***
Возле кабинета немного людей, но смотреть на них жутко. Кто-то в очередной раз вздрагивает и смотрит на рану, что появилась только что. Есть те, кто прячет свои пальцы под тонкими перчатками, чтобы другие не видели этих ужасных ран. Многие лишь отчужденно смотрят на стены или пол, не двигаясь и еле-еле дыша. Марк усаживается на свободное место и рассматривает коридор. Много людей – изуродованных и покалеченных, как и он сам. Его зовут в кабинет только через час, и Марк идёт туда, словно на расстрел. Руки и ноги дрожат, а в глазах полное отчаяние. За последний час стало дурно и это ощущение не покидало его, а все из-за людей, что выходили из этого кабинета, от тех, кто проходил мимо него с чёрными пальцами и всхлипывал, пытаясь сдержать слезы. – Добрый день, Марк. Рад вас видеть. Присаживайтесь, – молодой мужчина указывает парню на место и тот быстро усаживается. Сил стоять нет. Ноги дрожат, а в горле пересохло. – Здравствуйте, – голос еле слышен, как будто он сломался там, за дверью. – Ну что, какие у вас жалобы? – доктор не отрывает взгляда от карточки Марка, бегло просматривает всю историю болезней и что-то отмечает. – Пальцы болят, постоянно кровоточат, – парень немного дрожит, а кончики пальцев начинают неприятно покалывать. И он даже не понимает почему. То ли от мысли, что ему сейчас придётся обо всем рассказать, то ли от того, что сейчас у него Назар в голове. Он абсолютно не понимает. – Что же, снимайте пластырь, посмотрим, что там у вас, - мужчина смотрит на Марка таким странным взглядом, что ему хочется сквозь землю провалиться. Парень аккуратно отклеивает пластырь, стараясь не потревожить едва зажившие раны, но ему это не удается и подушечках пальцев медленно выступают крупные капли крови. Доктор надевает белые перчатки и осматривает руку. Сначала изучает глазами, а после берет ладонь и совсем осторожно проводит по кончикам пальцев, размазывая кровь. – Когда начали появляться порезы? – голос до того спокойный, что Марк испытывает дикий ужас от этого тона. Неужели ему все равно на то, что творится с ним? Неужели врачу это совершенно безразлично? – С лет семнадцати, – парень тяжело вздыхает и хмурит брови, вспоминая, как впервые на его безымянном пальце появился порез. Это было словно вчера, будто у него все это появилось за одну ночь. Он помнит, как стоял за углом школы и его дернуло от боли на кончике пальца и неглубокой раны потекла кровь. Ребята сказали ему, что он просто поранился, а вот Мирон, когда они встретились, в тот же день в Грин парке, лишь слабо улыбнулся и сказал, что к этому придётся привыкнуть и надо научиться терпеть боль. Марк часто замечал и на самом Мироне пластырь на пальцах, но всегда боялся спросить, что с ним. Пока тот, уже знатно выпивший, не сорвался и не начал кричать, что его соулмейт полный мудак. Тогда Марк и понял, что этот порез значит. Понял, что пора учиться терпеть. А спустя пару лет он встретил того, кто сотворил с ним эти чудовищные вещи. – Соулмейта своего, я так понимаю, вы встретили. Расскажите мне, как это произошло, – доктор уже давно отвернулся, снял с себя перчатки и приготовился писать. Блондин нервно сглатывает, пытается спрятать свои ладони в рукава огромной толстовки. Порезы вновь начинаю ныть, но теперь Марк знает почему. Ему больно об этом вспоминать. Хотя это воспоминание всегда вызывало хорошие эмоции, лишь иногда выедая мозг вопросами, но последний год лишь боль и страдания.***
"Марк только прилетел в Питер, но он уже чувствует себя пьяным. Как говорил Шнуров: "В Питере - пить". Действительно, в этом городе все поступают так. Даже в воздухе висел запах алкоголя, но блондину это нравится. Он даже начинает завидовать Мирону, что тот уже давно перебрался сюда. Тут хорошо, тут спокойнее, чем в Лондоне. Тут даже дышится по-другому. На улице его встречает радостный Мирон, который действительно был рад встретить своего друга, да и если быть честным, то ещё и младшего брата. Пусть и неродные, но они братья. Столько пережили вместе, что братом Мирон его звать может с большой уверенностью. Они обнимают друг друга, говорят о перелете и о Питере. Марк восхищенно осматривает все вокруг, хоть был тут не раз, но чувствует себя, как будто впервые. Они садятся в такси и едут на квартиру Мирона. Спустя всего день Марк встречается с Назаром и его ломает. Сначала от счастья, ведь его друг, человек, которому он доверяет и с которым он работает – его соулмейт. А потом от того, что именно этот человек заставляет его страдать. Марк рассматривает свои пальцы и не верит тому, что они светятся. Он не верит, что и у Назара они сияют, так же, как и у него. Но он замечает, что Вотяков даже на пальцы не смотрит, а лишь говорит о фите. И ему становится обидно и досадно. Неужели он не почувствовал того же, что и Марк? Не почувствовал приятного покалывания? Не заметил, как вокруг него стало немного светлее? Неужели он не понял, что Марк его соул? Но Назару как-то все равно, он погружается в работу и утягивает туда и его. Только вот он, в отличии от Вотякова, над песней думать не может. У него только одно свечение в голове и мысли о том, что он наконец-то нашёл смысл своей жизни, свою родственную душу, свою причину страданий... Они заканчивают около трех утра. Оба уставшие и оба заебаные, как черти. Назар предлагает выпить, но Марк вежливо отказывает, ссылаясь на головную боль и жуткую усталость. Вотяков лишь понимающе кивает и говорит, что его, наверное, уже девушка заждалась. Марк застывает на месте и не может пошевелится. «Девушка? У него есть девушка?» У него так и застревает этот вопрос в голове и, кажется, ещё и на губах. Он мило ему улыбаться, говорит, чтобы тот ехал. Но сам-то готов схватить парня за руку и указать ему на свечение, на маленькие кровавые ранки, что не видны за пластырем, который он успел наклеить на себя, в перерывах между работой. Которые так и не заметил Вотяков… Они разъезжаются. Назар едет домой к девушке. А Марк к Мирону, у которого такие же порезы и, как теперь догадывается он сам, такая же проблема. Остаток ночи они проводят вместе с Мироном за бутылкой виски, разговорами о «родственных душах» и ненависти к изуродованным пальцам. На следующий день Марк приезжает, чтобы записаться, совсем немного говорит с Назаром, объясняя это тем, что ему худо от перемены места. Тот лишь говорит, что понимает, и вновь не замечает, что сияют пальцы. Спустя ещё несколько дней Марк улетает, унося за собой боль, обиду и мимолетное счастье, что ему удалось почувствовать хоть на пару секунд." Марк рассказывает только о моменте встречи с Назаром, остальное быстро проматывает в своей голове. Доктору о его эмоциональном состоянии знать не нужно, да и вряд ли он готов выслушать все это. У него таких, как Маркул - дохуя. – Какое свечение было, когда встретились? – мужчина уже давно не смотрит на парня, только делает пометки, что-то записывает и иногда слушает его очень внимательно. – У меня с алым оттенком, у него золотое, словно звезды, – блондин запускает руку в волосы, проводит по ним и прикрывает на секунду глаза, вспоминая эти блядски худые сияющие пальцы. Доктор записывает все это, на минуту отрываясь, что-то вспоминая и снова начинает писать. Пару минут в кабинете висит молчание. Слышится лишь тяжелое дыхание Марка. Мужчина прерывает тишину щелчком ручки. Он отрывает маленький листик и что-то на нем пишет. Очень аккуратно, как и несвойственно врачам. – Эта мазь ускорит процесс заживления и поможет уменьшить боль. Если уже действительно станет невыносимо, то эти таблетки, - он даёт парню бумажку и с сожалением смотрит на него. – Но запомни это заглушит лишь физическую боль. А моральную – никогда. У тебя есть только одно – разговор с ним. Можешь идти, – мужчина кивает ему и Маркул послушно встаёт со стула и направляется к выходу. Но в последний момент он говорит тихое: «спасибо» и выходит из кабинета.***
Мирон встречает его на пороге дома в одних штанах, весь заспанный и с явным отходняком от веществ. Он без лишних вопросов пропускает Марка в квартиру, идёт на кухню и достает бутылку коньяка. Затем тянется к соседнем шкафчику и берет оттуда два граненных стакана. Ставит их на стол и садится на табурет, что рядом с его другом. Фёдоров открывает бутылку, разливает содержимое и смотрит на парня. Тот без слов понимает, чего именно от него ждут и начинает говорить. Он рассказывает все: от нового пореза до последних слов врача. Мирон внимательно слушает, иногда пьет коньяк, доливает себе и другу, который уже опустошил три бокала. – Боюсь, что он прав. Вам действительно надо поговорить об этом. Пусть Вотяков в это не верит, но тебя ломать не позволю. Ты ещё юн для этого говна. Мне скоро помирать, а вот тебе ещё рано, через это все проходит в полной мере, - Фёдоров проводит рукой по своей лысине, усмехается и смотрит на Марка с сочувствием. Доливает себе коньяка и почти залпом выпивает. Маркул все эти слова понимает, но в душу к Миро не лезет. Надо будет – расскажет. – Может не будем про это? И так голова кругом от этого дерьма, - парень смотрит на Фёдорова болезненно, так же, как и тот на него. – У нас ещё полбутылки, может за рэп попиздим? - предлагает он, и блондин кивает. Лучше обсудить это, чем снова заводить этот бесконечный разговор про соулмейтов. Через час три они уже допивают бутылку третью и от страданий не остаётся ни следа. Они оба смеются, вспоминают дни, когда они только познакомились и просто отдыхают друг с другом. – Мир, эти таблетки у тебя есть? – Мирон берет протянутый листок, читает название, резко встаёт и направляется в другую комнату. Он громкую чем-то шебуршит, а после возвращается на кухню и усаживается на свое место. Фёдоров кладет на стол мазь и пластинку таблеток. – Мазь новая, я ей не пользуюсь. Забирай, мне она не помогает. Женя просто таскает вечно, а таблеток тебе на первое время хватит. Потом докупишь, если что, то я у Жени попрошу, она и на тебя купит, - у Мирона язык заплетается, но он говорит медленно, чтобы понятно было. Смотрит на таблетки и тяжело вздыхает. – Спасибо тебе, – Марк хлопает его по плечу и смотрит с благодарностью, – ну, пойду, наверное. На улице темно уже и может тот объявится. Надеюсь, на то, что у его бабы месячные начались. Может хоть неделю спокойно поживу, - Фёдоров понимающе смеётся и проводит Марка до двери. Они оба смотрят друг на друга, думают о чем-то своём, а после Мирон тянет Марка к себе и обнимает. Мягко так, тепло, как будто блондина не друг обнимает, а мать. Он сильнее прижимается к нему, утыкается носом в плечо и готов зарыдать. – Не ной, ты мужик или кто? – Мирон улыбается, но объятья не разрывает. Только поглаживает младшего по спине, когда чувствует, как тот всхлипывает. – Позвони ему, договорись о встрече и обсуди все, – Марк отрывается от Мирона сам, слабо ему улыбается, кивает головой и машет рукой на прощание, уже выходя из квартиры.***
Марк уже второй день ходит по квартире, как ненормальный. Из одной комнаты в другую. Он даже присесть на одно место спокойно не может. Спустя минут пять он вновь подрывается и начинает ходить кругами, из одной комнаты в другую. В руках телефон, а в голове только одно, что бы Вотяков позвонил и отменил сегодняшнюю встречу. Что бы Марку не пришлось, как идиоту, заикаться, трястись и дергаться от каждого движения Назара. Но тот не звонит, а лишь отправляет сообщение о том, что скоро будет выезжать. У Марка голова кругом. Пальцы начинают неприятно болеть, а таблетки уже не помогают. У него крыша едет, ему сегодня надо показать пальцы Назару, рассказать обо всем и попросить принять. Маркул хватает ветровку и выходит на улицу, чтобы успеть подышать весенним воздухом и успокоиться. До встречи с Назаром ещё полтора часа, это он знает точно. От квартиры Назара до его - час езды, а сейчас ещё час пик, так что у парня времени для погулять достаточно. Только одного Марк понять не может, зачем он пригласил Вотякова к себе? Можно было пригласить его в банальное кафе. Сказал, что поговорить надо, выпить и все такое. Ага, конечно. Выпить, блять. Пить Марк потом один будет, когда Назар уйдёт от него, забив на его слова. На улице холодно, как будто на улице не март, а чёртов январь. Он кутается в ветровку, отмечая про себя, что он полный уебан, раз не посмотрел, что берет. Через час ему звонит Назар, спрашивает того, что купить к столу и говорит, что через 20 минут будет. Тот бормочет, чтобы Вотяков взял на свой вкус и сбрасывает. Маркул не успокоился, лишь больше начал нервничать. Он роется в ветровке, достаёт сигареты и закуривает. Сигареты расслабляют, в голове становится немного ясней и парень, кажется, понимает, что стоит говорить Вотякову, а что нет. Он доходит до дома за минут десять, но успевает скурить три сигареты. Быстро забегает в квартиру, скидывает ветровку и обувь, несется в ванну и умывается. Приводит себя в порядок, меняет футболку, даже пользуется своим любимым парфюмом. Но разве это все изменит? В дверь звонят, и Марк в последний раз прокручивает у себя в глове, что он скажет ему. Что скажет, как только откроется дверь. Но как только открывается дверь, парень замирает. Ни одно слово не слетает его губ. – Здарова, как дела? – Назар сразу же проходит в квартиру, не ожидая приглашения, и сразу протягивает руку Марку. Блондин жмет ее в ответ и немного дергается, когда ощущает, как пальцы начинают сиять, а ранки начинают ныть. Он смотрит на руку Вотякова и видит яркое свечение, как звёздное небо. Он готов убить себя за то, что это свечение возникает из-за их связи. Они ещё немного мнутся в коридоре, потому что Маркул не знает, что делать и как себя вести в таких ситуациях, когда они наедине. Они редко оставались один на один и каждый раз блондин хотел умереть. А вот сейчас, когда они у него дома, только вдвоём, все выглядит более интимнее. – Проходи, – пропадающим голосом шепчет Марк и указывает Назару на кухню, – ты там располагайся, я сейчас подойду, - и он скрывается в ванной, чтобы ещё раз выпить таблеток, желательно целую горсть, чтобы пальцы от дикой боли не разрывало. У него от чертового Вотякова кровь из пальцев ручьем, так что пластырь пришлось заменять. Марк аккуратно снимает пластырь, прислушивается к шуму на кухне. Видимо, как думает он, Назар что-то ищет на кухне. Немного мази на кончики, чтобы не так ныло и на каждый палец пластырь, даже если Вотяков заметит, можно отшутиться, что порезался. А потом рассказать правду, наверное.. – Что это, блять? – Марк нервно сглатывает и смотрит на стоящего в дверях Назара. Тот стоит в недоумении и рассматривает его, как дикую зверушку. Конечно, он же такое вряд ли когда-то видел, у него-то кожа на пальцах идеальная, мягкая и приятная на ощупь. Совсем не такая, как у Маркула. Что сказать? У Марка даже на это нет сил. А говорить, то что? Что это все из-за него? Он не знает, а голова снова начинает кружится. – Взгляни на свои руки, – хрипит Маркул, кивая Назару. Тот внимательно смотрит на руки и как будто ничего не замечает. А у парня смех и слезы рвутся наружу, потому что Назар либо слепой, либо тупой, либо хорошо притворяется. – Как же я тебя ненавижу, чёртов мудак. Неужели ты блядь не видишь? Неужели не замечаешь, что у тебя под кожей светится? Ты тупой и не знаешь, что это значит? Или ты не хочешь этого замечать? – у Марка голос уже сорван и дрожит. Руки трясутся, а те пальцы, что не были заклеены, начинают кровоточить сильней. – На, смотри, смотри на то, что ты сделал со мной, - парень выделяет «ты», а Назар смотрит на его руки и не верит. Он не верит, что это из-за него. Не может и поверить в то, что Марк его соулмейт. – Ты мой соулмейт? – нервно сглатывая, шепчет Вотяков, но блондин лишь зло смотрит на него. –Да, блять. Как круто то, поверить не можешь, что тебе достался я? – у парня истерика, нервы начинаю сдавать. Он резко встает и хватает, стоящего напротив него Назара за горло, припечатывая к стенке. Он сжимает руку, чувствуя адскую боль, но не отпускает парня, лишь сильнее сдавливая горло. Но в последний момент, когда Вотяков начинает с большей силой хватать воздух, он отпускает его. – Проваливай, к черту тебя и твою бабу, - Назар смотрит на него, как будто Марк какую-то хуйню сморозил. Стоит и смотрит, не двигаясь, все еще не веря во все слова, что только что вылетели из уст друга, – Да чего встал? Я сказал - проваливай. И Вотяков уходит, на подгибающихся ногах, с трясущимися руками и полностью загруженным. Когда дверь за парнем закрывается, Марк выходит из ванны, на ватных ногах плетется на кухню, берет бутылку виски, что привез Назар и опустошает её, всего за пару глотков, на половину. В горле неприятно жжет, пальцы ноют, но он даже не думает, чтобы выпить таблетку или сделать хоть что-то, чтобы притупить боль. Он ненавидит всех богов, весь мир и эту хрень с «родственными душами». Он ненавидит Назара, ненавидит себя и ненавидит свои пальцы. Лежащий на столе телефон вибрирует, на экране появляется фото Мирона. Он сбрасывает, ибо говорить не хочется. Разговоров на сегодня достаточно. Он наговорился. Марк выключает телефон, чтобы не доебывали и идет в ванну. Смотрит на мазь и пластырь, но даже не думает к ним подходить, к черту. Пусть болит. На раковине лежит лезвие, которым Марк, когда-то пытался себя вскрыть, но побоялся. А сейчас чего боятся? Лезвие приятное на ощупь, гладкое, совсем новое. «Что же, из-за тебя у меня не только пальцы будут изуродованы, но, кажется, еще и запястья» - последнее о чем думает он, перед тем, как пройтись лезвием по венам.***
Марк просыпается от того, что в окно бьет яркий солнечный свет, а под ухом что-то неприятно пищит. Открыв глаза, приходится долго фокусировать взгляд, чтобы хоть что-то рассмотреть. Осматривая комнату сразу становится понятно – он в больнице. Рядом с ним капельница, в вене игла и какой-то непонятный аппарат, что мерзко пищит. Так что у Маркула голова начинает болеть от этого писка. – Проснулся наконец-то, – парень дергается, слыша до боли знакомый голос и чувствует рядом с собой чужое дыхание, – как себя чувствуешь? – Нормально, – у него голос хрипит, то ли от сна, то ли от нервов. Раз за разом глаза закрываются, чтобы Вотяков пропал, а ему потом сказали, что это был сон. Но чужое дыхание все так же опаляет кожу рядом с шеей. – Что ты здесь делаешь? – для него это абсолютно правильный вопрос, потому что он вроде как, сам отверг Вотякова. – Я слежу за своим непутевым соулмейтом, который решил себя убить, так ни разу меня и не поцеловав, - чужие губы касаются шеи и Марк почти задыхается. По телу табуном бегут мурашки, а в легких воздуха катастрофически не хватает. – Прости, что был с тобой груб, – все на что хватает блондина, ведь дышать совершенно тяжело. В присутствии Назара всегда дышать тяжело, а сейчас воздуха вообще нет. Как будто перекрыли для парня доступ к кислороду. – Это я прошу у тебя прощения. Ведь я поступал, как полный мудак. Изменял тебе, не замечал сияния и твоих израненных пальцев. Только я виноват в том, что ты сейчас тут. В том, что твои пальцы перестали сиять таким прекрасным золотым цветом, а приобрели алый оттенок, - Марк слушает и не верит, не верит в то, что это ему говорит Назар. Может все-таки это сон? И его нет? Он поворачивает голову и натыкается на болезненный взгляд его родственной души. Там боль, горечь, дикое сожаление и мольба о прощении. – Ты дашь мне второй шанс? – голос у Назара мягкий, теплый и успокаивающий, но чуть-чуть дрожащий, от страха перед тем, что Марк его снова прогонит. – Дам..