i heard the voice of angels, but you had just called me a piece of shit

мальчик в очках и кожаной куртке сдул со лба черную прядь. мать, когда потащила его на экскурсии по испанским достопримечательностям, ни словом не обмолвилась о том, насколько это будет с к у ч н о. брендон устало вздохнул и затянулся второй по счету сигаретой. он стоял под сводами очередного собора - потрясающего своей красотой всех. всех, кроме брендона. за ним была дверь в мир переливистых звучаний, священных молитв и эстетики архитектуры собора. перед ним - мусорные мешки, облезлые стены и чья-то блевотина у канализационного люка. вместо того, чтобы проводить дни на глупых экскурсиях, он бы прошерстил каждый бар в округе. но брендон же пай-мальчик. мать бы никуда не пустила его, и лишь внезапно начавшаяся служба сумела отвлечь ее и выпустить брена на свежий воздух. наверное, грешников бы туда все равно не пустили. голова раскалывалась, забиваясь мыслями, которые патокой вытекали из ушей, носа и рта. бросив окурок на землю, он уже было повернулся на пятках, чтобы обреченно поплестись назад в холодную пустоту икон и песнопений, но по неосторожности потревожил хрупкое спокойствие другого неземного существа. она казалась ему игрой витражных бликов, и брен раза три моргнул, чтобы удостовериться, что она настоящая. в ней сочетались грация скромных дриад и ярость охотницы артемиды. может быть, он умер и попал в рай, и встречать его подослали самого прекрасного ангела на свете. - ты, блять, можешь следить, куда ставишь свои ебучие ноги? либо же сатана предстал ему перед вратами преисподней. у нее были гладкие волосы и мягкие губы. когда брен спросил ее, согласится ли она потанцевать с ним вальс под церковный хор, она послала его нахуй. когда он спросил, а не боится ли она божьей кары, она одними своими руками заставила брендона издавать звуки, чуть ли не в одной тональности с переливами хора за стенами. они благополучно убежали от мусорных баков и чужой рвоты, ее руки были холодными, но брендон точно знал, что ее сердце состоит из золота. {} брендон узнал, что ее зовут эшли, и она пела в церковном хоре, ходила в воскресную школу, а когда ее направили в «исправительное учреждение для девочек» сбежала оттуда со своей новой (бывшей) девушкой. когда он предложил ей выпить вина, она опрокинула пинту пива, а потом они забрались на крышу и танцевали в закатных солнечных лучах под пьяные песни снизу, представляя, что это - собор с его витражами и соловьиным хором. брендон попытался научить ее танцевать вальс, а эшли поцеловала его - робко и неряшливо, быстро отстранившись. затем брендон держал ее волосы, когда она, опасно стоя на краю, смотрела на пол чужого балкона.  его телефон разрывался от звонков матери, и когда эшли взяла трубку, пробормотав что-то вроде: «рот вашего сладкого мальчика сейчас немного занят мной», брендон просто выключил его. {} брендон понял, что влюбился, когда они (еще не совсем) трезвые гуляли среди садов и губы эшли от многочисленных поцелуев напоминали цвет алых роз. что-то теплое растекалось кленовым сиропом в груди, и почему-то брендон был уверен, что это не алкоголь. он до сих пор был уверен, что она сошла со страниц библейских сказаний или греческих мифов, потому что во всем: в ее наклоне головы; улыбке со вкусом сахарной ваты; коричном голосе; саркастически вздернутых волнах бровей было что-то божественное. - возьми меня за руку, - шептал он ей в любовном (пьяном) бреду, - и отведи в землю обетованную. а она смеялась, брала его за руку и направляла ее на розовые шипы. и брендону казалось, что по его венам течет сладчайший яд, и спасти его может лишь ее поцелуй. {} брендон не помнит окончания вечера, но на следующее утро у него зудят губы и просыпается он в их с матерью номере. он отказывается верить словам, которые произносит этот голос со вкусом заботы и зеленого чая. он отказывается верить тому, что это его очередная галлюцинация, и весь вчерашний день он провел в бреду. и он до сих пор не понимает, за что ему все это. ах да, бог ненавидит грешников. {} их вещи упакованы, а документы собраны в общую папку. брендон последний раз смотрит на барселонский закат и кашляет от попавших в исцарапанные легкие выхлопных газов. он не плакал, потому что не хотел, чтобы его считали еще более слабым. его жалели, когда он забывал элементарные вещи и когда у него все валилось из рук. его жалели, когда ему что-то виделось огненном пламени и ночных кошмарах. его жалели, когда видели, что он принимает таблетки и ходит в клинику. а она его никогда не жалела. она отчитывала его, злилась, материла и л ю б и л а. при каждом неосторожном движении он вспоминал ее голос, похожий на шипы роз. на указательном пальце еще оставалась небольшая точка. и потому, когда его чемодан неосторожно задел кого-то на обочине, он почти вообразил это. только голос произнес это не в его голове. - пиздец, ты можешь идти еще разъебошей? ангельские переливы разбили плотину его сознания. - perdone me, я практически не ругаюсь в жизни и опыт в этом у меня катастрофически мал хх