Дочки

Гензо снял фуражку и без сил опустился на причал. Вдали таял парус Мугивар, унося в долгое и опасное приключение уже совсем не маленькую Нами. Как бы ни болело сердце, Гензо понимал, что не вправе останавливать её. Столько лет Нами страдала ради них, так разве сложно ему, старику, немного потерпеть? Рано или поздно эта безумная команда вернётся домой с сокровищами, титулами и самым лучшим в мире навигатором — и к тому дню деревня должна стать местом, откуда не захочется уплывать. — Не переживай, Ген-сан, — первые за восемь лет плечи Ноджико расслабились, а глаза без боли смотрели на море. Гензо протянул руку, чтобы погладить Ноджико по волосам, но замешкался и сделал вид, что просто потягивался. — Наша Нами не пропадёт. И друзья у неё славные, поверь мне. — Я-то верю, — проворчал Гензо. — Но тебе легко сказать «не переживай», а у меня сердце не на месте! — Значит, будем его возвращать, куда положено, — рассмеялась Ноджико и обняла Гензо, обдав свежим запахом мандаринов. Куда-то исчезла её серьёзность, сменившись облегчением и беспечной радостью. Не без светлой грусти Гензо подумал, что из двух сестёр Ноджико больше всего напоминала Бельмере. — Начни со своих дружков, — вздохнул он, кивнув на Джонни и Йосаку, которые до сих пор рыдали и махали вслед Ророноа Зоро. Такую энергию да в мирное русло — цены бы им не было… Ворчал Гензо скорее по привычке, но уж очень он не любил, когда здоровые парни ревели, точно девчонки. Со слезами надо что-то делать, а как с ними справляться, Гензо понятия не имел. Удачная находка с вертушкой дважды не работала, да и не хотелось ему повторять то, что предназначалось только для Нами. Ноджико легко отвлекла безутешных страдальцев от попыток пробить головами в причале дырки. Стоило ей подойти, как они мгновенно умолкли и взглянули на неё так, что у Гензо неприятно засосало под ложечкой. Под чутким руководством Ноджико оба помогли жителям прибраться на берегу, а затем побрели за ней в гору — прямо к дому, почти скрытому густой мандариновой рощей. — Ты поселишь их у себя? — не веря своим глазам, спросил вечером Гензо. Он случайно проходил мимо и решил проверить, как устроились гости. — Но ведь у нас есть свободные дома! — В которых нет ни печки нормальной, ни мебели, и всё заросло плесенью, — поморщилась Ноджико. — Не думаю, что им там понравится, а мне не помешают помощники. Нельзя всё взваливать на одного Тябо, он ведь ещё совсем ребёнок. С последним Гензо не мог не согласиться, но вот против «помощников» у него родилось тысяча и одно возражение. Охотники на пиратов, пусть и неудачливые — это ли подобающая компания для молодой девушки? Ноджико, услышав это, застыла с полотенцем в руках. — Ген-сан, — тихо-тихо, чтобы не услышали Джонни и Йосаку в соседней комнате, — ты что, ревнуешь? Покраснев, Гензо сбежал, придумав нелепый предлог, и уже у себя дома осознал: да, ревнует. Не как ревновал бы юнец красивую девушку ко всем конкурентам, а как отец, для которого отдать единственную дочь чужим людям подобно смерти. Он ведь помнил их совсем крохами, своими руками вырастил! И вот теперь позволить каким-то балбесам позорить честь Ноджико? Нет, на такое Гензо не согласен. В деревне Джонни и Йосаку прижились на удивление быстро. Привыкшие к бедности, они не роптали на скудную еду и «спасибо» вместо зарплаты. Гензо наблюдал за ними издалека и с удивлением отмечал, что не такие уж они и балбесы, какими он их считал. Да, неловкие и шумные, да, часто отвлекаются на ерунду, да, из таких не сделаешь принцев на белом коне (одном на двоих); но они трудились изо всех сил в мандариновой роще, не отказывали никому в просьбах, учились чинить крыши и латать пробоины в лодках. Так выходило, что Гензо почти всегда смотрел им в спины, и пусть он сам не был настоящим воином или дозорным, как Бельмере, но главное заметить не составило труда. Ни у одного на спине не было шрамов. — Ген-сан! — Джонни волок за хвост огромную рыбину больше него самого в два раза. Отдышавшись, он вытер со лба соль и вытряхнул из волос водоросли, а затем с широкой улыбкой воскликнул: — Мы будем работать ещё усерднее, Ген-сан! Нам с Йосаку очень нравится ваша деревня, — уже серьёзным тоном, — и мы бы хотели здесь остаться. По рыбной колее бежал Йосаку, на плечах которого висели просоленные верёвки. Днём и вечером они помогали с мандаринами в роще, а ночью и по утрам учились рыболовному мастерству. Когда с таким графиком они умудрялись спать и организовывать вечеринки для детворы, оставалось для Гензо загадкой. Нахватавшись пиратской романтики, Джонни и Йосаку жили как в последний раз, и каждый их день был наполнен движением, энергией, событиями. В них влюбились почти все и даже ворчливый доктор Нако изредка делился со «вздорными мальчишками» запасами саке. — Это вы не у меня спрашивайте, а у всех жителей, — скрестил руки на груди Гензо. — Парни вы вроде хорошие, если вам разрешат остаться, то так и быть. В глубине души (вопреки здравому смыслу) Гензо хотел посадить этих чудиков в лодку, вручить вёсла и отправить куда-нибудь далеко-далеко, чтобы никогда не нашли дороги назад. Зла от них не было, как и вреда, но противный червячок грыз Гензо всякий раз, когда он слышал смех Ноджико, предназначенный им, или видел, как Йосаку бережно носил Ноджико на руках, а она ничуть не возражала. Серьёзный разговор постоянно откладывался, причин выгонять горе-охотников становилось всё меньше. Окончательно запутавшись, Гензо пришёл к доктору Нако — и под рюмку саке пожаловался на своё горе. — Дурак ты, что ли? — крякнул от удивления Нако. — Девчонка выросла уже, не надо её опекать. А если всё неймётся размять старые кости, так выясни, что между ними тремя происходит. Я неплохо знаю Ноджико-тян и уверен, что абы кого она бы в дом не пустила. Помнишь того светлого дылду нашей Мере? О да, Гензо помнил. Оторва с детства, Бельмере всегда умела вызывать у тех, кто её любил, незапланированный сердечный приступ. Сперва девочек маленьких от смерти спасла и опекать взялась, затем целую рощу мандарин вырастила, а под конец притащила в дом старого друга, погостить. Так он несколько месяцев с ними жил, смешной такой был, вечно падал на ровном месте. Гензо не забыл, как он ушёл на рассвете — непривычно печальный и серьёзный, ничего на прощание не сказал, только глаза у Бельмере были на мокром месте. Наверняка он умер — такие честные и добрые люди долго не живут на Гранд Лайн, если они не пираты. А честные и добрые пираты сродни мифу. Можно было сколько угодно убеждать себя, что всё это ради счастья Ноджико и её будущего. Что нельзя, чтобы она повторила судьбу Бельмере — и вновь печально смотрела на море, куда обязательно уплывут её мужчины рано или поздно. Можно вообще что угодно, но не когда ты уже старик и не способен карабкаться на деревья так же ловко, как двадцать лет назад. Рядом с домом росло очень удобное дерево. Оно не плодоносило и служило скорее для украшения участка. На него Ноджико цепляла верёвки, протягивала к окну и вешала на них сушиться бельё, ведь в самом доме для этого места не хватало. Взгромоздившись на ветку, Гензо раздвинул листья и подслеповато сощурился. — Сестрёнка, мы всё собрали! — Джонни и Йосаку несли полные корзины сочных мандаринов. Ноджико помахала им и вышла навстречу, проверить работу, как подумал Гензо. Несколько минут она действительно внимательно рассматривала плоды, крутила их в руках и сравнивала между собой, ища изъяны. Всё это время Йосаку неловко чесал бритую макушку, а Джонни ковырял носком землю. Они живо напомнили Гензо Нами и Ноджико в детстве, когда они выполняли поручение Бельмере и ждали её одобрения. Может, между ними именно такие отношения? Называют же они её «сестрёнка», а не «любимая» или «крошка»… За последнее Гензо без колебаний их бы придушил, чтобы языки не распускали, но повода всё никак не было. Вежливые засранцы. Отряхнув руки, Ноджико поднялась с корточек и ласково улыбнулась обоим. — Молодцы, хорошо поработали! — похлопала она их по плечам и, когда у Гензо почти отлегло от сердца и начала затекать правая нога, поцеловала в щёку по очереди. — Пойдёмте в дом, обед скоро остынет. Подталкиваемые в спины, Джонни и Йосаку покорно скрылись из виду, а Ноджико развернулась к дереву и приложила ладонь к глазам козырьком. — Ген-сан! — позвала она негромко. — Вашу тень хорошо видно, спускайтесь. Нога предала Гензо на полпути к земле: подвернулась и увлекла своего хозяина вниз, хорошенько изваляв в траве. Без единого смешка Ноджико помогла ему подняться, заботливо отряхнула форму от мусора и усадила в корнях дерева, чтобы не тревожить больную ногу. — Сильно болит? — Гензо было ужасно стыдно, а беспокойство в голосе Ноджико пуще прежнего подстегнуло совесть. Он смущённо закашлялся и отвернулся, пряча глаза. Буркнул: — Царапина, — и не проронил ни слова, пока Ноджико ходила за мандаринами. Она высыпала целый десяток ему на живот и села рядом. От неё пахло травой, приправами и домом. — Я понимаю, ты волнуешься за меня, — ладонь Ноджико накрыла его, сухую и морщинистую. Он и не заметил, как в глазах стало мокро и солоно. Колено болело. — И не буду тебя отговаривать или ругаться. Мне… мне кажется, что после всего, что ты для нас сделал, у тебя есть полное право перекинуть меня через ногу и отшлёпать. Помнишь, ты так сделал, когда я украла твоё ружьё? Гензо вытер глаза рукой — мусор попал, чёртова трава. — Можешь отчитывать меня, следить и учить, можешь гонять моих ухажёров и проверять, чем я с ними занимаюсь, кроме возни с семенами. Гензо моргнул, не уверенный, что всё расслышал верно. А Ноджико продолжала: — … приходи в любое время, оставайся на ночь, отправляй их по поручениям сколько угодно, правда, это нормально. Только об одном умоляю, Ген-сан. — О чём же? Ноджико сжала его пальцы так сильно, что сама скривилась от боли. — Не рискуй собой понапрасну. Гензо снял фуражку и посмотрел вверх. Дерево было высоким, с густой кроной и узловатыми ветвями. Повезло, что он не переломал себе руки и ноги, когда падал, а мог ведь и шею свернуть легко. Из дома раздавался громкий смех и скрип ложек о дно тарелок, оглушительно пахло мандаринами, а Ноджико нежно гладила Гензо по голове и повторяла, что её любви хватит на всех — и на двух балбесов, которые в ней души не чают, и на одного ревнивого вояку. Для отца нет счастья больше, чем взрослая дочь. Особенно, если их две.