Кто научился умирать

Когда Локи умирал в первый раз, он почти не успел ничего увидеть и запомнить, кроме злобной и довольной усмешки им же убитого Лафея, а очнулся уже захваченный воинственным племенем читаури. Времени для раздумий над странными посмертными видениями у него не осталось: надо было избежать очередного неприятного умерщвления. Когда Локи умирал во второй раз, смерть обхватила его очень крепко и держала в своих хладных объятиях до самого появления довольно хохочущего Лафея, который издевательски корчил рожи, передразнивая горюющего по убитому брату Тора. Расчувствовавшийся от непривычного проявления братских эмоций в свой адрес и только очнувшийся на другой стороне Локи не был расположен к общению с убиенным им же отцом. — И это всё? — Локи судорожно ощупывал себя, с удовольствием чувствуя, что цел и здоров. — А ты как думаешь? — Лафей внимательно оглядел его, пристально вглядываясь в глаза. — Ты всё ещё йотун, мой сын и наследник. Йотунхейму нужен законный царь и сильный правитель. — Довольно, — Локи замотал головой, поднимая перед собой руки. — Это всего лишь слова. Я — твой ублюдок. Не забыл, отец? Так они и провели то недолгое время, отведённое им двоим, в перепалках и ругани, поминая всё то хорошее, что они принесли друг другу, проклиная и славя Одина и всю асгардскую приёмную семью Локи. — Кстати, а не сдох ты только благодаря моей крови, ублюдочный ты засранец, — проворчал Лафей напоследок перед тем, как Локи очнулся, всё ещё злой и сердитый от незапланированного свидания с родным отцом. Размышлять об этой очередной встрече Локи совсем не хотелось, да и умирать ближайшие четыре тысячи лет он не собирался, поэтому принялся увлечённо править Асгардом. «Хватит с меня отцовского комплекса, так и с ума сойти недолго», — решил про себя Локи, отправляя Одина подальше в Мидгард, а заодно заказывая золотую статую себя любимого в парадном облачении и шлеме с гордо вздёрнутыми рогами. Психологическое состояние населения от наличия посмертного памятника любимого отпрыска Одина лишь улучшилось, а развитие мидгардского лицедейства под названием «театр» ещё более усилило локицентричные настроения в обществе. Когда Локи умирал в третий раз, сжатый и сломанный грубой силой Таноса, то Лафей уже ждал его. Без усмешки или гнева он наблюдал, как, дрожа и откашливаясь, Локи тёр себя по шее, не веря и не понимая, что боли больше нет и его мучения закончились. — Пора, мой сын. Я не смогу более возвращать тебя. — Локи с удивлением заметил, как истончился лик его отца по крови, словно став бесплотным, а голос Лафея зазвучал тихо и бессильно. — Безумный титан уничтожает половину всего живущего, что коснётся и Йотунхейма. Мне неоткуда будет больше черпать сил для тебя. — О чём ты? — Вернись в ледяной край, Локи. Как йотун, ты почувствуешь, что наш мир питает тебя гораздо сильнее любой асгардский магии. — Лафей говорил всё тише, захлебываясь и растворяясь. — Забудь о ненависти, как я забыл, и прими, что Всеотец всегда тебе желал, как понял и принял я сам так поздно. — Объединить наши миры? — Локи задумчиво опустил голову и, подняв её, уже не застал Лафея, оказавшись в полной пустоте.

***

Вернуться в мир, что всегда пугал его, который он пытался уничтожить, к существам, что своим видом и самим существованием повергали его в ужас? Локи замер, чувствуя, как манит и захватывает его эта пустота, а силы, так щедро отданные ему Лафеем, истекают из его бесплотного тела. «Довольно иллюзий, — торопясь, шепнул он сам себе, покрываясь ненавистной ему синевой с едва различимыми узорами, — статуя из векового льда тоже будет неплохо смотреться».