к весьма щепетильной для Кеи темы семьи, что нервировало. Впрочем не настолько, чтобы прямо сейчас срываться на другой конец света, поэтому Хибари решил ограничиться лишь устным перечислением мер, которые он обязательно примет, если босс семьи Каваллоне не соизволит заткнуться. Прекрасно зная, что в случае его ученика, это не угроза и пустая попытка запугать, а самое обычное предупреждение, Дино мысленно утешился тем, что сделал все, что мог, и завершил разговор. А Хибари взглянул на часы и поспешил в Среднюю Намимори, где вот-вот должен был начаться добровольно-принудительный субботник.       Открыв входную дверь, хранитель Облака первым делом подумал, что забыл о самом важном — проснуться. По крайней мере, другого варианта, при котором напротив него стояло бы нелепое травоядное, кажется всерьез вообразившее себя его боссом, и почти под нос пихало ему букет цветов, Кея вообразить себе не мог. Тсунаеши неестественно бледнел, трясся, но даже не думал исчезать. Кея прикрыл за собой дверь и решительно двинулся по направлению к собеседнику. Савада совсем немужественно пискнул и поспешно отскочил на несколько шагов, судя по всему с трудом преодолевая желание унестись как можно дальше. — А Са… Са…       Спич Савады Тсунаеши (или то, что его заменяло) прекратился так же внезапно, как обычно заканчивается сладкое в его же доме: стремительно и безвозвратно. Когда пауза затянулась совсем уж неприлично, Хибари, с тактичностью хищника, которому только что под нос, с утра пораньше, пихали цветы, уточнил: — Оса?       С Тсуной определенно было что-то не так: лицо, доселе бледное, стремительно покраснело, глаза, и так не маленькие по японским меркам, расширились, а взгляд… если бы на месте Хибари сейчас оказался кто-то более опытный, например Бьянки, то она с уверенностью могла бы сказать, что именно так выглядит хронический девственник, впервые увидевший женскую грудь. Кее такой взгляд был не знаком, однако он на всякий случай обернулся. Груди не было. Была нога. Гладкая, будто после рекламы крема для депиляции, стройная и с нее точно так же, как в рекламах, медленно сползало шелковое кимоно. И если ты думаешь, дорогой читатель, что Хранитель Облака наступил на те же грабли, что и его босс, или хотя бы удивился, то ты сильно ошибаешься. У Хибари был иммунитет. — Травоядное, либо засунь свою конечность обратно, либо покажись весь, — сурово сказал Ужас всея Намимори, мысленно ставя заметку добавить новое нарушение в сразу два устава: Средней Намимори и его личного, домашнего.       Из-за двери ехидно куфуфукая появился Мукуро. Выражение его лица было настолько счастливым, что сразу становилось понятно: иллюзионист почуял кровь. И Тсуна уже догадывался, чью. — Позволь пояснить столь неловкий конфуз, Хибари-кун. Дело в том, что наш робкий… хм, босс, пришел к тебе, чтобы признаться в самых трепетных, прекрасных, но уверяю тебя, совсем не невинных чувствах….       Глава ДК медленно, как монстр в фильме ужасов, перевел взгляд с Хранителя Тумана на Небо Вонголы и Савада впервые в своей жизни ощутил приступ острой гипервентиляции легких, которой был даже не болен. Кусты в нескольких шагах от места действа тревожно зашевелились при полном отсутствии ветра. — …к Садако-чан, — вбил последний гвоздь в крышку гроба Рокудо.       Восемьдесят пять, а то и все девяносто процентов своего времени, Тсунаеши ненавидел не знавшие меры тренировки своего учителя, однако сейчас наступил тот самый редкий момент сильной, всепоглощающей благодарности, но остановится для того, чтобы изготовить благодарственную открытку, тот не мог сразу по двум причинам: во первых, потому что его таланты в хенд мейде были еще скромнее, чем на любовном фронте (что само по себе уже о многом говорило), во-вторых, потому что за ним на всех парах несся глава ДК, во взгляде и рыке которого плескалось столько кристально чистого гнева, что окажись тут выводок синих они, то они непременно скончались на месте от зависти. — Джудаймеее! Я спасу вас! — завопили кусты за секунду до того, как оттуда вырвался серебристый вихрь в лице Гокудеры Хаято, разбрасывая динамит и зеленые листочки по пути. Следом за ним, подобно верным вассалам, летели шарики с пожеланием долгих лет брака и развивался поздравительный плакат. Замыкал процессию Ямамото, счастливый по многим причинам, в том числе и по той, что пропущенную утреннюю пробежку он с лихвой наверстает сейчас.       «Погибели предшествует гордость, и падению — надменность» — сказал когда-то Соломон и вполне возможно, что он имел ввиду именно этот момент. О том, что жизнь его ничему не учит, Мукуро подумал лишь тогда, когда ощутил самый, что ни на есть, предвкушающий взгляд в районе своей филейной части. Нет, дорогой читатель, если сейчас тебя посетили какие-либо пошлые мысли на этот счет, отринь их: шестилетняя Садако не преследовала каких-либо коварных мотивов, она просто не могла смотреть выше по причине своего невысокого роста. — Онии- чан уже ушел, да? Тогда поиграем в парикмахерскую!       Забегая вперед, стоит сказать, что успехи Рокудо на поприще легкой атлетики удручали примерно так же, как радовали таланты любимой и единственной сестренки Хибари Кеи в распознавании иллюзий.       …а в паре метрах от эпицентра всего действа росло раскидистое дерево, где удобно устроились Аркобалено Солнца и Дождя, над которыми витала аура веселья, азарта от спешно сколоченного тотализатора и Вайпер, бурчащий что-то про азартные игры, наглых шулеров и ром.