***
— Нет, я не знаю-ю-ю-ю, — выла Санса таким высоким голосом, что стекла в окнах мелко дрожали. Белые платочки, скомканные и все мокрые от слез, окружали её белыми голубями. Папа, Арья, Рикон и Джон с Роббом были в ужасе перед женским горем и позорно бежали, так что утешать Сансу приходилось маме, Джейни, Теону и ему, Брану. — Санса, послушай, сначала успокойся, — в десятый раз начала мама, которая сама, кажется, готова была зарыдать. Джейни в десятый раз предложила Сансе воды и умыться, но это тоже не возымело должного действия. — Эй-эй, Санса, эй, если ты так и будешь тут сидеть и рыдать, у тебя покраснеют глаза, да-да, и все лицо тоже, и ты станешь похожа на свеклу. Я бы не стал встречаться со свеклой, — Теон потряс Сансу за плечо, она осознала, что теперь похожа на свеклу и никто не будет её любить и разрыдалась ещё громче. Теон был выставлен из кухни за неумение обращаться с плачущими барышнями. — Ну, послушай, разве все так плохо? — опять начала мама, Бран попытался угостить Сансу шоколадкой, но она отказалась. Плечи её тонко подрагивали, рыжие волосы растрепались, на рукавах аккуратной кофты с вышивкой цвели мокрые пятна слез. — Все просто ужасно. К-к-кошмарно. Они оба такие хорошие, ну как я могу в-выбрать? Уолдер умный, и вежливый, и много знает, и с ним п-приятно говорить… А Уолдер забавный, и сильный, и я никогда ещё не получала такого удовольствия от п-похода в кино… — Только Санса могла произнести одно и тоже имя так, чтобы было понятно, что говорит она о совершенно разных людях. Джейни вздрогнула и стремительно покраснела. — Их что, обоих зовут Уолдер? — спросила мама. Бран опять подивился привычке взрослых по тыще раз переспрашивать очевидное, видимо, в надежде, что на тысячный раз реальность передумает и внезапно изменится. — Их обоих зовут Уолдер Фрей и они двоюродные братья, — Санса говорила с убийственной безнадежностью, Теон, незаметно опять просочившийся в кухню, оглушительно заржал. Прозвучало контрастненько. Мама смерила Теона уничтожающим взором и картинно сжала пальцами виски — это был такой универсальный мамин жест, означавший «О-боги-как-же-сложно-с-вами-дети-сейчас-я-ощущаю-себя-особенно-старой-почему-вы-не-можете-разобраться-сами». — Ну, а ты уверена, что они оба нравятся тебе одинаково? Прямо совсем-совсем одинаково? — робко спросила Джейн. Она вообще была вся из себя робкая и неуверенная — иногда Брану казалось, что она младше Арьи или даже его самого. Санса взвыла, да так, что Серый Ветер с Лохматиком, видимо, посчитали, что началась война или ещё какой-нибудь катаклизм вселенского масштаба, потому что подняли дикий лай и заметались по комнате. — Конечно, они мне оба нравятся, если бы я з-з-знала, какой из них лучше, проблемы бы н-не было! — Бран подсел к Сансе ближе, чтобы обнять, но это было большой-большой ошибкой, потому что она уткнулась лицом ему в плечо. Плечу стало мокро. Обоих Уолдеров хотелось придушить. В крайнем случае на них можно было бы натравить собак. Или Арью. — Санса, ну ведь тебе же плохо из-за них, — начал Бран. Он, в общем-то, догадывался, что сестре его план не понравится, но попытаться все же стоило. — Может, ну их? Обоих? Тогда тебе не придется выбирать. Они же, ну, не единственные на свете… Теон, собиравшийся вручить Сансе ещё один платочек, незаметно покрутил пальцем у виска, мама сделала страшные глаза, Джейн ахнула и прикрыла рот рукой, словно сама только что ляпнула что-то ужасное. Прямо как будто он предложил зарезать этих Уолдеров, в самом деле. — Вот вырастешь, Бран, поймешь меня, — горестно сказала Санса. — Я и без одного-то из них не могу, а ты предлагаешь добровольно лишиться сразу двоих! Впрочем, я п-п-понимаю, почему ты так легко к этому относишься, ты ведь еще маленький, и ни разу не влюблялся, и вообще… Маленький! Четыре года разницы — и сразу маленький! — Ну-у-у, а если наоборот? — Теон расплылся в своей фирменной милой улыбочке, которая выглядела ужасно, просто возмутительно неприлично и до безобразия бесстыдно, при том, что ничего особенного Теон не делал, просто улыбался и глядел честно-честно. За эту улыбку мама его и недолюбливала. Санса на некоторое время перестала хлюпать носом и обливаться слезами, поглядев на Теона с надеждой. Бран бы ни за что не стал доверять человеку, который умеет вот так улыбаться, но Санса всегда была слишком наивна. — Ну, если ты даже без одного не можешь, а хочешь всех и сразу, может, и не надо никого выбирать? Теон был повторно выставлен из кухни за безнравственные и разлагающие предложения. — Твое тлетворное влияние!.. — негодующе выпалила Джейн в след Грейджою, но что же это тлетворное влияние делает, так и не разъяснила, только улыбнулась мечтательно. С Бериком Дондаррионом у неё общение не задалось, а вот как она поглядывает на Теона было трудно не заметить. — В самом деле, если им самим ты не безразлична, то тогда они должны за тебя бороться… Пусть очаровывают тебя! И… — тирада Джейни была прервана хлопнувшей входной дверью — Арья пришла забрать сумку с вещами, чтобы сбежать на занятия. То ли фехтование, то ли стрельба — Бран уже запутался, на что она там ходит. — Они должны сражаться за тебя, и… — вдохновенно продолжила Джейн. — Насмерть, — встряла Арья и улыбнулась почти так же страшненько, как Теон. Бран вдруг ощутил искреннюю радость от того, что он ни в кого пока не влюблялся.***
Арья сидела на ступеньках крыльца и пересчитывала синяки. Вернее, она притворялась, что на самом деле просто мажет их йодом, чтобы они быстрее прошли, но Бран-то видел, что она их пересчитывает. С подозрительно-мечтательным выражением лица. — Сколько? — Арья вздрогнула, как пойманный на месте преступления вор. — Пять больших, семь мелких, — Испуганное выражение лица сестры тут же сменилось на абсолютно довольное. Бран решил не подходить к ней слишком близко — был риск самому оказаться вымазанным йодом, а ему этого совершенно не хотелось. — Меньше, чем в прошлый раз. Хотя мы вчера так рубились! Хочешь, покажу чего-нибудь? — Хочу, — На самом-то деле, зрелище наверняка предназначалось не для него одного. Джон валялся в гамаке с книжкой, но определенно должен был их слышать. Арья вскочила, закатала рукава рубашки (которая, вообще-то, принадлежала Джону), скинула сандалии (которые, вообще-то, когда-то носил Робб, а потом внезапно потерял) и спрыгнула со ступенек на траву. Её меч красиво заблестел на солнце. Арья была удивительной девочкой. С детства она проявляла дикую страсть к любым видам оружия, ходила на какие-то там единоборства, стреляла из лука, посещала секцию фехтования и мечевого боя… Но нигде подолгу не задерживалась. Правда, Робб выказывал робкую надежду, что, может, хоть в этом спортивном клубе Арья приживется, потому что она посещала его без происшествий уже целых три месяца. — Вот, гляди, — Она с силой рубанула воздух, и ещё, и ещё. Год назад она копила деньги вроде бы на велосипед, или ещё что-то, но потом внезапно выпросила у Джона ещё немного и спустила все на тренировочный меч. Брану он показался не таким красивым, как её старая рапира, тоненькая и изящная, «Игла», как говорила сама Арья. Этот меч был страшным. Он выглядел угрожающе. Клинок расширялся к концу, лезвие было широкое… Бран все никак не мог отделаться от ассоциаций с тесаком. Но Арье нравилось. — С рапирой ты будто танцевала, — подал голос Джон, страницы зашелестели, сам он поднялся и глянул на Арью, склонив голову набок. Та только фыркнула. — Ерунда! Фальшион — лучше. Рамси говорит, им можно разрубить человека пополам… А рапирой только дырок наделать, — иногда кровожадность сестры пугала Брана. Он частенько думал о том, что, если бы Арья жила давно-давно, то обязательно сделалась бы убийцей или наемником. Она еще раз с размаху ударила по воздуху, ушла от воображаемой контратаки, опять полоснула пустое пространство с жуткой, свирепой силой и выпрямилась, замерев. На губах её играла просто садистская улыбочка. Окружи её сейчас хоть сотня вооруженных бойцов — все свалились бы замертво. — Для него же сила нужна немереная, наверное, — Этот меч, как считал Бран, даже выглядел тяжелым. — Ерунда! Чем я дольше буду заниматься, тем легче мне будет. Я сделаюсь сильнее, — воинственно тряхнув волосами, заявила Арья. Джон тонко улыбнулся. — Так тоже Рамси говорит? Бран мог сколько угодно действовать на нервы Теону, или дразнить Рикона, или ныть Роббу в ухо, но над Арьей подтрунивать не решался почти никогда. Как раз из-за таких вот взглядов. — Да, — На следующий день она потребовала, чтобы Джон пошел с ней, и убедился, что она отлично сражается, и что этот её фаль… Фель… Что этот её тесак лучше всяких рапир. Бран попросился тоже. …Рамси Болтон оказался юношей с милой улыбкой и совершенно оловянными, неживыми глазами. Было в нем что-то темное — примерно то же иногда проглядывало и в Арье, которая не отходила от него ни на шаг. Брану хватило одного взгляда, чтобы понять — сестрица влюбилась. Оставалось загадкой, как мир до сих пор не взорвался, и не начался всемирный потоп, и Теон не стал серьезным человеком, и… В общем это было действительно странно. Невозможно. Немыслимо. Феноменально. — Не стой столбом! — Периодически Брану казалось, что Рамси бьет слишком сильно, но по Арье этого сказать было никак нельзя. Их мечи сшибались с жутким металлическим звоном, а остальные занимавшиеся поглядывали на них с восхищением. Брану казалось, что это какое-то сомнительное удовольствие — махать огромной железякой, потеть и покрываться ссадинами, и что это слегка ненормально — улыбаться счастливо-счастливо, как получивший высшую награду, разглядывая жуткий пурпурный синяк на коленке. Джон, видимо, разделял Браново мнение, потому что хмурился и сжимал кулаки. Но Арья только смеялась, пропустив очередной удар, и мечи звенели в тон её смеху. Как это ужасно все-таки — быть влюбленным. — Арья, меня пугает этот человек. — Мне-то какое дело? Пугайся. — Я имею в виду, что… Я не считаю, что общение с ним принесет тебе пользу, Арья. — Потому что ты зануда, Джон. Или ты ревнуешь? — Арья, этот человек старше тебя на несколько лет. — И что? — И он недостаточно бережно с тобой обращается. — Я не фарфоровая статуэтка, чтобы со мной обращаться бережно! Это Бран сейчас чувствовал себя готовой вот-вот разбиться статуэткой. Это нечестно — они ругаются между собой, а кричат друг на дружку через него. — Арья, и все-таки… — Я уже не маленькая! — Арья! — Джон!! — Арья, я волнуюсь за тебя! Я не хочу, чтобы тебя кто-то обидел. — Если меня кто-то обидит, — Ну и глаза у нее — не хуже, чем у этого Болтона, страшные, прямо огнем горят. — Если меня кто-то обидит, я убью его. Как это ужасно все-таки — быть влюбленным.***
Во дворе Рикон возился с собаками. Эта девочка, Палла, смеялась громко-громко, когда Лохматый выполнял команды Рикона. «Сидеть!» «Лежать!» «Кружись!» «Обойди дерево!» Брану тоже было смешно, и, так как он глядел на Рикона и Паллу из окна второго этажа и они ну никак не могли его видеть, смеялся, не стесняясь. — Ты долго его обучал? — У Паллы была своя собака, Дреннан, черный поджарый пес, размерами уступавший Лохматому и Серому Ветру, но двигавшийся куда быстрее. Рикон швырял собакам палку, и те неслись за ней неуловимыми черно-серыми призраками. — Мы все вместе дрессировали их, — гордо и громко, так что даже Бран слышал, сказал Рикон. — Но Серый Ветер меня не слушается, он уважает только Робба. А Лохматик — он как бы совсем мой. Лохматый в этот момент подошел к Палле и лизнул её в лицо. Обычно он такого дружелюбия не проявлял. Впрочем, Рикона тоже было сложно считать примером общительности и добродушия. Для девятилетки он был удивительно диким и неконтактным существом. Хотя вот познакомился же он с этой девчонкой. Рикон познакомился с кем-то самостоятельно. И не просто с «кем-то» — с девочкой, хотя раньше, как казалось Брану, Рикон относился к девочкам как к сущностям из потустороннего мира. Или к росянкам. Или к асшайским клювогрудым черепахам. Или к кактусам вида Ariocarpus fissuratus. В общем, как к чему-то бесконечно далекому и непонятному. Но сегодня Рикон пришел из школы в сопровождении милой девочки Паллы. Оказывается, он героически защитил её от обидчиков. Уж чего-чего, а боевитости Рикону было не занимать. Палла назвала его героем (особенно Рикону понравилось то, что она назвала его героем несмотря на то, что была старше). Брат на радостях позвал её в гости, а по дороге ещё и узнал о её любви к собакам… У Рикона любовь к собакам была почти такой же сильной, как у Арьи — к оружию. Жаль, Робба нет дома. И мамы с папой. Все они — даже Арья — разбрелись по своим делам, оставив Брана наедине с учебой и Риконом с Паллой. Жаль, очень жаль. Папа бы удивился, увидев Рикона, непринужденно общающегося с не-родственниками. «Пятый» — подумал Бран. Только он сам да Джон ещё сохраняли остатки рассудка. Теон гулял с Джейни Пуль, Санса все никак не могла выбрать из двух Уолдеров лучшего, Робб появлялся дома с блаженной улыбкой и следами поцелуев на шее, Арья испытывала муки неразделенной любви то ли к Рамси, то ли к холодному оружию (Брану казалось, что второе — более естественно для Арьи, но сейчас ни в чем нельзя было быть уверенным). — Бран! — завопил вдруг Рикон, собаки ему подпели лаем, Палла засмеялась. — Бран, мы пойдем гулять, скажи маме, когда она вернется! Все-то его бросили. Бран успел подумать, следя за удаляющимися силуэтами, что каждый из них по возвращении будет ужасно пахнуть псиной. И если для собак это естественно, то для детей — не очень. «Пятый. Только мы с Джоном и остались адекватными.» Через полчаса Джон Сноу привел домой Вийлу Мандерли.***
Если Аша Грейджой была просто кипучая и порывистая, то Вийла Мандерли была буйной. Она неистово хохотала — до слез, до воя, изощренно шутила, постоянно играла словами, могла заболтать кого угодно (кроме Теона, разумеется), красила волосы в кислотно-зеленый цвет и носила яркую до рези в глазах одежду. Она кричала на Джона, когда тот недостаточно бурно проявлял эмоции, колотила сама себя по коленям от избытка чувств и звала всех путешествовать. Мама сначала безумно напрягалась и закатывала глаза, пока не поняла, что, в целом, всю свою неуемную энергию Вийла направляла в мирное русло. Вийла Мандерли пела в хоре, танцевала, училась на журналиста, играла в любительском театре, постоянно участвовала в каких-то литературных конкурсах, вышивала… И ещё тыщу разных вещей. Один день она лепила из глины, на следующий внезапно начинала вопить, что в школе игнорировала алгебру и хочет сейчас это исправить, потом училась играть на гитаре… Джон её уравновешивал. Спокойный, серьезный, молчаливый Джон, который всегда все планировал, не давал её изменчивости перейти всякие границы. Брану казалось, что Вийла благотворно на него влияет, потому что Джон стал бодрее и веселее. Если раньше Рикон ни под каким предлогом не мог его уломать отправиться в экспедицию в лес для постройки шалаша, или попрыгать через скакалку, или в качестве эксперимента три часа ходить с завязанными глазами, то сейчас Джон соглашался в двух случаях из пяти. Бран считал это великим прогрессом и вообще хорошим знаком, потому что ненормально в двадцать лет быть таким занудой — тот же Теон мог часами бодро рубиться с Арьей в компьютерные игры, а ещё всегда соглашался запускать воздушного змея или играть в индейцев, и когда угодно был готов проверить, может ли, подпрыгнув, достать рукой до потолка в кухне. Джон бы ни за что не стал прыгать. Робб был всего лишь чуть менее занудой, чем Джон, в будни, но зато превращался в кого-то вроде Теона в выходные. Санса говорила, что это такой особый вид оборотничества, и что в полнолуние Робб не воет на луну, а поет детские песенки. Робб никогда не ругался с Ашей, потому что понимал, что это бесполезно, и что она все равно все сделает по-своему. Теон с Джейн никогда не ссорились по причине уверенности Джейни в бесконечной правоте Теона и его богатом жизненном опыте. Джон с Вийлой разыгрывали потрясающие скандалы, достойные дорнийских сериалов. Вернее, Вийла разыгрывала. Джона даже это не всегда пронимало. Вийла иногда аж немного колотила его, видимо, чтобы расшевелить, но Джон лишь уворачивался и вздыхал. Мама после каждой бури говорила, чтобы в следующие разы они шли ругаться куда-нибудь еще, потому что она волнуется за сохранность семейной посуды, но каждый раз никто не внимал её просьбам. По её виду, в общем-то, нельзя было сказать, что мама безумно от этого страдала. А еще Вийла Мандерли говорила с убийственной скоростью. — О, кто это? Это же Брандон! Как дела? Погода нынче шик! Вообще, почему это ты не на улице? Там же солнце, свежий воздух! Вон, брат твой, Рикон, домой никакими коврижками не заманишь! Ой, ты бы знал, в центре такой кондитерский открыли! — Вийла блаженно закатывала глаза, потом дергала Джона за рукав и вопила дальше. — Решено! Джон, завтра мы ведем Брана в городской парк и кондитерскую! Там такие лимонные пирожные, такие лимонные пирожные! А я, между прочим, почти научилась их готовить, но они, конечно, получаются не такие шикарные, как у Сансы, она у вас волшебница в этом смысле, но я совершенствуюсь, да-да-да! А вы знали, что древний философ, ох, как же его звали… Рогар… Нет, Ройс, Ройс Краснорукий, говорил, что страданиями совершенствуется душа!.. И так до бесконечности. Нейтрализовать её мог только Теон. И то не всегда. Глядя на Вийлу, Бран с ужасом думал, что никогда не женится на болтливой девушке. Слушая Вийлу, он содрогался. Он вечно представлял, что ему куда-то в самые недра мозга втыкают мелкие булавки. На каждой булавке была выгравирована своя надпись — «Ройс», или «Лимонные пирожные», или «Свежий воздух». Когда мозг оказывался утыкан этими булавками (сразу представлялось некое подобие ежика, скрещенного с серым грецким орехом), Бран дезертировал. Но Джона, кажется, все устраивало — и скандалы, и болтливость, и вечная смена хобби. Наверное, Джон Сноу был самым безумным из них. Глядя на Вийлу, Бран думал, что уж ему-то это весеннее безумие точно не грозит. А потом настала пятница, и в школе дежурить ему выпало вместе с новенькой, Ширен Баратеон. Ширен ни в коем случае нельзя было назвать болтливой. И еще она любила книги. А потом Бран понял, что говоря «скоро всем нам снесет крышу от тепла, цветов и любви», Теон подразумевал и его, Брана, тоже. А потом Бран понял, что по-крупному влип.