Jealousy

Ньют, честно, терпел все это время. Каждый гребаный раз. Ньют, честно, ненавидит Терезу. За каждый ебаный взгляд, прикосновение и разговор. Каждый раз, когда она подходила к Томасу. Словно они давние друзья, или, простите, Ньют старается об этом не думать, больше чем друзья. Когда Тереза, только приехав, выдохнула имя Томаса, а потом отключилась, Ньют лишь высоко поднял брови и вопросительно посмотрел на ошарашенного Новичка. Никакой ревности, что вы. Потом Томас смог успокоить ее. Только Томас смог успокоить Терезу, до этого швыряющую камни абсолютно во всех. Ебаная Тереза. Чудовище внутри Ньюта подняло голову и сверкнуло красными глазами. Сам Ньют только опустил голову, и, прикусив губу, ушел оттуда нахер подальше, чтобы не видеть как Томас и Тереза что-то обсуждают. А тем временем Тереза подбиралась все ближе к Томасу. Сам Томас явно против не был. Он каждый раз провожал девушку взглядом, подолгу смотрел в синие глаза Терезы и улыбался так, как до этого улыбался только Ньюту. Ньют бесился. Томас словно забыл про посиделки у костра, какую-то дрянь Галли, переглядки двух космических вселенных разных оттенков карего. И да, словно он забыл то самое, особенное, «Томми». Чудовище показывало клыки и рычало в сторону Терезы.  — Хей, голубки, быстро за работу. Томас, ты вообще уже должен быть в Лабиринте. Томас застыл. Ньют не умел читать эмоции по глазам, как в бульварных романчиках (и вот это он помнит, а как выбраться из этого места — нет?), но какую-то мешанину из боли и непонимания он увидел. Да, Ньют впервые назвал его не Томми, а Томас. А пусть Тереза его так называет! Чудовище тихо зарычало, поддерживая такую точку зрения. Улыбка с лица Новичка слезала как-то странно, кусками. Словно часть его лица уже перестала улыбаться, а часть так и продолжала чисто на рефлексах. Смотрелось жалко.  — Давайте-давайте, за работу. Но и это не мешало чудовищу нашептывать. «Эта шалава заберет у нас Томми». «Почему она постоянно крутится у нашего Томми?!» А Томми не наш, чудовище, смирись. «Наш!» Нет, не наш. Он друг. Друг. От слова на «Д» становилось больно.

***

А потом Ньют увидел, как Тереза висла на Томми, и внутри что-то перемкнуло. Чудовище ощетинилось, прищурило красные глаза и громко, надрывно зарычало. «Наш!» «Пусть она уберет свою паклю с его шеи, или мы ей нахер вырвем эту руку!» Нет. Нельзя. Друг. Томас — наш друг! «Томас, может, и друг, а Томми — наш» Ньюту, честно, стоило титанических усилий не сорваться с места, оттащить Терезу за волосы от Томми, и заткнуть его так, как ему нихера не понравится. Друг. Друг. Друг, мать вашу!

***

Томас не мог понять, какого кланка происходит. Сначала Ньют отдаляется, потом называет Томасом, а потом провожает Терезу каким-то странным взглядом. Томасу хотелось вернуть все так, как было раньше. Посиделки у костра, нереальное Томми, в исполнении Ньюта с его британским акцентом и глаза цвета крепкого кофе напротив. Томас очень любил черный кофе, видимо. У Томаса срывало крышу. От острых ключиц, от темных прищуренных глаз, и от абсолютно прекрасного «Томми». Это его личный фетиш, видимо. А потом Томас увидел абсолютно злой взгляд, направленный на руку Терезы, которой та только что его обнимала, и на саму Терезу в частности. До него все дошло в одну секунду. Ньют очень, очень сильно его ревновал к Терезе. Которая ему как сестра. После такого осознания хотелось взять дряни Галли и вылить в себя, как минимум, бочонок. Ньют. Его. Ревновал. Все это время. Губы Томаса сложились в ехидную ухмылку, а в голове созрел план, как заставить Ньюта в этом признаться.

***

Ньют, честно, не знал, что с ним пошло не так, но когда он увидел Томаса, обнимающего Терезу, у него отключились все тормоза, а с ними, видимо, здравый смысл. Чудовище внутри взревело, и окончательно перехватило контроль над телом. Он не контролировал себя, когда подошел к гребаной парочке Томас-Тереза. Он не контролировал, как вежливо (!) попросил Терезу отойти, потому что ему надо поговорить с Томми. Но вот как он вжал Томаса в стену, рыча «мой», он контролировал.  — Ты, — поцелуй-укус в шею. — больше, — полноценный засос у бьющейся жилки на шее, где прослушивался пульс и сдавленный стон самого Томаса. — к ней, — хаотичные поцелуи-укусы по всему лицу. — не подойдешь. Ты понял меня, Томми? И лишь когда Томми судорожно закивал, не в силах произнести не слова, Ньют его поцеловал. Собственнически, ревностно, периодически почти полноценно рыча «мой». Ньют практически кусал в кровь его губы, а не целовал. Томас лишь успевал отвечать, млея от ощущения твердых обветренных губ на его. Ньют переместился на шею, покусывая дергающийся кадык, покрывая поцелуями чувствительный участок у места, где билась голубоватая жилка пульса. Лишь услышав протяжное «Нью-ю-ют», он остановился, понимая, как далеко его занесло. Томми, раскрасневшийся, с блестящими глазами и темно-бордовыми следами на шее, выглядел настолько…своим, что чудовище лишь довольно урчало.  — Ньют, черт возьми, если ты сейчас меня снова не поцелуешь, я на тебя гривера натравлю. Тот лишь усмехнулся и выполнил угрозу. Гриверы — это вам не шутка, угу.