Свобода выбора

* * * Джинни выбирает свадебное платье. — Обратите внимание на наш последний каталог свадебных мантий… Изысканность с оригинальностью, классика в современной интерпретации… — голос мадам Малкин льется, как зачарованный ручеек где-нибудь в изысканном саду старинного родового поместья. — Нет, — безмятежно улыбается Джинни, подставляя щеку совершенно зарвавшемуся солнечному зайчику, прыгающему по салону, — я хочу платье. По маггловской моде. — Доча, — изумляется сидящая рядом в удобном атласном кресле Молли, — так не принято! Свадьба — самое важное событие в жизни девушки… — Платье, мамочка. Узкое и длинное. С разрезом до середины бедра. Из вот этой ткани… Отрез ложится на колени счастливой невесты мерцающим облаком. В каталоге ткань значится как «живая»: она искрится, играет множеством неожиданных переливов, дышит. Мадам Малкин кажется смирившейся со своей участью: — В белом цвете это будет выглядеть просто великолепно! Словно снег на горных вершинах. — Только не белое, — улыбается Джинни. — Ты уверена? — пугается Молли. — Люди Мерлин знает что подумают! Хозяйка салона понимающе кивает. Хотя лично ей не до сплетен: заказ не обещает быть простым. — Тогда беж? Голубой не пойдет к вашему цвету волос. Розовый я бы тоже не советовала. — Красное, — мечтательно роняет Джинни. — Оно должно быть красным. Цвета яркого пламени. Кажется, у Молли вот-вот случится самый настоящий сердечный приступ: она умоляюще прижимает руки к ставшей с годами еще более объемной груди и тяжело дышит, пытаясь справиться с потрясением. — Джин, детка! Но ведь это совершенно невозможно! Никто и никогда… Красный — это так вульгарно! И, в конце концов, ведь красный — цвет крови. — Нет, — Джинни подставляет разыгравшемуся солнечному зайчику раскрытую ладонь и довольно жмурится каким-то своим мыслям. — Красный — это цвет жизни, страсти, огня. Это цвет радости. Но… если тебе не нравится красный, мы всегда можем рассмотреть вариант с черным. Это так изысканно… * * * Невилл выбирает навоз для хогвартских теплиц. С тех пор, как он заменил Помону Спраут на посту преподавателя Травологии, в жизни директора МакГонагалл настал очень непростой период. Молодой, энергичный мужик, переполненный самыми разнообразными идеями — это вам не усталая дама предпенсионного возраста. Тут рутиной и не пахнет. А пахнет… Пахнет от нового преподавателя специфически. Заклинания заклинаниями, а ядреный запах драконьего навоза просто так перебить не удается даже с помощью магии. В подобные минуты Минерва ужасно жалеет о гибели бывшего хогвартского зельевара: уж Снейп-то сумел бы осчастливить ее зельем, временно отбивающим обоняние! — Вопрос о смене поставщиков встает решительно и неотвратимо. Хогвартс не может себе позволить покупать некачественную продукцию. С возрастом Невилл заматерел, утерял былую привычку мямлить, зато приобрел глубокий бархатный баритон, от которого старшеклассницы на лекциях по травологии впадают в эротический транс. Минерва сама видела блаженно-мечтательное выражение на физиономиях девиц во время объяснений о размножении какой-нибудь плотоядной орхидеи. Иногда груз прожитых лет — это неоспоримое преимущество, освобождающее тебя от… многого. Хотя она тоже не без удовольствия слушает разглагольствования Лонгботтома. Вот если бы они еще и не касались столь вонючей темы! — Притом давно доказано, что преимущество навоза гиппогрифов перед драконьим заключается не только в большом содержании магически активных веществ. Помет гиппогрифа, в отличие от навоза дракона, более ценен с точки зрения повышения урожайности, так как в его составе содержатся все питательные вещества, характерные для помета птиц и навоза млекопитающих. Кроме того, свежий помет гиппогрифа почти лишен неприятного запаха из-за отсутствия в его составе аммиачного азота… Минерва прикрывает глаза: теперь можно немножечко подремать. Выработанное годами административное чутье подсказывает, что у нее только что образовалось минут тридцать совершенно свободного времени. О своих драгоценных теплицах Невилл способен говорить бесконечно. — Невилл, я всецело доверяю вашему профессионализму. Убеждена, что вы сможете выбрать наилучший вариант. Предоставляю вам полный карт-бланш в решении этой проблемы. Выражение лица Невилла нельзя назвать иначе как счастливым. Но он все же пытается добиться от начальства большей определенности: — Так гиппогрифы или драконы, что вам говорит ваш богатый жизненный опыт, директор? Жизненный опыт. По сортам дерьма. Самое потрясающее, что Невилл в этот момент абсолютно серьезен. МакГонагалл обреченно вздыхает. — Какой из них, говорите, почти не имеет запаха? * * * Рон выбирает свое будущее. — Нет, Аврорат — это, конечно, круто. Даже очень круто… Но «Пушки»!.. — Ронни, неужели ты думаешь, что «Пушкам» нужен твой квиддичный талант? — неожиданно проницательно замечает уютно свернувшаяся у него под боком Лаванда. — Они же просто покупают второго после Гарри Поттера героя. Рон смущенно краснеет и прячет полыхнувшее лицо в блондинистые кудряшки, пахнущие солнцем и медом. — Так и Аврорату нужен не я, а очередной герой. Зато в «Пушках» у меня больше шансов доказать, что чего-то стою сам по себе. Какой я там аврор — не известно, а вратарем я был неплохим. Ведь правда? — Правда, родной, правда. Лаванде не очень-то нравится идея с «Пушками»: сегодня контракт есть, завтра — нет. Аврорат выглядит куда перспективнее. В конце концов, там существуют не только героические будни борцов с преступностью, но и вполне себе спокойная и неплохо оплачиваемая бумажная работа. А ее Бон-бон такой умный! — С другой стороны… — вздыхает Рон, стараясь не обращать внимания на то, как нежные пальцы игриво пробираются под пояс брюк. Не обращать внимания получается не очень. Все-таки медовый месяц — совсем неподходящее время для принятия серьезных решений. Его организм с этим согласен. — С другой… Уф! Что ты творишь?.. С другой… «Пушки» за последние годы не выиграли ни одного серьезного матча… — Мазилы, — соглашается Лаванда, расправившись с непокорной застежкой и двигаясь дальше. Вот уж кому не занимать упорства в достижении намеченной цели! И Рон, по правде сказать, совсем не против. Абсолютно. — Но ты мог бы вернуть им удачу… — Ты — моя удача, — хрипло выдыхает Рон, впечатывая в постель горячее покорное тело. Солнце и мед — все остальное может подождать * * * Гермиона выбирает специализацию в Магическом университете Мельбурна. — Шаманские практики аборигенов или кафедра Временных парадоксов? Луна молча пьет травяной чай. Она отлично знает: ничьи советы Гермионе не нужны. Тем более сейчас, накануне отъезда. Мороженное у Фортескью имеет отчетливый привкус разлуки. Мозгошмыги собираются в стаи, чтобы начать осеннюю миграцию. Очень может быть, нынче — в сторону Австралии. — Аборигены — это такая неизведанная бездна! Совсем другая ритуальная основа, другой подход к миру. Соединить европейскую и шаманскую магические традиции… Это могло бы вызвать прорыв. Ты не представляешь, сколько всего можно было бы сделать! У Гермионы фанатично блестят глаза, как всегда, когда она говорит о новых знаниях. Луна смотрит на подругу и думает, что ничего сделать нельзя. Мир — это река. Сколько ни выгребай против течения, все равно будешь толочься на одном месте. Зато если расслабиться, раскинуть руки и просто плыть… Можно раствориться в потоке, стать его частью. Пропустить мир через себя… — А на кафедре Временных парадоксов занимаются изучением Маховиков времени. У них там сохранился один. Если понять принцип действия… Глупышка Гермиона! Есть вещи, которые вовсе не стоит понимать. Луна задумчиво водит краем ногтя по салфетке, аккуратно прорисовывая невидимые линии паутинки-судьбы. Потом, улыбнувшись, добавляет еще одну — от себя. Определенно, так будет лучше. — Луна, — вдруг жалобно говорит Гермиона. — А поедем со мной в Австралию? Говорят, там много неизвестных науке загадочных магических существ. Ходили даже слухи об единственном в мире выжившем бармаглоте. — Конечно, — серьезно кивает Луна, продолжая потягивать остывший чай. — Всегда хотела побывать в Австралии. Бедному бармаглоту, должно быть, грустно в одиночестве. Гермиону посещает странное чувство: она вдруг начинает казаться себе абсолютно счастливым бармаглотом. * * * Билл и Флер выбирают имя для своего первенца. — Это девочка! Слышишь, рыжий чурбан: девочка! — горячится Флер, словно сухие горошины перекатывая по комнатам «Ракушки» раскатистое «р» своего очаровательного французского акцента. Билл на «рыжего чурбана» совсем не обижается. Пусть кричит! После того, как она сорвала себе голос, рожая их дочь там, в больнице Святого Мунго… — Тише, моя радость! Тише! Но ведь она родилась как раз второго мая! — Мари! Ее будут звать Мари. Это мило и женственно. И так звали мою прабабушку! У Флер куча очаровательных французских родственниц с очаровательными французскими именами. И Билл, безусловно, готов был бы согласиться на любое. Если бы не второе мая. Ему кажется, кто-то говорит с ним — оттуда: Фред? Ремус? Тонкс? Все те, кому так и не довелось подержать на руках собственного ребенка? Он чувствует себя распоследней тряпкой, когда трет ладонью раскуроченную Сивым часть лица и покорно соглашается, глядя на волны, бегущие за окном: — Хорошо, родная. Пусть будет Мари. Неважно, как будут звать ту, что сейчас таращит глазенки, так похожие на мамины, в своей зачарованной на ровное покачивание колыбельке и знать не знает ни о каких датах и войнах. Лишь бы была счастливой. Лишь бы обе его девочки были счастливыми. — Виктория… По-французски — Виктуар, — задумчиво говорит подошедшая Флер. — Мари-Виктуар, уи? И обнимает его сзади за плечи, прижимаясь губами к спине между лопатками. Билл дергает щекой в напрасной попытке не расплыться в счастливой улыбке. Получается плохо, совсем скверно, по правде сказать. Потому что… Виктория — Виктуар… Какая разница, на каком языке произносить слово «Победа»? И… ладно! Пусть будет Мари! * * * Драко Малфой выбирает себе жену. Судьбоносный разговор происходит в роскошном парке Малфой-мэнора. Что бы там ни творилось все это время за стенами благородного особняка, сам парк по-прежнему безупречен: белые дорожки, белые розы, белые павлины, орущие противными голосами. Нарцисса Малфой в белой изящной домашней мантии. Белый, точно хорек… тьфу! то есть горностай, Драко Малфой. — Мама! Ты бы видела, как омерзительно вела себя эта Паркинсон! «Хватайте Поттера!» Просто чудо, что ее не засадили в Азкабан. Никакого такта. И никаких мозгов. Да нынче от всего их милого семейства лучше держаться на расстоянии двойной… нет! лучше тройной аппарации! Миссис Малфой нюхает розу. Что еще можно делать в этом саду? Слушать павлинов и Драко одинаково невыносимо. — Хорошо, не будем о Панси. Хотя когда-то, помнится, ты находил ее милой. Что ты скажешь о Миллисент Буллстроуд? Ее семейству удалось удержаться на плаву. Говорят, какие-то связи в министерстве… — Мама! Ты давно в последний раз видела крошку Милли? Ей Мерлин! Легче перепрыгнуть, чем обойти! — Драко! В нашей ситуации внешность — совсем не главное. Мы едва выжили. Я готова сделать что угодно, лишь бы удержаться на плаву. Заметь: что угодно — это совсем не преувеличение. Драко дергает плечом. Хорошо маме рассуждать о высоких материях! А в брачную постель с горой жира ложиться ему. Да он попросту не выпьет столько возбуждающих зелий — передоз наступит раньше! — Мам, — говорит он почти умоляюще. — Может, ну его… этот брак? Время еще есть. — Стараниями твоего отца у нас с некоторых пор нет ни денег, ни времени, ни репутации, — спокойно роняет Нарцисса, взмахом волшебной палочки перекрашивая белые розы в черный цвет. — А скоро не останется и того, что все-таки есть… Астория Гринграсс? — Холодная, как могильная плита, — обреченно глядя на черные розы выдыхает Драко. — И такая же плоская. Мам! Нарцисса возвращает розам первоначальный цвет и пристально смотрит сыну в глаза. — Видимо, как всегда, решать мне. Пойдешь за Уизли. Их клан нынче у правительства в большом фаворе. От неожиданности Малфой даже пропускает мимо ушей двусмысленное «пойдешь за». — Мам! Но Уизлетта уже… А больше у них в семье девчонок нет. — Зато мальчишек — переизбыток. Хоть один из них да согласится породниться с Малфоями. Магического брака по договоренности еще никто не отменял. А наследники… Маги мы, в конце концов, или кто? Драко становится еще белее: таким же белым, как дорожки, розы и павлины. — Мама!!! Но я не люблю… мужчин. — Да? — хрупкая, невысокая Нарцисса неожиданно смотрит на непутевого сына сверху вниз и произносит самым благородным аристократическим тоном: — А ведешь себя как распоследний пидор. Драко вздрагивает. — Мама! — Итак, если ты снова способен дышать, вернемся к кандидатуре Астории Гринграсс. * * * Гарри выбирает сорт виски. Black Velvet или Jack Daniel's? Второй дороже. Зато первый лучше бьет по мозгам. Впрочем, как показывает опыт, дело не в качестве, а в количестве. Давно замечено: чем жарче климат, тем меньше нужно алкоголя, чтобы достигнуть желанного состояния забытья. Климат в Бразилии — зашибись. И бразильянки — тоже зашибись. И нет жесткого разделения на магов и магглов. Живут все вместе. Маги помаленечку колдуют, магглы воспринимают это как само собой разумеющееся. Национальные традиции. Никому нет никакого дела до Статута секретности. А еще здесь никому нет дела до Гарри Поттера. И до Англии. Хотя «Пророк» купить в местных магических лавчонках — никакая не проблема. Правда, с запозданием на две недели. Но это и к лучшему. «Меньше знаешь — крепче спишь», — сказано как раз про Гарри. А еще: «Многие знания — многие печали». О да! В последнее время он стал большим книгочеем — ничуть не хуже Гермионы. Гермионы, которая погибла, сражаясь за Хогвартс, в то время, как… Ни один Воскрешающий камень в мире не вернет их — тех, кто умер, потому что он выбрал жизнь. Выбрал свободу. Рон, Гермиона, Невилл, Луна, Джордж и Фред, Люпин, Тонкс и другие. Все они погибли. Кто не был убит во время сражения, тех доконали дементоры Азкабана. Победители не склонны к милосердию, и они правы. Свободу надо душить на корню. Страшная это штука — свобода. Особенно свобода выбора. Прекрасный виски Jack Daniel's горчит очередной бессонницей. Воздух в веселом городе Рио-де-Жанейро пахнет приближающимся карнавалом. Кому здесь интересна такая глупость, как сон! Ночь — волшебное время суток. Она скрывает все, что ты хочешь скрыть. Живи, сука! Живи и радуйся. Ты этого хотел. Пусть твоя жизнь никогда не станет прежней. Пусть английские магические газеты нынче может читать только заядлый мазохист. Пусть каждый день приносит известия о гибели тех, кого ты когда-то знал. Зато виски в этом баре просто отменный. * * * Гарри открывает глаза. И когда, спрашивается, успел их закрыть? Вроде бы на поляне все по-прежнему, ничего не изменилось. — Он не придет, — как-то разочарованно шипит змеелицый Волдеморт. — Я, видимо… ошибся. Трясущимися руками Гарри прячет под одежду мантию-невидимку и волшебную палочку. Вот почему у него все не как у людей? Говорят, перед смертью нормальный человек видит свою прошлую жизнь. А он видит — будущую. И не только свою. И не только видит, а как-то так… Знает. В деталях. Выбор есть всегда. Только иногда лучше бы его не было. Потому что… к Мордреду в задницу такой выбор! Интересно, что сказал бы по этому сложному философскому вопросу профессор Снейп? Гарри передергивает плечами. О да! Профессор сказал бы! От осознания несправедливости хочется плакать. Кричать. Выть. Хочется сбежать куда-нибудь на край света. К Мерлину на куличики. В Бразилию. На Марс. Очень-очень хочется. Гарри кривит губы в странном подобии улыбки и делает шаг вперед. — Нет, не ошиблись. * * * Белый туман лезет в глаза, уши, нос. Заползает между плотно сжатых губ. Гарри совсем не уверен, что у него все еще имеются губы. А также глаза, уши и нос. По правде сказать, он уверен, что умер. Последнее, что помнится — зеленая вспышка Авады, которая выглядит очень убедительно. Тем не менее являться в посмертие голым кажется ему дурной идеей. Тут же, точно по мановению волшебной палочки, рядом обнаруживается стопка одежды — и он одевается. Туман потихонечку рассеивается. Предметы выступают из белого молока, обретая реальность и — как бы это сказать? — вещность. Первой он видит скамейку, подозрительно похожую на те, что устанавливают на вокзальных платформах. А под скамейкой… Под скамейкой лежит маленькое скорченное существо, хрупкое и израненное. — Вы не можете ему помочь, Поттер, — раздается совсем рядом. Он резко оборачивается. В двух шагах от него стоит Северус Снейп, потирая рукой уродливые шрамы на израненном горле. Гарри отчетливо помнит, что именно сюда вонзились клыки Нагайны. — Но вы же умерли. Это невежливо. И даже бестактно, но удержаться просто выше его сил. — Несомненно, — подтверждает Снейп. — Значит… значит я тоже умер? — Не совсем. — А вы… сэр? Мы же с вами здесь… вместе… Разговор становится все более и более странным. Гарри никогда не думал, что после смерти будет вести беседы с умершим профессором Снейпом на призрачном вокзале. Туман рассеивается. Совершенно определенно: они стоят на платформе вокзала Кингс-Кросс. — У кого-то, — замечает Снейп, глядя туда, где должно находиться то ли небо, то ли стеклянный потолок, — просто отвратительное чувство юмора. Гарри слышится чей-то смутно-знакомый тихий смешок. — Что это значит? — Это значит, Поттер, что у вас есть выбор. Поскольку… — он кивает на существо, скулящее под скамейкой, — вы умерли, а вместе с вами умер и обломок души Волдеморта, пророчество осуществилось. С другой стороны… насколько я знаю, — снова многозначительный взгляд наверх (потолок, все-таки там находится привычный стеклянный потолок), — вы являетесь владельцем Даров Смерти. Стало быть, у вас с этой леди свои особые отношения. Похоже, вы можете выбирать. — Выбирать? — Гарри ошарашено приоткрывает рот, прекрасно осознавая при этом, что выглядит абсолютно по-дурацки. — Поттер, не будьте глупее, чем вы есть, — Снейп передергивается от отвращения и снова трет изувеченное горло, как будто подживающие раны зверски чешутся. — Скоро к перрону подойдет поезд. Вы вольны сесть в него — и отправиться… вперед. Или вернуться туда, откуда пришли, и закончить начатое. Они усаживаются на скамейку, словно в прошлой жизни только и делали, что мило беседовали, никуда не торопясь и не испытывая друг к другу особой неприязни. — Выходит, у меня есть выбор? — удивляется Гарри. — Поттер, — устало выдыхает Снейп, — вам ли не знать: выбор есть всегда. Но иногда это очень странный выбор. Откуда-то из глубины сияющего света возникает поезд — один в один тот самый, что увозил учеников в Хогвартс с платформы «девять и три четверти». Только вагоны его абсолютно пусты. Снейп смотрит на Гарри. — Ну? Стоянка будет недолгой. Решайте быстрее. — А вы, сэр? — А я, разумеется, поеду. Мне выбора, в отличие от вас, никто не предлагал. Сказано просто, почти буднично. И Гарри внезапно думает: «Была не была!» — Я предлагаю вам выбор, сэр. Давайте попробуем вернуться вместе. — Вы? — Снейп привычно приподнимает одну бровь, и Гарри неприлично хихикает, вспомнив Хогвартс. — Вы же сами сказали, сэр, про мои особые… отношения. Надеюсь, леди не будет против того, чтобы отпустить двоих в обмен на возвращенные дары. Несколько долгих минут Снейп молчит, глядя в пустоту. Паровоз дает долгий тоскливый гудок. Время отправляться. — Знаете, какие два слова я ненавижу больше всего? — внезапно спрашивает Снейп, неприятно хрупнув суставами своих длинных бледных пальцев. — Гарри Поттер? — ехидно интересуется Гарри, чувствуя необыкновенную легкость во всем своем несомненно призрачном теле. — Нет, — Снейп вздыхает и встает. — Свобода выбора. — О… — Гарри поднимается вслед за ним, бросает последний короткий взгляд на существо, стенающее под скамейкой, и на поезд, уже почти скрывшийся в клубах белого пара. — Не знал, что у нас с вами столько общего, сэр. Снейп окидывает помещение мрачным взором и решительно направляется к кирпичной стене вокзала. — Я думаю, запасной выход традиционно находится именно здесь. Пропуская Снейпа вперед («Только после вас, сэр!»), Гарри самым краем сознания успевает уловить, как тихий голос, ужасно похожий на голос профессора Дамблдора, едва слышно произносит вслед: — Удачи, мальчики. Что ж! Удача им, определенно, пригодится. И свобода. Свобода выбора. 26.06 — 30.06.15