Телевизионные новости

      Телевизор тихо бубнит в углу, не на грани слышимости, а так, чтобы не мешал следить за всей обстановкой в доме. Шэдоу интересует новостной канал: иногда СМИ бывают быстрее даже GUN — не успевают наши доблестные правительственные войска среагировать на очередную бучу в городе, как место происшествия уже пестрит коробками минивэнов той или иной телевизионной компании. Шэдоу так пришлось пару раз пробираться сквозь репортеров, сжимать зубы, делать свое коронное ебало, чтобы к нему не лезли с вопросами, — и только после, когда толпа неугомонных репортеров остается позади, — лезть в гущу событий. Иногда, листая каналы, он даже видел себя — с той мрачной решимостью на лице, с которой он обычно шел на дела. Отмахивался от дамочки с микрофоном, процеживая сквозь сжатые зубы осточертелое «no comments», и только тогда — в бой.       Сейчас канал что-то вещает о очередном ограблении на Стейшн Сквер, малоинтересные политические новости: политики — это вообще отдельная каста, как по мнению Шэдоу. Бесполезные, наученные только красиво говорить, петь людям сказочные песни, так, что даже он сам иногда заслушивался. Заслушивался и долго потом ходил по квартире с открытым отвращением на лице. Вот уж куда бы он не полез — это в политику. Но ему не предлагали, слишком мрачная морда, сказала ему тогда Руж, и на том вопрос был закрыт.       А еще телевизор периодически заглушали странные звуки. Короткие перебежки, мат, стук дверей. Шэдоу прислушался на мгновение, но не услышал криков боли, просьб о помощи, мольбы сохранить кому бы то ни было жизнь — а значит, не происходило ничего интересного. Он снова отвернулся к телевизору. Мало ли что там Инфиниту приспичило. Живот болит — тот постоянно жалуется и ноет, когда Шэдоу не использует резинку и спускает внутрь. Без резинки классно, но выслушивать очередное нытье ему не хочется.       С другой стороны, Инфинит иногда словно сам нарывался. Словами, действиями, вот этими вот жалобами, что иногда терпение Шэдоу очень быстро подходило к концу. А тот словно и ждал, когда у Шэда в очередной раз сорвет резьбу, и, встретив скулой кулак, словно расцветал. Бросался со своей стороны, рычал, кусался как дикий зверь — очень уж любил поставить свою метку на шее или плече Шэдоу. Желательно — с кровью, чтобы сходило дольше. Шэдоу тогда приходилось отдирать Инфинита от себя за волосы — единственное, чем его можно было пронять. Пара хлестких пощечин, а в ответ — оскал. Чаще окровавленный, когда прилетало по губам.       В последний раз они разгромили ванную и снесли прихожую. Пришлось изображать семейную пару — Шэдоу, как обычно, с весьма постным лицом, Инфинит, наоборот, посвежевший — и ходить по торговому центру в поисках нового предмета мебели. В выборе вешалки до драки не дошло, что уже было удивительно. Порешили на самом простом и наиболее крепком. А то с них станется и второй раз снести.       И вот сейчас опять — громкий треск двери о косяк, шипение, злобное бормотание — Инфинит иногда переходил на свой язык, гортанный, с выразительными «р» и «э», особенно любил выбросить пару непонятных хлестких на звук фраз ему в лицо во время очередной брачной игры. И без переводчика Шэдоу становилось ясно, что ему точно не хвалебные песни пели. Инфинит бранился — Инфинит получал по лицу. Инфинит получал по лицу — Шэдоу сгибался пополам от меткого пинка в пах. И как, засранец, не боялся отбить самое драгоценное. Драгоценное и ему тоже. — Ты, блядь, там угомонишься? — не выдерживает Шэдоу и орет в сторону ванной. Там на мгновение затихает, а после показывается Инфинит — в блядских домашних штанах, свисающих так низко, что видно дорожку паховых волос и тазовые косточки, и без ничего больше. Ругани больше не слышно, и с еще более мрачным лицом Шэдоу наконец сосредотачивает свое внимание на телевизоре. Как раз показывали последнее место действия GUN, огромную телевышку, в которую Эггман запихал, наверное, большую часть своей механической команды. С какой целью — было неясно. Перехватить сигнал и поставить вещать на всю страну свои торжественные речи он мог и дистанционно. Опробовал свою новую модель роботов? Так они, на взгляд Шэдоу, ничем не отличались от старых — разбирались на запчасти настолько же быстро, как и предыдущие. В хаосе из вспышек лазеров, искр и вороха металлолома на мгновение мелькнуло его лицо и снова затерялось в кадре. Не то чтобы Шэдоу собой любовался...       А потом в комнату прокрадывается Инфинит и шлепается ему на колени всем своим весом.       Шэдоу лишь немногим сильнее сводит брови на переносице и переводит на него взгляд. Настроение у Инфинита, судя по лицу, воодушевленное. Он елозит по коленям, потом меняет положение, перебрасывая одну ногу через его бедро. И Шэдоу хмурится сильнее — экран загораживает ворох белоснежных волос, растрепанных сейчас в творческом беспорядке. — Ты ничего не попутал? — как можно более спокойно спрашивает Шэдоу. Скажем, дал задел на светскую беседу.       Инфинит ни разу не смущен выпадом в свою сторону. И начинает возиться усерднее. Кладет руки ему на ширинку, колдует над замком, пыхтит над ухом, и только потом выдает. Хриплым своим голосом, почти мурлыкающим: — Я сам, очень надо. Ты не отвлекайся, я все сделаю, — и снова перебирает пальцами.       У Шэдоу на мгновение сводит внизу живота, но он игнорирует все и лишь наклоняется чуть набок, чтобы было видно телевизор. С экрана на него смотрит круглолицая ведущая, вещающая об угрозе циклона в сторону их региона, и Шэдоу — весь внимание. Ведь знать погоду — сейчас самое важное, конечно же. А не то, что собственный член уже вытащен из ширинки, его царапает неловко распахнутая молния, и кое-кто тщательно водит кулаком вдоль всей длины.       Организм, конечно, предает, зараза. Шэдоу длинно выдыхает и старательно выкидывает из головы все, что сейчас хочется сделать с засранцем. Если так подумать, то терпение у него — идеальное. Он вытерпит все сейчас, хочет играться Инфинит — пусть играется сам. Без его участия.       А Инфинит, похоже, и не ждет от него никаких действий. Смотрит вниз, на свои руки на чужом члене, облизывает узкую нижнюю губу, закусывает ее и внезапно трется о его плечо подбородком. Щетина колется, Шэдоу невольно шипит — не самое приятное ощущение. Заставить этого идиота побриться — дело сотен тысяч скандалов, разбитой посуды и лиц. «Меня все устраивает», — говорит Инфинит безапелляционно, с настороженностью во взгляде пятясь от Шэдоу со станком в руке. И как результат — разбитое стекло и пара давших трещин кафельных плиток, с такой силой Шэдоу прикладывает его о стену. Бритва, поломанная, валяется где-то в ногах.       Если посмотреть сейчас ему за спину, то можно увидеть неловко наложенную марлю, прихваченную по краям кусками пластыря. Инфинит тогда шипел, выворачивался, рявкал: «Я могу сам!», — перехватывал руки. Какое, блядь, сам, ты дотянешься, идиота кусок? Под каким углом вывернешь руки? Шэдоу тогда пришлось разок приложить его об раковину, добавив ссадину над бровью, зато добился наконец тишины и покоя, в которых можно было разобраться с чужими порезами. Обработать антисептиком, удостоверившись, что в ране не осталось частиц керамики или стекла, и заклеить. Инфиниту оставалось сверкать на него разного цвета глазами, сопеть шумно и, кажется, получать от происходящего какое-то больное удовольствие. Они тогда разбежались по разным углам комнаты, и Инфинит не отсвечивал еще какое-то время.       А после — сводка новостей, странные перебежки между комнатами и в итоге — сидящий у него на коленях Инфинит. Шэдоу хочется вопросить во вселенную, как он докатился до жизни такой. За что. За что ему все это. За какие грехи. Он в прошлой жизни не переводил через дорогу котят и топил бабушек? Жить под одной крышей с этим ублюдком, драться по любой подвернувшейся причине, потом зализывать друг другу раны до новой стычки и в свободное время изображать из себя пару. Пара, блядь, долбоебов, не иначе.       Они отлично сошлись, на самом деле. У каждого в голове — свои жирные, откормленные мадагаскарские тараканы. Такие, что никаким мелком не выведешь. Зато натравить, словно бультерьеров, на собрата — за милую душу. Отчасти Шэдоу был удовлетворен — не с каждым можно было так просто поговорить на кулаках. Даже Соник... тот избегал любой силовой атаки, особенно в лоб. Общих интересов почти не было, поэтому они могли лишь раз в пару месяцев засесть в баре в неловком молчании и после разойтись. Шэдоу устраивало. Инфинит додавал ему того, что ему было необходимо выплеснуть, и не требовал за это ничего взамен. А по хитрющей белобрысой морде было видно, что он сам — полностью доволен.       Просто блестящий симбиоз.       И часть этого блестящего симбиоза сейчас возится у него в штанах. Сопит в волосах, дергает невольно за член, словно, блядь, впервые видит. Шэдоу чувствует, что еще немного — и у него назреет мигрень. А прогноз погоды меж тем закончился, и полилась навязчивая реклама.       Просто отличное моющее средство, выводит пятна за несколько секунд. Просто нанесите гель на поверхность и протрите после чистой тряпкой.       Шэдоу чувствует, что это пятно в его жизни не вывести ничем. Ни из головы, где он поселился с комфортом на подкорке, словно ему кто-то разрешил, ни из души. Как бы сильно Шэдоу ни прятал эту мысль подальше от самого себя.       И он срывается. — Как же ты меня, блядь, достал, — шипит он, дергая Инфинита подмышки, стаскивая с себя. На лице у Инфинита вместо безмятежного удовольствия — нотка удивления и настороженности. Что сейчас можно ожидать от Шэдоу? Пинков, пощечин, кулака в волосах? Шэдоу и сам не знает, мучается перед таким разнообразием вариантов и наконец выбирает. Он перегибает Инфинита через подлокотник дивана и сдергивает с него штаны, которые и так держались на честном слове.       Под штанами — ничего. Голая задница, которая поджимается, словно чувствуя прямой взгляд. Инфинит возится, пытаясь улечься удобнее, но Шэдоу не дает — хватает за загривок и придавливает его тяжело и упорно. А потом разводит чужие ягодицы и видит — Инфинит действительно готовился, собираясь делать все самостоятельно: розовеющий вход блестит, смазанный, мышцы чуть расслаблены... Шэдоу выкидывает из головы картину, как если бы Инфинит растягивал сам себя тогда, в ванной.       Белобрысый ублюдок. Знает, что делает с Шэдоу, и пользуется этим по полной. И Шэдоу рычит, отвешивая по заднице хлесткий удар. Звук звонкий, разлетается по всей комнате, и Инфинит глухо вскрикивает. И Шэдоу не дает себя обмануть — в его голосе действительно восторг. Любит, когда пожестче.       И Шэдоу, и без того уже взвинченный, набрасывается на него. Держит за шею и свободной рукой направляет себя между ягодиц. Трется головкой, растирая скользкое, дразнит, выжидая. Ждет, когда Инфинит снова начнет скулить, выпрашивая. А тот, словно ждал такого поворота — гордо молчит. Ничего, из него можно выбить звуки и по-другому. И чуть помедлив, Шэдоу надавливает — проскальзывает сразу вглубь, на полдлины, и наконец вознаграждается: из глотки Инфинита вырывается сдавленный ох. Но можно заставить его петь и иначе.       Не давая времени на то, чтобы привыкнуть, он сходу берет жесткий темп. Имеет Инфинита так, как хочется ему самому, грубо, резко, до звучных шлепков плоти о плоть. Тяжелая мошонка бьет по чужим ягодицам каждый раз, когда Шэдоу входит с размахом. Раз за разом. Трахает отрывисто, удерживая тело под собой жесткой рукой. А потом, когда Инфинит от наплыва ощущений все же начинает прерывисто стонать и извиваться, — пережимает ладонью чужую глотку. Давит плотно, словно всерьез собирается удушить его. Звуки резко прекращаются, словно перекрыли воду. Трепыхания Инфинита слабеют, он обмякает, мышцы внутри резко расслабляются, и Шэдоу словно проваливается внутрь.       Лишь на пару секунд он дает Инфиниту сделать глоток воздуха. Он жадно распахивает искусанные губы, глотая так нужный сейчас кислород. Шэдоу не видит, но представляет, как закатываются его глаза, как лицо обезображивает гримаса извращенного удовольствия. И ему не требуется проверять, чтобы знать — у ублюдка стоит так, что можно гвозди забивать.       И снова, и снова Шэдоу рывками врывается в чужое нутро, пульсирующее и сжимающее его тугими мускулами. Опять без резинки, опять будет ныть — проносится у него в голове. Проносится и исчезает, когда в животе словно зреет огромный арбуз, готовый лопнуть в любой момент. Он убирает руку от горла, хватается жестко за бедра под собой и начинает драть уже совсем без ритма. Попадает он по самому чувствительному внутри или нет — его не беспокоит. Инфинит показывает свой восторг иным способом: телом, движениями навстречу, вилянием задницы, по которой Шэдоу снова отвешивает шлепок.       Надолго его не хватает. Секс с Инфинитом у них почти всегда такой быстрый и спонтанный. Инфинит может плеваться кровью, раны могут полыхать огнем, а Шэдоу — загибать его в невообразимой позе. Хоть сейчас — без крови.       Он разводит ягодицы руками, смотрит туда, вниз, где ходит поршнем его член, исчезая сквозь натертую и раздраконенную дырку, распухшую от постоянных движений туда-сюда. Смотрит и не может насмотреться. Понимает, что дышит через раз, и, нагибаясь вперед, кусает Инфинита за голое плечо. Вгрызается больно, словно решил всерьез добраться до мяса. И Инфинит заходится длинным гортанным стоном, начиная вновь браниться, вновь на своем наречии.       А арбуз в животе Шэдоу уже созрел. Набух, раздавливая все внутренности, стек горячим между ног, залил кипятком: тронешь — и ошпаришься. Он кусает еще раз, впиваясь клыками, и кончает с судорожным вздохом. А когда отстраняется и дает своей плоти выскользнуть, понимает — ублюдок кончил без рук, лишь от того, как его грубо драли в не самом удобном положении. И пока Шэдоу заправляется, вновь отвлекаясь на телевизор, Инфинит, наконец, отмирает. Разгибается — лицо у него красное от прилива крови, румянец полыхает огнем, а глаза блестят, как у больного. И улыбка — широкая, на все лицо, какая-то победоносная.       Добился своего, блядь. Играл с ним и в итоге выиграл.       Вот только глядя, как после Инфинит едва сводит ноги, Шэдоу совсем не чувствует себя проигравшим.