Я напишу ей письмо

Я напишу ей письмо. Я думаю об этом больше месяца. Простое письмо с благодарностью за интересные занятия и парой комплиментов ее преподавательскому мастерству. То есть, письмо, конечно, будет непростое – мне будет сложно подобрать слова, ведь она так много для меня значит. А еще, думается, ей мало пишут писем. Поэтому оно должно быть идеальным. Моя очередь отвечать, и я бросаюсь в пучину французской грамматики. Я насквозь вижу студентов, претенциозно заявляет она. Я - всевидящее ясноглазое око Лары Анатольевны. Если это действительно так, я удивляюсь, почему она до сих пор разрешает мне сидеть на первой парте около нее. В моих фантазиях я не прижимаю ее к стене и не извиваюсь с ней на простынях; разве что откидываю волосы и целую в шею. Может даже в воротник водолазки. А, скорее, иду рядом по улице и несу ее сумку. Сумка эта черная, кожаная,- есть такие, априори тяжелые, даже пока в них ничего не положили. Она будет тянуть меня к асфальту так же, как тянет меня на дно это опасное чувство, эта темная страсть в шкуре легкой привязанности. Я не представляю ее в нижнем белье, но представляю, как по утрам она пьет кофе и включает France 24. Возможно, я бы хотела увидеть ее перед телевизором. Сварить ей кофе. Но пока я лишь обхожу ее стол и заглядываю в пустой пластиковый стаканчик с коричневой жижей на дне – я сама не знаю, зачем. Может, чтобы увидеть ободок ее губной помады на краешке. Может, чтобы представить, как я касаюсь этого следа своими обкусанными губами. У нее тяжелый характер, она никогда не идет на уступки и может говорить резкие, обидные вещи. Ее уважают, но не любят. По крайней мере, мое яростное восхищение нашими парами никто не разделяет. Я влюбляюсь в язык, влюбляюсь в нее, во французские фильмы и в молодого Депардье. Но в нее, конечно, больше. Она готова вырвать сердце из груди и осветить нам путь к окну в Париж. Меня восхищают люди, готовые вырвать сердце. Себе или другим, - не так важно. Думаю, она уважает Настю больше, чем меня, - у той очевидная способность к языкам, а, главное, дисциплина на высшем уровне. Еще есть Костя, такой Костя – пионер, как в стихотворениях Полозковой. У того вообще французский льется песней. А еще есть я. Сонная, ленивая, но такая вдохновленная, вплоть до крыльев за спиной. Ей нравится моя улыбка, ей не нравится, когда я грустная. Она так очевидно пытается поднять мне настроение, что становится неловко. Поменьше флирта, задорно говорит она мне. Хочется заговорщически подмигнуть, а выходит только тихое "Я не флиртую". Хочется коснуться дна этих кристально – серых глаз, а выходит только разбиться об лед, когда проваливаешь одну из контрольных. Я бы и рада думать, что она ведет тайную, пока мне не до конца ведомую игру, но к счастью (к сожалению) все намного прозаичнее. Она просто симпатизирует мне. Из-за огонька в глазах, манере тянуть гласные в ее имени или потому, что я похожа на ее дочь, или (о, боги!) на нее саму в молодости. Именно поэтому в моем письме не будет речи ни о чем, кроме занятий французским.