...в этом что-то есть

«Я жалок? — задирая голову и заглядывая в глаза, спрашивал стареющий персонаж-проктолог у высокого и красивого киношного Довлатова (лакированно-киногеничная версия, не имеющая к реальности никакого отношения, но неважно). — Жалок, да?» Он был жалок. Мирон сам подошел к Славе так близко. Слишком близко — едва не ткнувшись большими пальцами в носках в рант гостевых тапок. Встань он хоть немного поодаль, закидывать голову, чтобы поймать взгляд, ему бы не пришлось. Мирон хотел сказать совсем другое, но спросил: — Если бы про тебя сняли байопик, кто бы тебя сыграл? Возраст не важен. — Что, бля? — фыркнул Слава. Его рука с бутылкой дрогнула, жидкость внутри булькнула, капля конденсата дернулась и поползла вниз по стеклу. — Если бы про тебя снимали байопик… — механически повторил Мирон громче. — Я слышал, — отмахнулся Слава. — Что, блядь, у тебя в голове?.. Ну окей, допустим, молодой Джим Керри. Мне теперь надо спросить: а тебя, да? Ты ведь ради этого? — Ты тоже не сильно меня понимаешь, — со странным удовлетворением констатировал Мирон. Слава покачал заросшей головой и отхлебнул пива. Кислый, хлебный запах ударил в ноздри. Мирон ярко представил, почти почувствовал, какой вкус был бы у поцелуя, если б он приподнялся на носках, потянулся и коснулся его рта прямо сейчас. — Ну да, ну да, — сглотнув, согласился Слава. — Так кто? Эдвард Нортон или молодой Тим Рот? На меньшее ты вряд ли согласен. Хотя на самом деле лучше всего тебя сыграл бы Луи де Фюнес. Наклоняя голову, он слегка отстранялся торсом, но не отступал назад, превращаясь в подобие вопросительного знака. Мирон смотрел ему в глаза: не столько потому что тянуло — хотя тянуло, конечно, иногда Мирон думал, что больная привязанность Славы к темным очкам оттого, что все вот так же пялятся, — сколько потому что взгляд у него всегда был теплее слов, и за это можно было цепляться самолюбию. — Ты вообще похож на Алису Селезневу. — Правда? А говорил, что на беременную цаплю, — Слава рассмеялся, и несколько мелких, пахнущих пивом брызг отлетело в лицо Мирону. — Она няшная. Возьму на вооружение: МС Алиса, гостья из будущего. Поморщившись больше по привычке, неприятно не было, Мирон вытер щеку тыльной стороной ладони и произнес наконец то, что просилось и лезло с самого начала. — Презираешь меня? Он давил в себе эту фразу так давно, что когда-нибудь она все равно прозвучала бы — именно в такой, откровенной и унизительной форме. — Начинается, — протянул Слава, закатив глаза, словно это было кодовое слово их извечного семейного скандала, и Мирон выяснял отношения каждый раз, когда они встречались. Стало тошно. Тот проктолог из фильма — зачем он спрашивал, если точно знал ответ? — Нет, — неожиданно пожал плечами Слава и отпил из бутылки снова. — Врешь. — Зачем мне? — Губы у него кривились ленивым сарказмом, но глаза смотрели мягко, почти нежно. Этот обман гипнотизировал. — Чтобы презирать кого-то, нужно иметь чсв размером с Эверест, а у меня его нет. Я считаю, что ты ебаный стыд, это да. Но считай я что-нибудь другое, ты бы меня не позвал. — Психоаналитик херов. — Есть немного. Хочешь поговорить об этом? Для того и позвал или?.. — Слава оборвал вопрос и усмехнулся. — Или, — хрипло подтвердил Мирон. Слава молча — приглашающе — развел руки в стороны: ну, валяй. Мирон немного подождал, собираясь с духом, потом неуверенно скользнул рукой под нижний край толстовки, задирая. Под ней оказалась футболка, к счастью, не заправленная под ремень, пальцы коснулись кожи, от кончиков вверх тело прошил короткий разряд, на секунду перехвативший дыхание. Ладонь легла на поясницу — теплую и чуть влажную, он потянул Славу к себе, прижался животом к животу, уперся лбом в его ключицу, втянул носом запах. — Поставишь бутылку? — попросил. — А тебе мешает? Слава не помогал ему. Стоял как будто безучастно — с пивом в отведенной руке. Мирон тронул губами кожу в вырезе ворота. Внизу, у плеч, она казалась слишком гладкой и только над кадыком от щетины становилась грубоватой, но не колючей. Мирон поцеловал в ямку между ключицами, в горло, в подбородок, — Слава не спешил наклоняться к нему, и пришлось завести вторую руку ему за шею, запустить пальцы в волосы на затылке и надавить, направляя вниз. Слава не помогал, но и не сопротивлялся. Губы у него были именно такими, как Мирону и представлялось, — мягкими, липкими, со вкусом солода. Он толкнулся языком между ними, мазнул по эмали, внутри было скользко и горько-солоно. Поначалу Слава отвечал почти нехотя, вяло, но с каждым движением все больше втягивался, из лениво-податливого, уступающего постепенно становился напряженным, даже напористым и через какое-то время уже вел. Надвигаясь, он вынудил Мирона сдать назад: тот отступил на шаг, другой, потом еще, пока совсем не уперся спиной и затылком в стену. Слава разорвал поцелуй и отстранился. По инерции Мирон потянулся следом за ним, удерживая за шею. — Погоди, — сказал Слава. Он нагнулся, поставил бутылку с пивом на пол — немного в сторону, чтобы в процессе нечаянно не задеть. Мирон ждал, когда он выпрямится и вернется продолжить, но тот неожиданно, не разгибаясь, подхватил его чуть выше коленей и вскинул, протащив спиной по шершавым обоям. В поиске опоры Мирон крепко обнял его за шею и обхватил обеими ногами за пояс. Собственным весом Слава притиснул его к стене. — Если я, по-твоему, ебаный стыд, то зачем ты приехал? — спросил Мирон. — Я уже говорил тебе. Не раз. — Скажи еще. — В этом что-то есть, — хмыкнул Слава. — Что-то наглухо ебанутое. Не отпуская его, Мирон уклонился от попытки возобновить поцелуй. — Ты только поэтому позвал. Я только поэтому и приехал.