***
Это чистое безумие, не запятнанное ни каплей разума. Нина едва ли может ответить, как она вообще решилась на такое. Днём ранее на почту пришло сообщение о скидках от одной из авиакомпаний — и вот она уже шла по незнакомому городу, разглядывая здания и волоча за собой чемодан. Организованная, аккуратная, рассудительная, страсть как любящая планирование Нина Симонетти сорвалась на другой конец земного шара, оставив позади родителей, школу и друзей — всё то, что заставило её остаться в прошлый раз. Больше ничего не имело значения. Без Гастона вообще ничего не имело значения. Она сжимает ремешок маленькой сумочки, хмурясь и оглядываясь. Чемодан с почти всеми вещами остался в номере хостела, с собой Нина взяла только карту, наушники, телефон и кошелёк. Это похоже на мечту — взять и сделать что-то, потому что хочешь, сделать сразу, поддаться желанию, не анализируя и не просчитывая ничего. Нина чувствует, как внутри сражаются радость от предстоящей встречи и страх — вдруг у Гастона кто-то есть? — и идёт в первое увиденное кафе, чтобы собраться с мыслями и поговорить немного с Луной (наверняка крайне встревоженной: Нина не сказала ей ни слова). Она заказывает себе молочный коктейль, просит пароль от вайфая и чувствует себя неловко из-за немного ломанного английского до тех пор, пока молоденькая официантка не говорит ей на ещё более корявом испанском, что её произношение «намного лучше, чем у многих туристов». Они почему-то разговариваются, и Нина, не склонная вообще-то откровенничать с незнакомцами, рассказывает всю свою историю — со дня, когда поняла, что влюблена в одного из самых популярных парней школы, до того момента, когда самолёт приземлился в новой для неё стране. Рассказывает сбивчиво, запинаясь, переходя с английского на испанский и обратно, но девчушка понимает её, смотрит горящими глазами и завороженно приоткрывает рот на самых ответственных моментах. — Нет! Как такое возможно? Он правда сказал так?! — не верит она, когда Нина говорит об их последней встрече — сдерживая слёзы, благо, прошло больше года, и это уже не так ранит. Нина замолкает ненадолго, грустно улыбается и продолжает рассказ. Через несколько минут, когда она заканчивает, обессиленная, тем, что теперь надо всё-таки позвонить Луне, официантка приносит ей эклер «за счёт заведения» и ещё один бокал коктейля. Нина благодарно улыбается.***
— Ради всего святого, что есть на всём белом свете, ты где? — кричит на неё Луна так, что официантка слышит даже из наушников. — В Оксфорде, — после небольшой паузы признаётся Нина. Луна молчит добрые пятнадцать секунд, прежде чем повторить свой вопрос, но уже тише. — Я решила… приехать. — Нина. Что. — Прости, что ничего не сказала тебе, — частит Нина, — я сама только вчера решилась поехать, это совершенно спонтанно, ну, знаешь, не всегда же планировать жизнь на полгода вперёд, вот, и, в общем… ты не могла бы спросить Маттео, есть ли у Гастона кто-то? Я совсем не подумала об этом. — Ты пролетела полсвета ради парня, а теперь боишься, что он предпочёл тебе другую девушку? Твой поступок — причина, по которой он никогда не предпочтёт тебе другую девушку. Иди и найди его. Нина улыбается, прощается с подругой и доедает нехитрый перекус. Она оставляет под блюдцем деньги за эклер и коктейли, накидывая сверху чаевые, и выскальзывает из кафе, пока официантка обслуживает влюблённую парочку.***
Оксфорд совсем не похож на Буэнос-Айрес. Гастон остро ощущает тоску по родному городу, но о каникулах остаётся только мечтать, а уж о перелёте через океан — тем более. Он сбегает в районы, которые официально не считаются частью университета, хотя в реальности это, конечно, не так. Университет — не сердце города, а его душа, сущность. Им тут дышит буквально всё. Гастон гуляет бесцельно: этот город так и не стал для него родным, и пойти ему некуда. Гастон гуляет — и вдруг слышит шелест прошлого за спиной. — У меня в сердце есть сердце, я готова отдать тебе столько, столько всего, — шепчет ему ветер, — а моя душа — в твоей душе, без устали поёт и смеётся. Гастон оборачивается и не верит своим глазам. Ему навстречу идёт Нина — настоящая, живая, тёплая и родная. Нина улыбается и смущённо поправляет очки, когда встречается с ним взглядом. — Если ты позволишь мне, если ты решишься, если ты примешь меня и поверишь мне, я буду любить тебя всю жизнь… — она не заканчивает, потому что Гастон отмирает, бросается к ней и сжимает в объятиях. — Позволяю-решаюсь-принимаю-верю, — выпаливает он, — что ты тут делаешь? — Пою, — Нина пожимает плечами. О, прекрасная, восхитительная, удивительная Нина! Нина и запах её духов, Нина и шёлк её волос, Нина и мягкость её жакета, Нина и вкус её… губ? Гастон как-то пропускает тот момент, когда от объятий они переходят к поцелуям, но осознание от этого отдаётся ещё более сладкой радостью. В Нине не изменилось старое (запах духов, шёлк волос…), но открылось что-то новое, невиданная раньше сила, внезапная страсть к неожиданным путешествиям. — Ты невозможная. Нина счастливо смеётся в ответ, плачет, а дыхание её чудесно сбивается, когда Гастон вытирает кристальные слёзы. Нина ластится к его руке, блаженно прикрывая глаза, и Гастон снова целует её, и он не может остановиться, и он понимает, что любит её, любит сильнее, чем что бы то ни было в этом мире. — Я не могу так больше, — признаётся она в перерывах между поцелуями, — не хочу без тебя. — Я тоже. Я люблю тебя. У Нины в глазах рождается новая галактика.***
Когда Нина рядом, Гастон понимает, что учиться, дышать и жить становится легче. Вечера он проводит в её комнатке, делая задания и говоря о жизни в Аргентине так, словно остальные ребята рядом, а не за океаном. С Ниной приехала часть дома, то, чего ему недоставало. Гастон ненавидит себя за то, что год назад позволил себе быть слабым и отречься от неё — такой замечательной, такой необыкновенной. Он, конечно, знает, что однажды (совсем скоро) Нина должна будет уехать. Она совершенно честна: прямо говорит, что ещё не решила, куда пойти учиться, и не уверена, что будет готова оставить привычную жизнь на такое долгое время. Но теперь Гастон знает ещё и то, что однажды они встретятся снова. Потому что нити судьбы не рвутся. Потому что между ними будет Атлантический океан — тот самый, который навсегда сохранит их имена.