Эти чёртовы лилии

      Малфой тяжело опускается прямо на каменный пол, привалившись спиной к холодной стене. В руках смятый в бессильном порыве скорби конверт, белоснежная бумага, в центре которой бледным силуэтом красуется фамильный герб. И всего два предложения, после прочтения которых хочется кричать, выть от тоски, рвать на себе волосы. "Ты женишься на Астории Гринграсс, когда она закончит Хогвартс. Это не обсуждается". Люциус не удосужился даже подписаться, но Драко всё равно прекрасно узнает почерк отца, хотя его мотивы далеки от понимания. Выручай-комната сегодня – маленькая, даже крошечная, каморка, полностью лишённая мебели, с единственным окошком, почти не пропускающим солнечного света. Тут холодно, тут тесно, тут Малфой чувствует себя сидящим в коробке котом, и ему до ужаса сильно вдруг хочется свернуться клубочком и просто-напросто уснуть.       Ненависть снова накрывает пеленой едва успокоившийся разум, и на бледных щеках с новой силой вспыхивают красные пятна. Драко ненавидит отца, Асторию и эти дурацкие законы чистокровных. А больше всего ненавидит ту, из-за которой женитьба на столь выгодной партии, как младшая Гринграсс, кажется худшим кошмаром. Драко зарывается пальцами в волосы, опуская голову меж согнутых колен, и больше не сдерживаемый полустон-полурык звучит приглушенно и тускло. Тоска и осознание безвыходности ситуации сдавливают грудь тяжелыми тисками. Маленькая комнатушка словно растворяется в пространстве, оставляя парня наедине с собой. Здесь не давят массивные, величественные стены замка, здесь снова можно чувствовать себя человеком, а не крошечной песчинкой.       Вновь шелестит сминаемое длинными пальцами письмо, разрывая единственную ниточку, что удерживала от срыва в пропасть гнева и отчаяния. Мрачные чувства поднимаются в груди, захватывают всё до единой мысли, заполняют собой тело. Злополучный конверт падает на пол, как будто специально открывая получателю содержимое, перечитанное уже сотни раз. Двумя порывистыми движениями Драко поднимает рукава рубашки, обнажая покрытые татуировками предплечья. На бледных запястьях обеих рук тонкими, но очень яркими линиями обозначены пионы, его собственные, бесцветные пионы. А дальше, вплоть до локтевого сгиба, вся кожа покрыта лилиями, этими чёртовыми лилиями, которые парень видел на руках только одного человека. На пятом курсе, когда Грейнджер закатала рукава школьной блузки, сосредоточенно склонившись над котлом с зельем. Так спокойно и привычно, словно никому не боялась показать свои метки. Тогда Малфой отчетливо видел, что на руках Гермионы цветут лишь её собственные цветы, в то время как его руки были покрыты проклятыми лилиями уже наполовину. Сейчас цветки ненавистной гриффиндорки на его коже были точно такого же, как и в тот первый раз, бледно-жёлтого оттенка, что говорило о её безмятежности и сосредоточенности. На том уроке зельеварения Драко, убедившись, что ни одна живая душа не глядит в его сторону, несколько раз взглянул на предплечья, каждый раз желая всем сердцем найти хоть какое-то несоответствие собственных меток с метками Грейнджер. Но каждый долбаный раз лишь сильнее убеждался в обратном. "А ведь ей наверняка плевать!" – кричат мысли, повторяя фразу назойливо, подобно мантре. Плевать. Плевать. Плевать. С гулким стуком кулак врезается в стену. Разбитые костяшки вспыхивают острой болью, но её тут же поглощает ярость, оставляя лишь кровоточащие ссадины на тыльной стороне ладони. Парня бьёт крупная дрожь – ещё один спутник всепоглощающего гнева, – которую он просто не в состоянии заметить.       Левая рука вновь берёт письмо, а правая хватает волшебную палочку, сжимая её настолько сильно, что белеют пальцы. Под воздействием заклинания шуршащая бумага темнеет, твердеет и уменьшается в размерах, пока лист не превращается в лезвие. Обычное канцелярское лезвие. Малфой не представляет что делает, лишь краем сознания чувствует, как холодный металл касается горячей кожи. Легонько сначала, намечая траекторию. А потом правая рука молниеносно дёргается в сторону. На левой руке сперва выступают крупные капли крови, которые затем собираются в тонкую струйку, стекают к локтю, после чего падают вниз, прямо на чёрные брюки. Драко заворожённо смотрит, как разъезжается кожа, подобно молнии на сумке, и как неровная красная линия перечёркивает лилию, уже успевшую стать оранжевой. Боли все ещё нет, но гнев медленно отступает, и вместе с тем стихает звук стучащей в ушах крови, возвращая к реальности. Второй порез выходит значительно короче и куда менее глубоким. Кровь крупными, вязкими каплями собирается у краёв раны, но уже не стекает по коже. Дыхание Малфоя выравнивается, рваные, поверхностные вдохи становятся более размеренными и глубокими. Красивое лицо снова застывает с выражением спокойствия и равнодушия, только пальцы дрожат, напоминая о пережитом нервном срыве. Лезвие превращается обратно в письмо: лист бумаги с двумя ненавистными строчками, фамильным гербом и потрёпанными краями с тёмными пятнами крови. Она и на текст брызнула, так символично выделив слово "женишься" красным, будто заранее рассказывая, что свадьба принесет лишь боль и страдания обоим супругам. У Драко нет желания обдумывать это, как нет желания обдумывать что-либо вообще. Всё, чего он хочет сейчас, – это дойти до своей спальни и рухнуть, даже не раздеваясь, на кровать, забывшись сном. Сил не остается ни на что, да и на сегодня с него хватит жалости к себе, самокопаний и выручай-комнаты. Малфой выдохся эмоционально, и единственное, на что он способен сейчас – жалкий отголосок радости, слабое утешение тем фактом, что этот дурацкий долгий день закончится, стоит только оказаться в постели. Дверь в выручай-комнату растворяется в стене за его спиной.       Закрывшись ото всех в своей комнате, девушка изучает совсем недавно появившийся на коже правой руки пион. Поначалу проявление чужого символа вызвало бурю эмоций, главной из которых был восторг. Но прошло время, пусть и короткое, а родственная душа так и не дала о себе знать, и в голову начала прокрадываться паника, отвлекающая от учёбы, сужающая сознание до единственной идеи. Вот и сейчас лежит рядом забытая раскрытая книга по трансфигурации, а Гермиона сосредоточенно перебирает в голове знакомых парней. Но в который раз так ни к чему и не приходит. Мысли и воспоминания кружат вокруг одних и тех же людей, отсеивая кандидатов одного за другим.       На самом деле, среди первейших эмоций помимо восторга было еще и смятение, потрясение оттого, что цветок на коже не оказался нарциссом с запястья Рона. Но тот сейчас настолько увлечен легкомысленной Браун, что становится тошно. И девушка не понимает, как вообще могла думать, что влюбилась в такого, как Уизли. Уже в который раз это имя вычеркивается в воображаемом списке, а мысли бегут дальше. Гарри тоже отсеивается моментально: у друга на руках нет и никогда не было ни своих, ни чужих меток. Да только вот его любимые подсолнухи красуются на теле Джинни, которая при любом удобном случае подворачивает рукава своей одежды, каждый раз будто впервые любуясь цветами. Они счастливы, и Гермиона хочет невероятно порадоваться за друзей, вот только мешают острые шипы зависти, растущие в глубинах души. Девушка откидывается на подушки, вздыхает глубоко, позволяя вырваться из груди отчаянному стону. Ей до слёз обидно: знать о существовании соулмейта и не иметь возможности найти его.       Цвет пиона то и дело меняется с яркого кроваво-красного, на тёмно-синий, но Грейнджер не помнит значения этих цветов. Кажется, такой оттенок красного связан с гневом, яростью и прочими сжигающими рассудок чувствами. О чём говорит подобный глубокий, тёмный и холодный синий, она понятия не имеет, но он явно не предвещает ничего хорошего, особенно в совокупности с алым. "Кажется, ему сейчас паршиво, – отстранённая мысль мелькает в сознании, сменяясь другой. – Интересно, а какого цвета сейчас мои лилии?" И только в этот миг, спустя несколько дней после появления злосчастного пиона, девушка спрашивает себя: "А что если у него и нет никаких цветов на руках?"       От неожиданности Гермиона резко распахивает глаза и подскакивает на постели, из-за чего голова несколько секунд идёт кругом. Как она могла не учесть этот вариант? Как могла быть такой глупой? Ведь всё это время перед глазами был Гарри, на руках которого никогда не было никаких меток, что не помешало этим самым меткам появиться у Джинни. А ведь в её ситуации могло случиться то же самое. Может, и у её соулмейта полностью отсутствуют татуировки. Может, он и не подозревает о существовании своей второй половинки. Может... да мало ли что ещё? Хандра и сопутствующая жалость к себе моментально отступают, оставляя девушку в приподнятом боевом настроении.       Немного растерянная из-за неопределённости Грейнджер встает с кровати, машинально разглаживая складки на смявшейся одежде. Желание связаться со своей родственной душой, хоть как-то намекнуть о себе, сейчас разгорается в полную силу. И Гермиона идёт в первое пришедшее в голову место, где можно надеяться хоть на какую-нибудь помощь: в библиотеку. Но перед выходом из комнаты обязательно аккуратно одергивает рукава блузки, пряча цветы за тонкой белой тканью. Почему-то кажется бесконечно неправильным выставлять на всеобщее обозрение чужую метку, показывающую связь двух душ. И в этом плане она завидует Джинни, относящейся к подобным вещам с большей непосредственностью. Завидует, иногда сама пытается сделать как она, но в итоге всё равно рукава старательно опускает. Девушке было гораздо проще, когда на руках находились лишь её собственные лилии, но показывать всем пион для неё подобно разбалтыванию чужой тайны.       С головой уйдя в размышления, Грейнджер лишь краешком сознания замечает проходящего навстречу по коридору Малфоя, кивает ему рассеянно, хотя прежде никогда не здоровалась, и тут же о нём забывает. Не видит совершенно его слишком бледного лица, покрасневших глаз и растрепанных волос, не видит пятнышек крови, проступивших на левом рукаве рубашки. Лишь спустя пару мгновений, когда его тяжелый, отчаянный вздох доносится до разума, Гермиона оборачивается, собираясь предложить помощь. Пусть они враги с первой встречи, пусть он, скорее всего, пошлёт её на все четыре стороны, она хотя бы попытается что-то сделать. Коридор позади неё зияет пустотой, и пустота эта отдаётся ноющей болью в сердце.       Астория красива, идеальна до тошноты и насквозь фальшива. Драко моментально распознаёт фальшь, ведь и сам абсолютно такой же. Светит дежурной улыбкой направо и налево, мирно беседует с пришедшими в поместье гостями, а на душе кошки скребут. Хочется послать к дьяволу и этот приём, и всех чистокровных, сбежать из дома, а если придётся и из страны, и никогда больше не возвращаться. Вместо этого Малфой лишь улыбается очередному волшебнику, благодарит того за то, что нашёл время прийти на помолвку. Тошно от одного лишь слова. Хмурый взгляд отца сверлит спину весь вечер, не даёт ни малейшей возможности сделать какую-либо глупость, отступить на шаг от прописанного сценария. Люциус совсем недавно расписал в красках, что именно будет сыну за отказ от женитьбы и почему у него нет другого выбора, кроме как послушаться родителей и быть паинькой. Желания спорить у парня не возникло, и кажется, отец счёл это хорошим знаком. Однако доверия к сыну не стало больше ни на йоту.       Зазвучавшая музыка сообщает о начале танцев, и в этот момент взгляд холодных бледных глаз становится уже непереносим. Драко коротко, судорожно вздыхает, понимая, что дольше Асторию избегать не получится, и герои этого вечера открывают бал. Цветы на руках отзываются на прикосновения девушки жжением, будто чувствуют чужого человека. Неприятно, некомфортно, но терпимо. Главное, что гости полностью довольны торжеством, смотрят на танцующих с улыбками, перешёптываются, и то и дело пролетают в воздухе брошенные с восхищённым придыханием: "Красивая пара," или "Как же им повезло!" Слыша такое, хочется кричать, задрать до локтей рукава рубашки, показывая каждому, что неправда, что ни капельки не повезло. Но лицо никак не отражает бушующих в душе эмоций.       – Неужели тебе настолько не нравится эта помолвка? – голос Гринграсс тихий, но в голове звучит оглушающим громовым раскатом.       Малфой клятвенно обещал отцу сыграть идеального парня, идеального жениха, но увы, блестящий образ разлетается вдребезги во время первого же танца. И улыбающийся ослепительно Драко не в силах что-либо противопоставить пристальному и серьёзному взору невесты.       – Так сильно заметно? – только и спрашивает.       – Нет, – всё так же тихо шепчет девушка, сияя столь же белоснежной улыбкой. – Но мы с тобой в одинаковом положении: вынуждены скрывать свои настоящие эмоции и чувства, вынуждены делать вид, будто всё в порядке. Если тебе интересно, то моего мнения насчёт свадьбы с тобой тоже никто не спросил.       Драко едва заметно передёргивает плечами, на мгновение сбрасывая с них маленькие, изящные ладошки. Жжение становится гораздо сильнее, теперь уже едва граничит с болью, но музыка даже не думает заканчиваться.       – Если хочешь знать, твоей женой должна была стать Дафна, – как ни в чём не бывало продолжает девушка, – да вот только ей повезло больше: она родилась на два года раньше, и едва сестрице стукнуло семнадцать, как она сбежала из дому и больше не давала о себе знать. Поэтому родители вдруг вспомнили о моём существовании и, чтобы избежать скандала, бросили меня мистеру Малфою, словно кость собаке.       Парень завидует стальной выдержке Астории, её умению говорить о по-настоящему волнующих, даже ненавистных вещах с таким видом, будто разговор идет о погоде. Он в который раз за вечер лишь стискивает зубы, превращая улыбку в некое подобие оскала. Плевать, всё равно никто не разглядит выражение лица, пока пара кружится по залу, подгоняемая живым темпом вальса. Кожа предплечий горит огнем, и крик боли уже таится в глубине горла. И когда ощущение становится совершенно невыносимым, музыка, будто решив, что с Драко на сегодня хватит, заканчивается, и гости заходятся аплодисментами. Запыхавшаяся от быстрого танца девушка сбегает в дамскую комнату привести себя в порядок, и Малфой едва не кричит от восторга, благодаря невесту за такой необходимый перерыв. Астория Гринграсс идеальна от макушки до кончиков пальцев, но Драко не нужна идеальная, ему нужна Грейнджер, с её лохматыми, непослушными волосами и немного крупноватыми передними зубами, ничуть не портящими улыбку. Астория Гринграсс насквозь фальшива, но для неё фальшь – крепкая броня, сохраняющая внутри ранимую, уставшую душу. Для Драко же фальшь – проклятье и боль, что будут пытать сердце до скончания дней.       Зимние каникулы сильно меняют Драко Малфоя, и Гермиона с уверенностью может заявить, что в лучшую сторону. Он становится спокойнее, сдержаннее, практически не реагирует на колкости в свой адрес и больше не пытается поливать грязью гриффиндорцев. Любопытная девушка достаточно долго не может понять, что же стало причиной таких значительных перемен, пока однажды "причина" сама не появляется рядом, вышагивая с Малфоем под ручку по Большому залу. Вдвоём они – будто люди из другого мира: отстранённые, словно сосредоточенные лишь друг на друге и полностью этим довольные. Грейнджер поджимает губы, глядя на счастливую пару, и ей до слёз обидно, что даже слизеринец нашёл свою половинку, а вот она до сих пор одинока. Пион на коже по-прежнему цветёт в гордом одиночестве, и в последнее время его обладатель совсем не бывает в хорошем или хотя бы спокойном настроении. Цветок окрашивается голубым цветом печали, фиолетовым отвращением, алым гневом и им подобными. Всегда холодные оттенки, всегда отрицательные эмоции, и ни капли тепла. Вновь и вновь задаётся девушка вопросом о том, что же так гложет её соулмейта? И вновь со сжимающимся от скорби сердцем признаёт, что ответ для неё недоступен. Она опять бросает полный ненависти взгляд на Малфоя, позволяя зависти разъедать себя изнутри.       – Посмотри-ка, даже слизеринского выскочку может приструнить самая обыкновенная женитьба, – Дин Томас перехватывает её взгляд и тут же комментирует произошедшее. Хотя не только он: вся школа сейчас судачит о Драко и Астории. Не то чтобы подобные помолвки были редкостью среди чистокровных, но даже такого относительно рядового события хватает в их практически изолированном, страдающем от нехватки новостей мирке, чтобы всколыхнуть его на долгое время.       Гермиона бесконечно благодарна другу за попытку начать разговор, за возможность отвлечься от рассматривания слишком счастливого парня.       – Наверное, он шантажировал её или подкупил, – она пытается отвечать в тон, но шутка выходит слишком злой, а попытка улыбнуться оборачивается высокомерной ухмылкой.       Дин либо не замечает этого, либо не хочет замечать, но его ответный смех звучит по-настоящему искренне.       – Думаю, оба варианта, – подхватывает шутку Рон.       Недавно он то ли расстался, то ли просто поругался с Лавандой, поэтому теперь старательно избегает её общества, всячески подчеркивая свою независимость. Гермиона друга не винит, а очень даже поддерживает, по возможности привлекая к разговорам или совместным делам. Не может просто оставить его одного, пусть и злится до сих пор, что тот когда-то выбрал Браун.       – Возможно, бедную девушку пытали круциатусом, – добавляет свою версию Гарри, и новая волна смеха сотрясает гриффиндорский стол.       – А по-моему, они просто счастливы, – мечтательно вздыхает Джинни, и все язвительные замечания замирают в воздухе, рассыпаются пылью.       И в самом деле, кто бы что ни говорил, какие бы шуточки ни отпускал по поводу помолвки, Малфою и Гринграсс действительно хорошо друг с другом, и это факт. По предплечью Грейнджер ползёт неприятный холодок, к счастью, едва-едва ощутимый. Она не понимает его причины, но поспешно одёргивает руку, пряча её под стол, чем удивляет сидящего рядом Рона. Но его вопросительный взгляд девушка старательно игнорирует, при этом сокращая до минимума телесный контакт. Почему-то становится неуютно и душно в обычно прохладном Большом зале, а от приятного запаха еды воротит, разве что наизнанку не выворачивает.       Гермиона быстро поднимается из-за стола, отвлекая друзей какой-то бессвязной, пустяковой болтовней. Лишь бы не заметили застывших в глотке рыданий, лишь бы не увидели, что еда на тарелке почти не тронута. Причину ухода она сочиняет банальную, но наполовину правдивую: разболелась голова. Незачем друзьям знать, что её колотит дрожь, в мыслях полный сумбур, а девушка даже не может понять, чем вызвано подобное состояние. Грейнджер всеми силами пытается сохранять спокойный шаг и только скрывшись за дверьми Большого зала позволяет себе сорваться на бег. И не видит смотрящего ей вслед обеспокоенного таким поспешным уходом Малфоя. Она хочет лишь забраться под одеяло и дать волю безудержным рыданиям, уже почти выбравшимся наружу. Но едва только оказываясь в кровати, откидываясь на мягкие подушки в уютной темноте, создаваемой одёрнутым пологом, Гермиона чувствует, что слёзы высохли где-то на подходе. И вместо них одна только непривычная опустошённость, отрешённость от мира. Засыпает она прямо в одежде, и ночью на руке её расцветает ещё один пион.       В свадебном наряде Астория особенно хороша, и Драко отмечает это без каких-либо чувств. Два года – достаточный срок, чтобы смириться с мыслью о свадьбе с чужим человеком, но недостаточный, чтобы с этим самым человеком сблизиться. Учитывая, конечно же, что сближаться не особо то и хочется. Их игра на публику была потрясающе правдоподобной, и любой бы сказал, что жених с невестой, несомненно, самая красивая и любящая пара. Ложь, привычная и горькая.       Лёгкое белое платье, отделанное кружевом, невероятно подходит его невесте, как и скромный букет крокусов, которые девушка предпочла более шикарным розам или, за что Малфой особенно благодарен, лилиям. Всякий парень был бы счастлив от одной мысли, что Астория Гринграсс станет его женой, но цветы на коже Драко жгучей болью напоминают о том, что он – не всякий. Боль, которую он научился терпеть и уже давно перестал замечать. Боль, которую он просто не имеет права чувствовать. Лицо Грейнджер снова встаёт перед взором. На свадьбу её не пригласили, да она и сама бы не пришла: слишком далеки их отношения от понятия "друзья". Как назло, слишком часто они пересекаются на работе, намного чаще чем парню того хотелось бы. А вчера она даже специально отыскала его, чтобы поздравить с предстоящей свадьбой. Малфоя прошибает злость при одном воспоминании о её сияющем выражении лица и тёплой улыбке, что впервые в жизни предназначалась именно ему. Улыбке, которую парень хотел бы видеть как можно чаще, но не в такой ситуации. Тогда хотелось взвыть волком, схватить девушку за плечи и со всей силы встряхнуть, крича при этом: "Ты что, дура?" Но минутное наваждение быстро померкло перед мыслью, терзающей сознание со времен пятого курса: "Ей плевать на тебя". Конечно, наверняка её кожа до сих пор чистая, а потому она не чувствует боли или зуда при прикосновении чужих людей. Ей проще без этих чёртовых цветов, навеки приковывающих людей друг к другу. И в голове сам собой возникает вопрос: "Если в мире число отмеченных ничтожно, то почему именно он? И почему именно Грейнджер?" Ответа нет и не будет. Короткая встреча закончилась ответной улыбкой, выглядящей до безобразия жалко. Но Гермиона в этот миг уже не смотрела на Драко, она спешила к маячившему всё это время за её спиной Уизли, слишком довольному и раздражающе невозмутимому. Не хочется думать ни о коротком разговоре, ни, тем более, о Грейнджер, улыбка которой в первый и последний раз принадлежала ему. Но мысли сами собой лезут в голову, усмехаясь издевательски мерзко, портят и без того паршивое настроение.       Церемония проходит на автомате, в тумане собственных размышлений, из которых выдёргивает лишь поцелуй с Асторией. Лилии слишком яростно реагируют на новые ощущения, и непроизвольная гримаса кривит лицо Малфоя. Он лишь сжимает зубы, давя стон. Что ж, и к этой боли придется привыкнуть. В глазах теперь уже жены читается удивление, вызванное неожиданным осознанием. Парень коротко вздыхает, возвращая на место маску невероятного, безмерного счастья. Вместе с ним девушка разворачивается к гостям, ослепительно улыбается и крепко держит мужа за локоть. А тот замечает мелкую дрожь, бьющую тонкие светлые ручки.       – У тебя есть татуировки? – новоиспечённая миссис Малфой решается спросить об этом, лишь когда заканчивается торжество и молодожёнов оставляют наедине.       Драко еле заметно кивает головой, всем своим видом показывая, что тему продолжать не намерен. Но Астория этот факт старательно игнорирует, бросая следующий вопрос из множества вертящихся на языке:       – Много?       Её руки вновь дрожат, а в глазах стоят слёзы, причины которых Малфой решительно не понимает.       – Столько, сколько возможно, – отвечает он бесцветным голосом. С этого момента пути назад не будет, и чёртовы лилии на предплечьях больше не имеют никакого значения.       Девушка осторожно, стараясь не задевать пальцами кожу, закатывает рукав рубашки на протянутой в доверительном жесте руке. Медленно открываются её глазам сначала бесцветные пионы, затем выкрашенные белым лилии всевозможных размеров, кажется, пытающиеся заполнить собой любое свободное место.       – Чьи они? – вопрос вынуждает Драко поднять взгляд и одёрнуть руку. Цветы вновь прячутся под одеждой.       – Это не твоё дело, – в его голосе сквозит леденящий душу холод, и Астория на мгновение отступает. Но лишь на мгновение.       – Позволь последний вопрос, – нежная интонация и заботливое выражение лица, наконец-то настоящее, а не фальшивое, заставляют Малфоя пойти на попятную, сдаться.       – Последний, – голос его больше не веет холодом, теперь он кажется бесконечно уставшим. Уставшим от постоянных недомолвок, уставшим от фальши.       – Тебе больно, когда я прикасаюсь?       Всего секунду парень колеблется, выбирая между правдой и ложью. Но девушка смотрит на него с таким неподдельным сочувствием, что первый вариант в итоге побеждает. С них обоих хватит вранья на сегодня.       – Больно, но я уже привык.       – Мне жаль, прости, – тихонько шепчет Астория, сцепляя в замок дрожащие пальцы, опуская голову.       – Ты не виновата, – Драко просто пожимает плечами, не зная, что сказать, как утешить расстроенную девушку.       Повисшая тишина бьёт по ушам гулким, навязчивым звоном, но никому не хочется прерывать молчания. Брак по-прежнему выглядит до омерзения неправильным и ненастоящим, но сейчас Малфой думает, что пусть идеальных супругов из них не выйдет, у него и Астории есть шанс стать хорошими друзьями.       Последние три недели в жизни Гермионы выдаются слишком насыщенными. Постоянные разъезды в связи с предстоящей свадьбой, до которой (подумать только!) осталось чуть больше недели. Навалившаяся из-за недавнего повышения и близящегося отпуска работа в министерстве. Всё это не оставляет ни единой минутки отдыха, и сегодняшний день не становится исключением. Рабочее время уже почти двадцать минут как истекло, а девушка с самого утра не вылезает из-за стола, на котором громоздятся груды бумаг и документов. Она проигнорировала друзей, зовущих её на обед, а позже отмахнулась от предложения пройтись вместе до дома, проветриться после трудового дня. Некогда. Где-то через час сюда придёт Джинни, Гермиона специально попросила подругу подойти немного позже, и тогда из министерских забот она погрузится в свадебные хлопоты. Но за этот час нужно сделать ещё очень многое, а время бежит вперёд чересчур быстро. Поэтому вежливый стук в дверь она пропускает мимо и, когда Драко появляется на пороге кабинета, вздрагивает от неожиданности.       – Ой, извини, я думала, что все уже разошлись по домам, – почему-то адресованная ему дежурная улыбка в последнее время получается насквозь ядовитой, но парень никогда не обращает на это внимания и каждый раз глядит на девушку таким взглядом, будто смотрит куда-то вдаль, сквозь неё, и собеседницей абсолютно не интересуется.       – Я как раз собирался, – он и в этот раз невозмутим и холоден, что невероятно раздражает, – но тут осталось совсем немного работы, и я решил не откладывать её на завтра. Вот здесь всё, что ты просила сделать, проверь.       Гермиона перебирает ловко страницы, думая только о том, что почему-то в такой жаркий и душный летний день Малфой всё равно носит рубашку с длинным рукавом. Взгляд её цепляется за виднеющиеся из-под манжета очертания цветка, кажущегося смутно знакомым. Заинтересованная, она делает вид, что наклоняется к папке, пытаясь отыскать что-то среди бумаг, а сама незаметно для собеседника изучает его запястья. Но едва метка становится заметна наполовину, как сердце девушки с громким стуком падает вниз, а взгляд широко раскрытых карих глаз встречается со сталью в глазах Драко.       – Пионы, – еле слышно шепчет она. Потому что не может выдавить из себя хоть что-то громче шёпота. Потому что горло сдавили мёртвой хваткой судорожные рыдания. – Твои, – летит следом такой же тихий обрывок фразы.       – А на мне твои лилии, – Малфой явно не удивляется собственному равнодушию. И Грейнджер читает в ледяном взгляде, что сердце его покрылось коркой, а душа выдохлась под тяжестью долга, под суровым и недовольным взглядом отца, устала от любви, которой в любом случае не суждено быть. Парень автоматически закатывает рукава рубашки, показывая собеседнице полностью покрытые цветами предплечья. – Но в моём случае это не имеет значения.       Гермиона судорожно сглатывает, проводя пальцами по обнажённой коже. Оба чувствуют жар, чувствуют приятное покалывание от телесного контакта, и от этого девушке становится ещё более горько.       – Что нам теперь делать? – голос у неё всё же прорезается, но он по-прежнему тих, почти беззвучен. Пальцы натыкаются на белые полоски шрамов, расчертившие поперёк две лилии на левой руке.       – А что мы можем? – хмыкает Малфой.       Его тон, его манера держаться рядом с ней возвращают Грейнджер в школьные времена, к обоюдной вражде и ненависти. Как бы сейчас хотелось испытать вновь эти чувства, вызвать их в сердце, и пусть разум утонет в этом мраке. Вот только ненавидеть давно уже не получается.       – Что мы можем, Грейнджер? – вновь повторяет парень, сбрасывая её руки. – Я женат, ты, – он выразительно кивает на кольцо, и Гермионе чудится, будто оно впивается в палец, жжёт подобно клейму, – помолвлена. У нас не было и шанса с самого начала хотя бы из-за нашего происхождения. Но нет, судьба решила выкинуть эту злую шутку, решила посмотреть, как мы будем страдать вдали друг от друга, не имея возможности исправить ситуацию. Если ты спросишь меня, счастлив ли я с Асторией, то я отвечу нет. Но если спросишь, готов ли я разрушить собственный брак, я тоже отвечу нет.       На мгновение лицо Драко озаряет нежная и тёплая улыбка, когда он наклоняется к девушке, чтобы смахнуть всё-таки выступившие слёзы. Проводит аккуратно по влажной щеке, чуть касается губ, забывшись от осознания близости. Но затем парень отстраняется, и губы его вновь кривит презрительная усмешка, а глаза становятся похожи на лёд.       – Будь счастлива в браке, Грейнджер. Будь счастлива, насколько это возможно.       Дверь за Малфоем закрывается с глухим стуком. Гермионе кажется, будто она чувствует, как натягивается до предела связывающая их нить; и она сейчас что угодно отдаст, лишь бы эту нить порвать, лишь бы убрать эти чёртовы цветы с рук, а этого наглого блондина из сердца. Но нить судьбы не порвётся никогда, будет напоминать о себе, раздирая края оставшейся в душе раны, будет мучить, посылая сигналы с другой стороны. Но не порвётся. Девушка отворачивается к окну и не смотрит, как наливаются светло-голубым, похожим на кусок льда цветом пионы на предплечьях. Цветом грусти, тоски, разочарования. Настойчивый стук в дверь выводит её из транса, вынуждает вновь повернуться к рабочему месту и напустить на себя сосредоточенный и серьёзный вид. В кабинет заглядывает Джинни, напоминая, что Гермионе пора ехать за подвенечным платьем.