Есть слова, которые остаются в душе на всю жизнь.
Постепенно все вокруг растворяется во тьме, она поглощает, скрывая за собой, и тянет куда-то вниз, в неизвестную бездну, затуманивает разум и заставляет сердце бешено колотиться. Чанёль сидит в полном одиночестве, держа в руках небольшой бокал, наполненный виски. В голове звенящая тишина, и отчего-то хочется кричать. Где-то внизу люди спешат домой, но с высоты птичьего полета Пак не видит их, замечая лишь яркие огни никогда не спящего города, который в ночи становится ярче, чем при свете дня. Вязкое и черное небо оседает где-то на подсознании, маня за собой, но яркая и светлая луна приструнивает на месте, не позволяя подняться с мягкого большого кресла. Чанёль может только выдохнуть, расслабившись, подняться и пройти на кухню, чтобы наполнить опустевший бокал. В квартире царит неприкасаемая тишина и непроницаемая темнота, и они вместе распаляют несдерживаемое ожидание внутри. Стрелка часов давно перевалила за полночь. Чанёлю больно дышать, на грудь давят невидимые тиски, становится холодно изнутри и легкий испуг касается кожи, вызывая мурашки. Он одним глотком выпивает обжигающий алкоголь, на несколько минут согревший все внутри и вызвавший волны мнимого спокойствия. Его хватает ровно на десять минут, но вновь прикасаться к полупустой бутылке Чанёль не хочет. Медленно подойдя к большому окну с широким подоконником, он останавливается перед ним, начиная негласную игру с самим собой. С высоты восемнадцатого этажа глядеть вниз и в каждом прохожем искать нужного. Каждый идущий мимо человек цепляет короткий взгляд темных глаз на себе, но это лишь на секунду. Все они не те, и все они чужие. А тот, кто действительно нужен, заставляет сейчас сердце сжиматься в томительном ожидании. Чанёль чувствует легкую усталость в мышцах, но уходить с места нет ни сил, ни желания. Когда все началось? Три месяца назад, когда в толпе засверкали карамельные глаза и кожа мраморного цвета ослепила глаза? Когда слегка хрипловатый и по-юношески трепетный голос извинился за вылитый на белоснежную рубашку кофе? Или нет, чуть-чуть позже. Когда в темноте горячее дыхание опалило кожу губ, легким шепотом осев внутри: «Я Сехун»? Но все не то. Чанёль не помнит. Чанёль не может осознать, когда взрослое и почти очерствевшее сердце позволило себе дать трещину под натиском невинных чувств. В жизнь ворвался ураган, чье имя сладким привкусом остается на губах. Пак переводит осторожный взгляд на свои большие ладони, вспоминая тихий шепот на самое ухо и жар прикосновений холодных пальцев, вырисовывающих причудливые узоры.Я вверяю свое сердце тебе, Чанёль. Береги его и храни.
В тишине и темноте, словно бы где-то в самой глубине груди Чанёля, раздается осторожный стук в дверь. Все, что было до, вдруг теряет всякий смысл, и мир мгновенно наполняется шумом улицы и легким поскрипыванием ветра снаружи. Дышать становится легче и свободней, а дрожь унимается, возвращая контроль. Чанёль почти сразу срывается с места, преодолевая большую гостиную за несколько секунд, замирает перед дверью и тянется к замку. Щелчок, и преград больше нет. На пороге стоит он, а большего в этот момент и не надо. Светлые, словно карамель, глаза смотрят слегка испуганно и в тусклом свете серебряной луны блестят, пропуская в сильной груди Чанёля шумный удар. Черные, смоляные волосы чуть спутаны, губы цвета чайной розы приоткрыты, жадно хватая воздух. На слегка впалых щеках расцветает нежно-розовый румянец. Полупрозрачная из-за дождя белая футболка прилипает к худому телу, очерчивая рельефные ряды ребер и подтянутый живот. Брюки с вертикальным черными полосками, растрепанные и грязные кеды, висящая в руках куртка и полупустой рюкзак на плече. Чанёль так любит все это. Всю эту небрежность и неаккуратность, дерзость и непослушность, легкость и задор. Чанёль так рад видеть это сейчас. Сехун едва заметно улыбается, пряча волнение куда-то в глубь себя, переступает через порог и так привычно обвивает тонкими руками шею Чанёля, ведет носом по щеке, улавливая запах алкоголя, немного хмурит брови, но льнет к теплу, согреваясь. Ему плевать, что он промок и идеальная рубашка Пака намокает вслед, ему плевать, что он ведет себя нагло и не спрашивает разрешения. Он чуть приподнимается на носочки, легко касаясь губами губ Пака, чувствует обжигающее прикосновение сильной ладони к талии и улыбается в поцелуй. — Я скучал, — хрипло шепчет Чанёль и слышит тихий смешок у самого уха. — Я тоже. Дверь закрывается, отрезая внешний мир насовсем. Вся вселенная замирает в глазах Сехуна, и Чанёль готов поклясться, он ее центр. Сехун проходит в глубь большой квартиры, погрязшей в сумраке ночи, сбрасывает рюкзак в угол прихожей, вешает мокрую куртку на спинку высокого стула и спешит на кухню. По-хозяйски открывает настежь холодильник, стоя перед ним, рассматривает все содержимое. Со спины подходит Чанёль, тычется носом в изгиб шеи, кладя руки на талию, прижимает к себе и что-то мычит, опаляя своим дыханием кожу О. Он достает из холодильника коробку с клубничным молоком, закрывает дверцу и идет к барной стойке, усаживаясь за нее. Хмуро смотрит на пустующий стакан и открытую бутылку виски рядом. — Неужели тебе нравится? Чанёль пристыжено опускает взгляд в пол, улыбаясь. Сехун умеет делать так, что Пак чувствует себя нашкодившим мальчишкой, которого отчитывают за какой-то незначительный проступок. Чанёль — взрослый мужчина, владелец крупного холдинга, медийное лицо, в общем и целом, тот, на кого равняется все подрастающее поколение молодых бизнесменов. Но рядом с Сехуном все возвращается на добрые десять лет назад, и юность вновь плещется в венах. Горячее, будоражащее чувство вспыхивает в груди, и неловкость застает врасплох. Сидя на высоком стуле, Сехун болтает ногами в воздухе, через трубочку втягивая розоватый напиток. В нем сосредоточены детство и невинность. Азарт и легкость. Еще неосознанное состояние, неполное ощущение жизни, перепутье и присущая глупость. Девятнадцать — эта тонкая грань между детством и взрослостью. Сехун на границе, но он так по-детски прекрасен, что не должен переходить ее. Чанёль смотрит на его яркую улыбку, светящиеся глаза. Внутри все трепещет.Ты свел с ума и даже не осознал этого. Ты мой шаг в пропасть, мой приговор и моя ошибка.
Это неправильно, они сами это прекрасно осознают, но сопротивляться нет сил. Чанёль обходит стол и встает сзади Сехуна, утыкаясь в макушку носом и вдыхая запах дождя и чего-то сладкого. — Как дела на работе? — тихо шепчет Сехун, разворачиваясь на стуле и устремляя взгляд в глубину темных, как бушующий океан, глаз. — Уволил пару сотрудников, — шепотом вторит Пак, ведя носом, вдоль шеи, — провел совещание, — руки тянутся к хрупкому телу, — подписал важный контракт, — стопоры вновь появляются и дыхание замирает на ключице Сехуна. — Как учеба? — Мне влепили «неуд» за частые прогулы, — вальяжно и немного дерзко, словно бы хвастаясь, шепчет Сехун. Он сам тянется к губам Чанёля, просто касаясь их. Еще раз. И еще. Аккуратно и нежно. — Я не хочу говорить об этом сейчас. Глупый мальчишка. Сехун тычется носом в грудь Пака, цепляясь за края его рубашки, сжимает до боли сильно, оставляет следы на ней, тяжело дышит и тянется к старшему. Сехуну многого не надо. Не нужны замки и громкие обещания, не нужна показуха и не нужно чье-то одобрение. Он нуждается в одном. В том, что так рьяно ускользает из рук с наступлением шумной жизни. Сехуну нужен Чанёль и его крепкие объятия, согревающие и волнующие прикосновения. — Ты устал. — Нисколечко. — Я же вижу. — Прошу, дай насладиться. И Чанёль остается стоять на месте, прижимая к себе со всей силы. Во всем, что случилось сейчас, виноват он сам. Он позволил, он не отпрянул, испугавшись, не пошел на попятную. Влюбился как мальчишка в хрупкость юного тела. Нежность прикосновений. Мягкость волос. И до одури сладкий аромат клубники, которым Сехун пропах с головы до ног. Младший так легко свел с ума Пака, покорил и забрал себе. Так легко окунул их двоих в мир искренних чувств и эмоций, показал Чанёлю то, что он не видел никогда. Сехун поднимает взгляд вверх, ловит темноту чанёлиных глаз, как птенец клюет в губы старшего, улыбнувшись так обезоруживающе, что у старшего подкашиваются ноги. Он осторожно толкает Чанёля в грудь, спрыгивает со стула и, схватив большую ладонь Пака, ведет его за собой, скользя яркими носками по гладкому паркету. Пройдя в большую гостиную, Сехун останавливается перед мягким креслом, садит старшего в него и садится сверху, положив голову на плечо. — Хочу, чтобы так было всегда, — осторожно тянет О, проведя пальцами по груди старшего. Чанёль не может ответить. Отвечать нечего. И Сехун понимает. В глазах предательски щиплет, сердце заходится быстрым стуком, все внутри сжимается от противного осознания. Он утыкается лицом в изгиб шеи, успокаивает сбившееся дыхание, тянет руки, обнимает, наслаждается, запоминает. Как ребенок ищет спасение в крепких руках мужчины. Чанёлю больно и страшно, но он все равно обнимает в ответ, прижимая к себе. Защищать и беречь. Вот, что надо делать с Сехуном.Ты снова плачешь, Сехун. Не надо, не делай этого...
—…прошу. Сехун тянется к губам Чанёля, срывает с губ тихий, задавленный стон, накрывает его щеки своими холодными ладошками и нагло ворует поцелуй. Не встречает сопротивления и углубляет его.— А ты знал, что у самых глупых людей всегда холодные ладони? — По-моему, хён, у самых добрых. — …у самых добрых…кажется, ты прав.
Чанёль ведет вдоль спины Сехуна своими горячими ладонями, тянет край футболки на себя, снимает ненужную и мешающуюся вещь с хрупкого мальчишки. От прикосновений к молочной коже по рукам проходят электрические заряды и в груди все сжимается в стократ сильней. Сехун тянется к рубашке старшего, оглаживает идеальный и белоснежный воротничок, расстегивает первую пуговичку, и Чанёль тут же перехватывает его руку, испуганно смотря на нависшего над ним Сехуна. Он мотает головой в отрицании, дышит через раз, сильнее сжимая руки на тонких запястьях. — Хён, — тихо и улыбаясь шепчет Сехун, — мне больно. И это отрезвляет. Хватка ослабевает, Чанёль вновь поднимет взгляд затравленного ребенка на Сехуна и осознает, что хочет почувствовать его ближе.Сбрось оковы, хён. Эти узлы между нами. Они мешают.
— Пожалуйста, — на самое ухо, очень тихо, почти сломлено, касаясь руками сильного тела. Сехун опять тянется к пуговицам, доходит до второй и выпутывает ее из петли, проследив реакцию Пака. Он смотрит в пол, дышит тяжело и рвано. Но не шевелится, молча позволяя Сехуну действовать. Пуговицы одна за другой покидают петельки, открывая О вид на смуглую кожу и подтянутый торс. Он доходит до края строгих брюк, выпутывает полы рубашки и расстегивает до конца. Глаза Сехуна тут же цепляются за испуганный взгляд Чанёля, прося разрешения. Все кажется странным и пугающим. Сехуна пробивает мелкая дрожь. Старший кивает, и О осторожно разводит края рубашки в стороны. Сильная грудь, вздымающаяся из-за тяжелого дыхания, накаченный пресс и красивый рельеф взрослого тела. Младший невесомо кладет руку на сердце, слушает сердцебиение и припадает губами к шее. Чанёль возвращает ладони на хрупкую спину Сехуна, откидывает голову назад, прикрывая глаза. В голове мутнеет, внизу живота стягивается приятный узел, с губ срывается тихий стон, больше похожий на рык. Молочная, белоснежная, фарфоровая кожа блестит в лунном свете, а Сехун сам кажется ненастоящим и эфемерным. Его затуманенный взгляд возвращает чувство реальности обратно, заставляя и без того бушующее сердце взорваться еще раз. — Не стоит, — на грани слышимости хрипит Чанёль, готовый прекратить все в один момент. — Пожалуйста, — тихо вторит Сехун, в его глазах, с тонкой поволокой безумия, застывают слезы, и Паку кажется, что точка невозврата пройдена. Мир ускользнул из рук. В них осталось лишь маленькое сердце. Личный ураган в жизни Чанёля. Он подхватывает Сехуна под бедра, а тот обвивает его талию ногами, хватается испуганно за сильные плечи и кошкой выгибается в спине, покрываясь румянцем. Белоснежная кожа становится слегка розоватой, пухлые губы ярче от долгих поцелуев и все внутри сжимается с новой силой. Сехун тянется к губам старшего, чувствуя такой явный контраст виски и клубничного молока. Его аккуратно кладут на мягкую кровать, атласное покрывало ярким холодом оседает на нежной коже спины, Сехун неконтролируемо стонет от ощущений, и Чанёль осторожно накрывает губы, успокаивая.Я боюсь.
Сердце раненой птицей бьется в груди. Младший подползает ближе к изголовью, укладываясь на подушку и на долю секунды прикрывает глаза. Только их открыв, он видит перед собой лицо Чанёля, его глаза, пропитанные опаской и слишком сильной заботой, манящие губы, и пути назад не остается. Все внутри трясется, кричит и боится, но Чанёль осторожно целует в висок, вновь проходя рукой по хрупкому телу. Он чуть отстраняется и смотрит на лежащего под ним Сехуна, открытого, невинного, нетронутого и только его. Всецело и до конца. Он тянется к острым ключицам, целует без зазрения совести страстно и желанно, оставляет багровые следы, наливающиеся синевой, чуть прикусывает нежную кожу и слышит тихий стон Сехуна, так бессовестно сорванный с пухлых губ. Чанёль отстраняется, тянется к кромке полосатых брюк, наступившую тишину разрывает звук расстегнувшейся молнии. Кровь приливает к лицу Сехуна, и ему кажется, что земля беспощадно разверзается под ним, утягивая вниз. Он чуть приподнимает бедра, позволяя Чанёлю снять с себя мешающую вещь вместе с бельем, и, оставшись полностью нагим, Сехун прикрывает лицо руками. — Ты красив, — басовито хрипит Чанёль, и его голос отзывается во всем юном теле волной мурашек и толикой безумия, что так быстро проникает во взгляд. Чанёль исследует руками до этого неизвестные участки тела, обжигает своими теплыми ладонями, срывает постыдные стоны с губ Сехуна и наслаждается. Вновь тянется к губам, сминает их более настойчиво и раскрепощенно, позволяя младшему привыкнуть к новым ощущениям. Во взгляде Сехуна какая-то по-детски слепая доверчивость, Чанёлю кажется, что он ворует у мальчишки что-то ценное, но остановиться не может. Все происходящее вспыхивает предупреждающим красным цветом в голове, внутренний голос молит все прекратить и не заходить дальше, но слишком поздно. Взгляд Пака заволакивает сумасшествие, в груди давно разверзлась большая дыра, наполнить которую способен лишь один человек. У Сехуна из глаз текут тихие слезы, но руки тянутся к Чанёлю, прося большего, губы вновь нагло воруют невинные поцелуи, и сердце разрывается внутри. Пак снимает с себя брюки, отбрасывает их куда-то в сторону, нависает над младшим и рвано дышит. Во взгляде Сехуна столько любви, столько нежности и столько доверия, что внутри все сжимается от страха. Чанёль совершает самую главную ошибку всей жизни, забирая себе столь прекрасное и юное тело. Тридцатилетний мужчина теряет голову от одного вида хрупкого Сехуна, а тот и не думает сопротивляться, открываясь навстречу. Совладав с напуганным сердцем, он осторожно разводит ноги в стороны, позволяя Паку пристроиться рядом. Немой вопрос застывает в глазах, требуя разрешения, и Сехун уверенно кивает, сжимая тонкие пальцы на сильных руках Чанёля, что тянется к тумбочке, доставая смазку. Сехун надрывно всхлипывает, ощущая внутри один палец. Перед глазами начинает все плыть, но Чанёль тянется к его губам, целуя и успокаивая. Он сильный, О доверяет ему, заставляя себя расслабиться. Сехун впивается тонкими ногтями, оставляя следы, что тут же начинают алеть. Слезы льются не переставая, голова кружится и все разбивается вдребезги, когда Чанёль добавляет второй палец. Сехуну больно, он срывается на крик, все рвется на части. Все эти ощущения у него впервые. Жгущее чувство внутри, трепет, страх, боль, дрожь и доверие. Все впервые. Все с Чанёлем. Он полюбил, искренне и безвозвратно. Только ему смог открыть свое сердце, мечтавшее о романтичной сказке, но встреченное жестокой реальностью. Чанёль никогда не сможет забрать Сехуна себе и показать его миру, не сможет подарить той истории, о которой глупый мальчишка все еще мечтает. Но любовь, что он дарит, все окупает. Третий палец, и Сехун надрывно кричит, разрывая тишину. Чанёль целует, куда придется, гладит взмокшие волосы О, что-то шепчет на ухо и касается губами виска, чтобы показать, что он рядом. Берет тонкое запястье в свою руку и целует тыльную сторону ладошки, прося прощение. Сехун тянет Чанёля на себя, утыкается в плечо и каждый раз кивает, прижимая к себе. Требуя защиты. Требуя ласки. — Ты мне веришь? — тихо в самое ухо шепчет Чанёль, обеими руками упираясь в грудь младшего, высчитывая ряды ребер, бережно проводя по хрупкой груди своими большими ладонями. — Да, — тихо, но честно шепчет Сехун, жмурясь от подступающего страха. Для Чанёля это знак идти до конца. Он еще раз целует Сехуна, последний раз так дерзко смешивая виски с клубничным молоком, наслаждается этим вкусом и чувствует себя последней сволочью, своровавшей у мира юное сердце.Мне не хватит никаких слов, чтобы доказать мою любовь.
Чанёль входит быстро и без предупреждения, заставив Сехуна прогнуться в спине, вскрикнуть до боли громко и болезненно сжаться внутри, не справляясь с новыми ощущениями. Пред глазами взрываются фейерверки, в голове гудит и руки потряхивает. Чанёль дает младшему привыкнуть, он убирает мокрую челку назад, смотрит с заботой в напуганные глаза О и ждет разрешения. Все рухнуло, осыпалось пеплом. Сехун осторожно кивает, прикусив до крови губу и выдохнув. Старший мгновенно теряет контроль, продолжая двигаться в юном теле, неразборчиво и быстро, позволять себе тихо стонать, почти что рычать, покрываться мурашками от громких стонов Сехуна и запоминать где-то на задворках сознания, как соблазнительно звучит его имя хриплым голосом О. Младший привыкает, наслаждается и царапает смуглую кожу Чанёля. Он выгибается в спине. Бледная кожа, испещренная витиеватыми паутинками голубоватых вен, блестит от пота в свете лунного диска. Становится больно внутри, больно до надрывного крика и тихих просьб о вечной любви. Терять контроль и открываться на встречу, только с ним. Только с Чанёлем. Только ему позволено видеть Сехуна таким, только ему позволено прикасаться так, только он может срывать все тормоза у младшего.Только ты и только для тебя, я обещаю.
Чанёль теряет голову, освобождаясь от тугого узла внизу живота одновременно с Сехуном. Он валится на кровать, растеряв все свои силы, дышит тяжело и еле-еле открывает глаза, видя перед собой такого Сехуна, которого не видел никогда. Румяные щеки и затуманенный взгляд. Молочная кожа, опороченная большими метками, что оставил Пак. Вздымающаяся грудь и искусанные в кровь губы. Сегодня Сехун потерялся для всего мира до конца. Потерялся для друзей и родных. Для обычной жизни. Он утонул глубоко и навсегда. Запер сердце на тяжелый засов, оградился ото всех, последний раз смотря в черные глаза, искрящиеся любовью. Младший чуть приподнимается, чувствуя резкую боль во всем теле, но игнорируя ее, припадает губами ко лбу Чанёля, который неосознанно проваливается в сон, по-хозяйски притягивая Сехуна к себе. У одного сердце размеренно отстукивает свой ритм, приходя в норму, а у другого сжимается, продолжая надрывно биться о ребра. Больно. И, кажется, в последний раз так легко и свободно. Чанёль — взрослый мужчина, владелец холдинга, медийное лицо, в общем и целом, тот, на кого равняется все подрастающее поколение молодых бизнесменов. А Сехун, он, простой студент художественного института, все еще верящий в сказки и любовь с первого взгляда и навсегда, любящий клубничное молоко и не перестающий ругать за спиртные напитки. Все это было обреченно с самого начала. Сехун знал это. Через неделю, месяц или полгода, когда неопытное сердце навсегда пропадет в безответной любви, все прекратится, потому что «Сехун, ты же понимаешь, наши отношения — это ошибка». Лучше закончить все сейчас. Сехун знал, но Сехун не хотел. Поэтому сегодня не смог сказать себе нет, требуя от Чанёля во всем быть первым с ним. Первый заинтересованный взгляд на худощавое тело и первая похоть в глазах. Первая ухмылка и первый флирт. Первый поцелуй и первая влюбленность. Первое осознание и наконец-то первая любовь. Первый секс и первое прости-прощай. Все впервые. И все навсегда. Но так и не сказанное «я люблю тебя». Хотя бы в пустоту, хотя бы в порыве чувств и инстинктов, хотя бы солгав.Спасибо, Чанёлли-хён.
Утром Пака встречает пустая постель и новая непроницаемая тишина. Стертый из телефона номер и отсутствие Сехуна в жизни. Только недопитое клубничное молоко и разворошенная постель напоминают об ушедшей ночи.Я многое упустил, Сехун. Мне жаль. Я люблю тебя. До свидания.