Оступившись во тьме

      Она знала, что я не потребую ничего особенного и не пущусь в разговоры с ярым желанием. Сейчас она смотрела перед собой спокойно, как человек вполне уверенный, что совершающееся должно совершаться. Даже я был в этом уверен, но все еще не осознавал, что моё участие во всем этом имеет весьма внушающее влияние. Я наблюдал сейчас за ней, почти не отрываясь. Привлекательное, с твердым выражением лицо и длинные ресницы темных глаз на данный момент были освещены единственным источником света. На улице расцветало, солнечные лучи проникали через распахнутое окно.              Не стану скрывать, ещё полгода назад её присутствие рядом со мной даже в многолюдном большом зале вызывало раздражение. Я долго не мог вникнуть, почему Альбус взял на пост помощницы директора столь своенравную особу, которая мало что делала хорошо. Ненависть эта была взаимной. Более того, она в карман за словом не лезла. Но больше всего меня удивил, нет, скорее шокировал тот факт, что Дамблдор решил засунуть ее в ту заваруху, которую сам сотворил. На мои противоречия он лишь отвечал, что мне стоит больше доверять людям.              Однако время шло. Я не успел заметить, как мы остались только вдвоём. Уволить её я не мог, поскольку дал обещание Дамблдору. Меня считали убийцей и предателем человека, который верил мне. Хотя, почему «считали»? Это и было так. Её же теперь презирали ученики и учителя во главе с МакГонагалл, и все это было лишь из-за того, что она делала свою работу – выполняла поручения директора. С большей, чем ожидал, досадой я смотрел на то, как её любимая учительница сказала ей, что она не оправдала её ожиданий. Я чувствовал эту обиду, я видел, как её губы задрожали, а в глазах блеснули слёзы. Её взгляд устремился на меня в поисках помощи с желанием рассказать профессору всю правду, но я лишь слегка мотнул головой и попросил обеих выйти вон из кабинета. Тогда странно было ощутить отвращение к своим же словам, но ничего больше я не хотел делать.              Она не чувствовала обиды на мои неприятные высказывания, чему я был ей благодарен. Честно говоря, я не желал делать этого. Но мое раздражение хотело наружу, и, разумеется, первым человеком, который оказывался в этот момент рядом, была она. Нет, даже не совсем так. Она была единственной, кто понимал всю ситуацию.              Я услышал шаги, которые оторвали меня от внезапно возникнувших мыслей. Она села напротив меня. Мы взглянули друг на друга и некоторое время сидели молча. Маловероятно, что в пять утра еще чем-то можно было заняться. Её усталое лицо носило следы плохо проведенной ночи в дежурстве. Упрямая. Я мысленно хмыкнул. После десятой попытки спровадить её в кровать в половине второго, я опустил руки. Я мог применить заклинание, но по отношению к женщине, которая буквально каждый день испытывала «круцио» на себе из-за острого язычка и попытки защитить детей, это было бы несправедливо.              – Вы с Гриффиндора?       Изумленная заявлением, которое, так очевидно, не имело никакой связи с происходящим, она переспросила меня. Я повторил вопрос.       Она усмехнулась.       – Почему вы так считаете?       Теперь усмехнулся я.       – Учитывая то, как часто мы с вами ссоримся вы явно из Гриффиндора. Для Слизерина характер слабоват. Вы, конечно не глупы, но до Когтеврана умом не дотягиваете.       Её уголки губ взметнулись вверх. У меня было ощущение, будто меня только что похвалили. Значит, угадал. Но за тем последовал вопрос, о котором я и подумать не мог.       – А что же Хаффлпафф?       – Вы серьёзно? Да у этих детей развитие останавливается на четвёртом курсе, но сами они этого не признают, пытаясь прикрыть это тем, что они, видите ли, обладают миролюбием и верностью. Вздор!              Наступило молчание. Моё сознание начало предчувствовать что-то неладное. Ну вот, я ждал, что она, молча, хлопнет дверью. Все же женщина не изменила позу, не шелохнулась, лишь улыбка на её лице стала шире. Откровенное, неистовое желание метнуть в меня чем-нибудь светилась в этих глазах. Я смотрел, дивясь, что не ищу объяснения. Все перелетело, изменилось во мне, и хотя чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогла всякую мысль. Я слышал стук своего сердца в груди, шее, висках. Я не хотел.              – Хаффлпафф, Северус. Вся моя семья из Хаффлпаффа.       Я пристально взглянул в эти глаза и убедился, что она не врёт. Этот голос не изменился. Мне лишь показалось, что я видел ненависть. Что мне сказать ей? Извиниться? Я не могу. Не умею.       Солнечный свет дошёл и до меня. Я отвлекся на то, что заставило меня зажмуриться. Это принудило меня одуматься и встать.       – Не….       – Прошу прощения.       –…надо.              Я сказал эти слова отчетливо и быстро, а она медленно и тихо. Она не смутилась и, как правильно я понял, считала неприятной необходимостью затронуть этот вопрос. Поэтому я ответил немедленно:       – Идите спать, вы устали.       Махнув палочкой, я закрыл шторы, которые были открыты ею. И снова холод, темнота. Только что я накрепко закрыл ту дверь, за которой хранились наши попытки начать разговор. В последнее время становилось все труднее.       – Северус, это когда-нибудь кончится, поймите же….       Она тоже встала, поняв, что обстановка накаляется. При этих словах воздух в моем горле сошелся. Я сохранил внимательную неподвижность лица, но внутри все сжалось от волнения и ярости.       – Снова эта попытка убедить меня в том, что весь этот план – формальность, после которой мы станем жить как обычно! Бред! Вы наивная идиотка!       Я не заметил, как начал кричать. Мы не могли просто взять и поговорить о чем-то. В конце каждого нашего диалога напряжение достигало своего пика.       – Нет, это попытка убедить вас в том, что еще ничего не потеряно!       Она не повышала голос. Откуда у неё эта чертова выдержка! Моя рука с палочкой взметнулась вверх. Спустя несколько секунд единственный оставшийся в этом кабинете шкаф опрокинулся со всем, что было внутри. Что-то сломалось, разбилось с громким шумом. Будь мы в другой части замка, все в ближайших помещениях бы проснулись.       – Давайте, рушьте все! Только от этого ничего не изменится!       – Заткнитесь! Вы, разумеется, сможете пойти дальше! Но я?! Отпечаток убийства навсегда останется на мне, какова бы не была её цель! Я убийца! Я Пожиратель Смерти!        Я чувствовал себя оступившимся во тьме, теряющим равновесие              Я спустился вниз по ступеням, опрокидывая все, что попадётся под руку. Портреты на стенах проснулись в недоумении. На портрет бывшего директора я просто не смотрел, потому что мне было стыдно.              Я присел на пол, пытаясь отдышаться. Пока это происходило, она стояла как связанная. Непристойно выругавшись, я с силой бросил палочку, которая ударилась о стену и упала на пол. Я не успел осознать того, как она подошла и присела рядом со мной. Спустя несколько секунд она бережно убрала волосы с моего лица. Я с усердием не хотел на неё глядеть, но она, обхватив моё лицо руками, подняла его на себя. Встретившись с карими глазами, которые отражали в себе ужас произошедшего, я попытался отстраниться. Но вскоре понял, что я просто не могу взять и отодвинуть ее от себя. Затем я прошептал:       - Я устал. Устал от того, что это происходит на моих глазах. Посмотри, во что превратился мир! А школа? Может ли Хогвартс быть Хогвартсом, если здесь учат применять насилие? Мне противно от того, что я спокойно на это смотрю. Она стала неподвижной; лишь её взгляд выражал глубокую и горькую печаль.       – Ты один из тех, кто борется за то, чтобы все это кончилось. Всем тяжело, Северус. Но именно эта усталость объясняет, что мы не стоим на месте, мы пытаемся что-то делать!       Я ее не слушал. Я никогда ее не слушал. За всю свою жизнь я слушал только одну женщину.       – Я любил её, люблю и буду любить. Но когда смысл твоих последних десяти лет – мальчишка, её сын, который должен умереть…. Я думал, мы его защищаем, а, оказалось, ведём к смерти. Если даже все это удастся, я не смогу выжить.       Я не называл имени этой женщины. Казалось, произнеся её имя, я спугну весь её образ так глубоко впечатанный в мою душу.       Я видел, что моя помощница уронила руки и молчит, молчит всем своим существом. Её рот дрогнул, полуоткрылся с намерением что-то сказать, но она просто не могла. Не знала, как поддержать человека, который точно знал, что иначе не будет.       – Это не может быть концом, Северус.       Я попытался остановить её, но женская рука схватила меня за плечо, тряся и требуя ответа.       Я не сразу понял, о чем она просит.       – Прошу, не говори так…. Я тебя очень прошу.       На глазах застыли слезы. На моих глазах. А она уже роняла на свои колени третью слезу. Её рука ещё крепче сжала моё плечо. Вот теперь её выдержка ослабла. Лицо приняло растерянный, но и в то же время раздраженный вид.       — Я не позволю тебе сдаться!       Этот шепот отразился в моей голове громким эхом. Она говорила так, будто ей подвластно все. Наивная.              Она смотрела на меня строго и прямо; неожиданно бросилась мне на грудь и крепко охватила руками, вся прижимаясь и трепеща.Я никогда никого в жизни не обнимал. Я не отрицаю, я поддался соблазну отблагодарить её просто за то, что она рядом как бы я от неё не отрекался. Она могла бы быть счастлива со своим мужем, уехав отсюда, но она почему-то здесь. Наивная….              Нет, она просто верит в меня, верит мне. Как это странно. Странно, когда человек от тебя ничего не хочет, не требует. Он просто рядом. Он не тебя не любит, не ненавидит, он просто есть. А ты просто не достаточно любишь её, чтобы она окончательно стала твоей слабостью и не достаточно презираешь, чтобы быть готовым потерять. Мысль этого момента напоминало свистнувшее мимо уха заклинание: так все стало мне ясно, без всяких многоточий и знаков вопроса.              Я вдыхал запах её волос, закрыв глаза. Хотелось остаться здесь, но я понимал, что выйдя за эту дверь, мы снова станем прежними. Предатель и женщина, не оправдавшая ожиданий.