***
— Я обычно не добиваю лежачих, но для тебя могу сделать исключение. Дерек перевязывает не заживающую рану на боку. Туго обматывает бинтами, кровь проступает почти сразу же, пачкая белоснежные нитки. — Помочь? — продолжает язвительно Питер, вздергивая бровь. — Да. Сдохни. — Я сделаю вид, что не расслышал. Так что, Дерек? Я могу выслушать, если хочешь. Излей душу, станет легче. — Отъебись от меня, — рычит Дерек сквозь сжатые челюсти. Он задевает распаханное мясо, которое не мешало бы зашить, вместо того, чтобы прятать под бинтами. Но Дереку так не извернуться, а просить помощи у Питера не станет. Пусть лучше болит, пусть высасывает силы, чтобы Дерек только и смог, что лежать и почти не двигаться. Так будет безопасней. — Согласен, — говорит Питер, как ни в чем не бывало. — Тут нужна помощь твоей пары. Зачем сопротивляешься? — Отвали. Дерек когтями перерезает бинт, прячет выступающий конец, морщась от зубодробительной боли. — Отвалю. Но я бы на твоем месте позвал Стайлза. Совсем скоро ты начнешь вонять гнилым мясом. Питер хмыкает и лениво уворачивается от брошенного в него стакана с водой. Окидывает его взглядом, жалящим лицо и так много всего говорящим, но в этот раз, слава богу, ему хватает ума промолчать. Дерек и так на взводе. Он как бомба замедленного действия, которая, однако, не опасна для окружающих. Саморазрушение чистой воды. Не обязательно нажимать на детонатор, достаточно просто сотрясти воздух дыханием, чтобы заряд сработал. Питер — говнюк. Но даже он чувствует, как Дереку херово. Дерек злится, потому что светить своей уязвимостью словно голой задницей, он не собирался ровно никогда. Поправочка, Дерек. До вчерашнего вечера. До вечера, когда на Стайлза напали, а ты расшвырял его обидчиков, как шахматы по доске. Потому что твое трогать нельзя, потому что на твое лишний раз нельзя даже смотреть и дышать рядом с ним одним воздухом. Никто не имеет права делать этого, кроме тебя. Дерек не знает, когда он успел стать таким психом. Когда Стайлз успел схватить его и его волка за яйца и, явно того не осознавая, держит так крепко, что единственный шанс спастись — перегрызть его руку. Но ни волк, ни Дерек никогда не причинят ему вреда. Диссонанс. Стайлза хочется защищать, Стайлза хочется оберегать, Стайлза хочется покрыть метками с головы до ног, чтобы каждый, каждый, блядь, знал, что он Дерека и для Дерека, что не трогать-не-смотреть-не-дышать-мое. Питер словно читает мысли. Хмыкает, качает головой и идет к выходу. Вот и отлично, проваливай. — Здесь я тебе явно не помощник. В такое дерьмо даже я лезть не стану, увольте, — говорит Питер. И закрывает за собою дверь.***
Стайлз — его лента Мебиуса. Стайлз — его чертова бесконечность. Это не нормально, потому что куда бы Дерек ни шел, все пути все равно ведут в одну точку. Стайлз — его личный рай с двумя карими солнцами и созвездиями на бледной коже. Стайлз — его личный ад с невозможностью прикоснуться, взять себе то, что по праву, потому что Стайлз не принадлежит ему в том самом смысле и будет лучше, если и не станет. Но Стайлз никогда не поступал так, как будет лучше. Он вообще мало знаком с инстинктом самосохранения. Дерек открывает дверь и так и зависает. — Выглядишь дерьмово, — говорит Стайлз, хмурится, осматривает придирчиво и под его взглядом Дерек чувствует себя голым и беззащитным, как слепой щенок. В жопу все это. Нахуй. Он хочет закрыть дверь. Стайлз умудряется прошмыгнуть в последний момент, мазнуть локтем по груди Дерека и обдать запахом стирального порошка, геля для душа и мятной жвачки. У Дерека слюной наполняется рот. Он морщится, зажимая рукой поврежденный бок. Кровь проступает от любого лишнего движения. — Уйди, Стайлз. Я не в настроении принимать гостей. — А я не гость, — его взгляд беспокойно и раздраженно скользит по бледному лицу Дерека, опускается по голой груди и останавливается на пропитанном кровью бинте. — Питер сказал, что тебе нужна твоя женушка, чтобы залечить раны. Господи. Питер, когда ты уже научишься держать язык в своем поганом рту. Уебок. Дерек скрипит зубами и осторожно спускается по ступенькам. Стайлз дергается, словно собирается помочь, но Хейл осекает одним резким взглядом. Не лезь. Стайлз сжимает губы, но остается на месте. — Я справлюсь сам. Ты мне ничего не должен. И ты не моя женушка, — морщится Дерек на последнем слове. — Всенепременно рад этому факту, — огрызается Стайлз. — Потому что я тоже в твои женушки не записывался. — Приперся, чтобы сказать мне это? Отлично. Свободен теперь. От злости в венах закипает кровь. Он не просил всего этого, ясно? Он никогда не хотел зависеть ни от кого до такой степени сильно, никогда не хотел нуждаться хоть в ком-нибудь столь отчаянно. Эта херня ему и даром не сдалась. Дерек перебивался в одиночестве столько лет, перебивался бы и дальше. Он никогда не хотел зависеть от Стайлза, потому что, господи, да посмотрите на него. Он еще ребенок. Громко и много говорящий по делу и без, суетливый, дерганый, бесшабашный. Ре-бе-нок. Слышишь ты это, волк? Посмотри на это бледное, худое, беззащитное тело и скажи, что хочешь его. Дерек не хочет, совсем. Стайлз хмурит брови и облизывает искусанные губы. Ре-бе-нок. У Дерека от этого жеста внутренности скручиваются морским узлом. Больной ублюдок. — Я приперся, чтобы помочь, окей? — взирая исподлобья, говорит Стайлз. — Я тебе задолжал за вчерашнее спасение, а я не люблю ходить в должниках, поэтому… — Я же сказал — ты ничего мне не должен. А теперь проваливай, Стайлз. И больше не приходи сюда. Для своего же блага и безопасности. Для дерекового же спокойствия и не-спокойствия волка. — Это у тебя фетиш такой: выебываться, когда совсем хреново? Или твоя гордость не переживет помощи от кого-либо? Не бойся, я никому не расскажу. Не буду разрушать твой образ крутого парня. И вот это ты выбрал своей парой? Вот это бесящее, неугомонное и пиздливое? — Проваливай, — цедит Дерек. Он обходит Стайлза и идет к дивану, потому что стоять тупо не остается сил. Голова раскалывается, его тошнит, а рана щиплет до сумасшествия больно и мерзко. Дерека слегка шатает, но он прикладывает все усилия, чтобы не выдать свою беспомощность. Блядь. Стайлз, как упрямый щенок, следует за ним по пятам. Но Дерек и рыкнуть на него не может. Совсем разобрало, черт подери. Он с трудом заваливается на диван, расставив колени и тяжело откинувшись головой на спинку. — Или сам говоришь, как мне помочь, или я позвоню Питеру. Дерек сглатывает горькую слюну. Открывает помутневшие глаза, ведет языком по пересохшим губам. Хочется пить, но он лучше сдохнет от жажды, чем станет просить. Беспомощный, слабый кусок мяса. Дожил. — Позвони. — Упрямая псина. Стайлз мнется, грызет рот. Складывает руки на груди и смотрит сердитыми карими глазищами. Оставь меня в покое, ну, — думает Дерек. Но Стайлз еще упрямей него. Он громко печатает шаг, приближаясь к дивану. Дерек взбирается по подушкам и напрягается всем телом. Стайлз останавливается напротив. Близко. Они почти соприкасаются коленями. Хейлу приходится задрать голову, чтобы смотреть на него: снизу-вверх. Чертов щенок. Бесит. Бесит так, что хочется сжать зубы и раскрошить от давящего бессилия. Стайлз ныряет рукой в карман и демонстративно достает телефон. Дерек все еще не верит, что тот позвонит. Поэтому неверяще хмурится, когда тонкие пальцы бегают по гладкому экрану, а потом щенок, нагло ухмыляясь, подносит телефон к уху. Когда исцелится — вмажет его мордой в руль. Дерек знает, что теперь он этого не сделает, пусть и очень сильно захочет. У Стайлза теперь своего рода иммунитет. — Зомби-дядя, у меня тут один вопрос. Твой до хуя упрямый племянник не признается, как я могу ему помочь. Есть предположения? Дерек не в состоянии подняться на ноги, чтобы выбить дурацкий телефон. Да что там. Он даже не может расслышать ответа Питера, потому что все скрытые резервы уходят на то, чтобы не развалиться на части от боли. Судя по тому, как Стайлз сначала хмурится, поглядывая на Дерека, потом стремительно краснеет, а его брови на секунду взмывают вверх, Питер несет очередную свою ахинею. Супер. Пусть щенок испугается и сбежит. Облегчит ему задачу. Стайлз нервно косится на него, а потом отворачивается, вонзаясь взглядом в пол. — Если ты наврал, зомби-дядя, я оболью тебя вонючим керосином, а потом засуну фейерверк в жопу. И сам ты женушка. Мудак. Он скидывает звонок и прячет телефон в карман джинсов. У Стайлза подрагивают пальцы, а щеки покрывает горячий, алый румянец. У него сбивается дыхание, а сердце бьется так заполошно, что Дереку и прислушиваться не надо, чтобы поймать сорвавшийся сердечный ритм. Стайлз поднимает на Дерека глаза и смотрит так, словно не хочет внимать к советам Питера ни под каким предлогом, но все равно не оступится. Упрямый, своенравный щенок. А что-то внутри подсказывает: вот, почему он. Вот, почему другого на его месте и быть не могло. У Дерека спина покрывается испариной от собственных мыслей. Он пробует подняться, упирается рукой в подлокотник, чтобы сбежать, потому что к дьяволу все это, ему хватает дерьма в жизни и без ненужных привязанностей. Но горячая, влажная ладонь Стайлза толкает в плечо и пригвождает к месту. Дерек подумывает рявкнуть, но слова сдыхают где-то еще на полпути к глотке. Он ничего не говорит. Просто смотрит на Стайлза, который выглядит растерянным, взволнованным, но решительным. Придурочный, господи. Ну почему именно он. Почему, блядь, именно он. Потому что другого на его месте и быть не могло. Диссонанс. Тотальный пиздец. Стайлз садится возле него. Дерек до сих пор чувствует след от его прикосновения у себя на плече. — Если ты кому-нибудь об этом разболтаешь, я не посмотрю, что ты ранен, и надеру твою волчью задницу. Он поворачивает к Дереку лицо. Карие солнца. Горячие и обжигающие. Ре-бе-нок, — напоминает себе Дерек. — Ребенок, слышишь, не смей. Волк прогибает спину, сладко скалится и притирается к ребрам. Его ведет, его так ведет, суку, что Дерек не может приструнить. Поводок скользким ужом проскальзывает между пальцами. Парень, — говорит волк, — сформировавшийся, жадный, до одури вкусно пахнущий, сладкий и гибкий. С мягкой, гладкой кожей и сочным, болтливым ртом. Дерек ненавидит себя. Дерек не делает попыток уклониться, когда Стайлз подается вперед и обнимает его за шею. Неловко сцепляет запястья за затылком и щекочет быстрым дыханием кожу шеи и плеча. Ублюдок. Поехавший, ненормальный ублюдок. Дерек притягивает к себе. Под ладонями ходят мышцы и прощупываются ребра. Стайлз вздрагивает всем телом, будто пойманный в силки заяц, но не отодвигается. Позволяет. — Прости, — хрипло шепчет Дерек, прикрывая глаза. Он словно заставляет Стайлза делать что-то грязное и отвратительное. Так и есть. Невинное объятие тоже может превратиться в грязь, если оно происходит против воли. Дерек почти не ощущает боли. И, несмотря на все, ему так хорошо, словно он обкололся, обнюхался и обпился всем, чем только можно. Плевать, что потом будет ломать, будет хуево, что сдохнуть было бы милосердней. Ведет носом у линии роста волос, жмурится до вспышек под веками, сминает ладонями ткань толстовки. Стайлз по-прежнему не двигается, но его дыхание учащается, пылающая щека касается колючей щеки Дерека. И это-господи-слишком-хорошо. Весь Стайлз — слишком. Его слишком мало и слишком много. Слишком мало снаружи и слишком много под кожей. Дерека клонит следом, когда Стайлз вдруг отталкивает его и вскакивает на ноги. Одергивает задравшуюся толстовку, громко выдыхает, облизывает спаси-и-сохрани свой болтливый рот. Он смотрит на Дерека рывками, будто у Хейла на голове шевелятся змеи, и от одного длинного взгляда Стайлз обратится камнем. Так тебе и надо, ублюдок. Вот после этого он точно не приблизится к тебе и на метр. — Прости, — повторяет Дерек. Будто это что-то изменит. Будто если он извинится, волк в груди перестанет тащить его к Стайлзу, а сам Стайлз забудет то, на что его вынудили. Потому что он наверняка ведь чувствует свою вину. Нет здесь твоей вины, идиот, только моя. И одной шерстяной сволочи внутри меня. — Прекрати извиняться, господи. Хватит. Блядь. Стайлз роняет лицо в ладони и сильно растирает его. Нос так еще себе сломаешь, тупица. Но Дерек, ясное дело, ничего не говорит. Он не может оторвать от Стайлза взгляд. Чтобы он прекратил пялиться на него, нужно выковырять себе глаза. — Тебе лучше уйти, — говорит Дерек. Беги, пока волк слаб, чтобы подмять под себя и поставить метку. Этого хочется нестерпимо, сумасшедше, отчаянно-сильно. Вонзиться зубами в услужливо подставленную плоть, пробраться под кожу так же, как это сделал Стайлз. Нетрогатьнедышатьмое. Чтобы Стайлз пахнул им от кончиков волос до кончиков пальцев, чтобы ни у кого не было сомнений, чей он на самом деле. Дерек псих, он и не отрицает. Но его так заебало бороться. Он устал. Это ведь нормально — уставать, опускать руки, потому что нихрена не можешь с собой поделать, потому что легче раскроить собственную башку, чем отступиться, когда желаемое хоть на долю секунды оказалось у тебя в руках. Теперь, когда ты знаешь — как это, выдавить из мыслей уже не получится. — Проваливай, — устало просит Дерек. — Пожалуйста. Он смотрит куда-угодно, но только не на Стайлза. Это выше его сил и выдержки, которой осталось всего-то пару капель. Стайлз стоит несколько секунд, не двигаясь. Дерек ощущает его взгляд всем нутром: цепкий, пронизывающий, кричащий посмотри на меня, мать твою. Дерек бездумно пялится в потолок. Он слышит злые шаги Стайлза, но и не думает его останавливать. Стайлз закрывает дверь с гулким скрежетом. Рана на боку Дерека понемногу начинает затягиваться.***
Все, что происходит между ними, все, что может происходить — вот самый настоящий диссонанс. Вселенная словно специально подбирала их, таких разных до неприличия, таких, что даже притягиваемые противоположности в ужасе от того, как можно в здравом уме свести этих двоих. Не просто день и ночь, небо и земля. Гораздо хуже. Разные галактики, разные миры, разные плоскости. У Вселенной знатное чувство юмора, но вот только Дереку совсем не смешно. Они ссорятся до охрипших глоток, цапаются по-любому поводу, Стайлз обзывает Дерека упрямой псиной, а Дерек его зарвавшимся щенком. Идиллия, — говорит Питер. Пристрелите меня, — думает Дерек. Он повторяет себе: я на это не подписывался, зажимая Стайлза возле стены. Он угрожающе клацает челюстями, но щенок лишь ухмыляется криво ртом сладким-пиздливым-жарким-ртом, гладит по голове, как взбесившуюся псину и говорит: твое, твое, не сбегу. Дерек хочет ответить: конечно, не сбежишь, куда ты, блядь, денешься с подводной лодки. Но правда в том, что Стайлз может уйти. В любую секунду исчезнуть и оставить Дерека в любимом (осточертевшем до печенок) одиночестве. Но он не уйдет. Вот же диссонанс. Потому что другого на его месте и быть не могло. Теперь Дерек это понимает.