Because you are the only one for me

Когда я вижу Артура, стоящего за моей дверью, с покрасневшим лицом, с каплями дождя, стекающими по его лицу и дрожащего, поначалу я немного смущен. -Фрэнсис, — шепчет он, и моё сердце замирает, когда я позволяю ему уткнуться лицом в мою шею. Я не испытываю отвращения от его слез и слюны, загрязняющих мою кожу, слыша всхлипывания взрослого человека. Я обнимаю его, и провожу пальцами по его растрёпанным и влажным светлым волосам, пристально смотря на дождь снаружи. Мы всё еще стоим в моем зале, дверь открыта, и я немного замерз. Меня это не волнует, я просто продолжаю обнимать Артура. Я держу его; он трёт свои глаза, всё ещё дрожа, и новые слёзы снова и снова текут из его глаз. Он по-прежнему выглядит красивым для меня. Я закрываю дверь. -Я так жалок, — говорит он, смеясь безрадостно. — Я так чертовски жалок, и я никогда ничему не научусь. Мы идём к кухне, и я начинаю разогревать воду для его чая. Ему не нужно даже просить об этом. -Я сказал ему, что люблю его. Его голос ломается в конце предложения. Я дрожу, и я не уверен, хочу ли услышать продолжение. -Он высмеял меня. Я немедленно оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, гнев наполняет мой разум. Посмеялся? Серьёзно? -Проклятая лягушка посмеялась надо мной, — повторяет он тихо. «Как осмелился он!» — думаю я. -Ты заслуживаешь лучшего, чем он, — говорю я. -Я так давно люблю его. Он смотрит вниз на стол и я вижу, как дрожат его руки. Я хочу взять их, и держать, и согреть, и поцеловать каждый из его бледных тонких пальцев. -Я знаю. Я вздыхаю, и это причиняет боль, потому что это правда. Он всегда любил его. Он всегда любил Фрэнсиса. Я наливаю чай в чашку и вручаю ему. Он смотрит на меня с благодарностью, беря её в руки и делает глоток, и по выражению его лица я понимаю, что чай на вкус ужасен. Он всё еще пьёт его и это делает меня счастливым, хоть и совсем немного. Это повторяется раз за разом, просто сейчас это слишком реально — его отвергли и я больше не могу поощрять его признаться в своих чувствах, и проклятье, я так счастлив за это. Он выпивает еще две чашки ужасного чая и плачет, в основном, он просто плачет, и боже, я хочу обнять его и заставить понять, что ему не нужен Фрэнсис. -Я могу спать с тобой сегодня? — наконец спрашивает он, и это почти физически больно, и я знаю, что должен сказать нет. -Не хочу идти домой, — добавляет он. Я говорю да. Он выпивает ещё одну чашку чая, вероятно, из жалости. Когда мы, наконец, находимся вместе под одеялом, моё сердце слишком громко бьётся в груди, и и я просто хочу, чтобы он этого не слышал. Его лицо опухло от слёз и я всё ещё время от времени слышу его рыдания. Он придвигается ближе, и я чувствую, как его холодный нос прижимается к моей шее. -Обними меня, — шепчет он, и я выполняю его просьбу. Моё сердце ломается тысячу раз, потому что я знаю, что разговаривает он не со мной. С ним так мягко и тепло и он так хорошо вписывается в мои объятия. Когда я думаю, что он уже спит, он внезапно говорит снова. -Альфред, — произносит он, и я дрожу. Моё имя звучит совершенно иначе, когда он произносит его, и мне нравится это. — Ты так добр ко мне, — продолжает он, и я не смею произнести что-либо. — Альфред, пожалуйста. Пожалуйста. Я чувствую, как его рука блуждает под моей рубашкой. -Трахни меня, — умоляет он. — Я хочу забыть. Альфред, пожалуйста. Я не могу дышать. Я не могу двинуться. Ну вот опять, думаю я, и хочу заплакать. Это звучит так, словно он просит о милосердии. -Альфред, — всхлипывает он, и следующее, что я вижу — отчаянные слезы снова сверкающие в его глазах, я прижимаю свои губы к его, прижимаюсь к нему и он целует меня в ответ, одна рука гладит меня через трусы, другая в моих волосах, и я не в состоянии больше сопротивляться. Мы целуемся и обнимаемся, и ласкаем друг друга, и катаемся по кровати, на нас больше нет одежды, и он всё ещё немного дрожит. Я занимаюсь с ним любовью, и он просит меня трахать его сильнее, и я занимаюсь с ним любовью и я разрываюсь на части; я не могу остановить себя от происходящего. -Фрэнсис, — он стонет, и его глаза закрыты. Мои — нет. Я могу видеть его красивое, возбуждённое лицо, и красные губы, и печаль. -Фрэнсис, — и нет, я думаю, Альфред. У тебя есть я. Я так добр с тобой. Я всегда буду добр с тобой. Я всегда буду заботиться о тебе. Только не Фрэнсис. Я занимаюсь с ним любовью, трогаю и целую его везде, где я знаю, что ему нравится быть тронутым и поцелованным, а он продолжает произносить имя Фрэнсиса. Мы прекрасно двигаемся вместе, наша кожа блестит от пота и он не открывает глаза всё это время. -Ф-Фрэнсис! — Он сжимает меня так сильно, когда кончает, я позволяю ему сделать это и шептать снова и снова: — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя... И я знаю, что это правда. Он любит Фрэнсиса. А я люблю его. Я обнимаю его всю ночь, и занимаюсь с ним любовью еще как минимум три раза, и он рыдает. -Спасибо, Альфред, — шепчет он наконец. Мне плохо и я ненавижу себя за это, убирая волосы с его усталого лица. -Спи теперь, — говорю я ему, и обнимаю, пока он не заснет, а затем разворачиваюсь к нему спиной. И наступает моя очередь рыдать.