Моя история

Моя история? Жила была девочка. Уважала взрослых, прилежно училась, дружила с двумя оболтусами. А потом была Война. И девочка умерла… Седые прядки, мёртвые глаза, и кошмары каждую ночь. Скольких друзей я потеряла! Вы стояли рядом со мной, спина к спине, сражаясь за правду, за добро, за жизнь. И я выжила… а вы… Чтобы хоть как-то отвлечься, да и почувствовать себя живой и нужной, стала работать в больнице. Копалась в библиотеке, не отходила от котлов, доводила себя до изнеможения. И лежачие вставали. Узнавали своих родственников, возвращались к любимым. А я? Я переходила в следующую палату, к новым нуждающимся во спасении. Его палата была в конце коридора. Так, на всякий случай. И пусть он пока без сознания, но Визенгамот-то пока не оправдал! Да что там суд, им бы Министерство на ноги поставить. Я бывала у него по два раза в день - с утра проверяла состояние здоровья, а вечером просто молчала вместе с ним. Я плакала при нём только один раз - когда очнулся. Да и то почти сразу выбежала в коридор, зажимая рот рукой - нервные потрясения нежелательны. И начались недели мучений. Моих. У меня спрашивали зачем я это делаю, ведь если суд не оправдает его казнят. Но я не могла по-другому. После увиденных воспоминаний не могла. Сначала он нечасто приходил в себя. Да и не особо понимал где находится. А потом, когда понял кто перед ним… столько яда, ненависти в глазах. Неужели тебе ТАМ было лучше?! Ты же сам вернулся! Услышал мои просьбы, так зачем теперь ненавидеть! Мы понемногу начали есть. «Мы»? Сама не знаю когда так начала говорить. Он стал моим личным проектом, моей одержимостью. Сам сидит, понимает что вокруг происходит, просит почитать газету. Когда он заговорил я снова чуть не разрыдалась. Каждый его сарказм, каждый вызов поругаться, поспорить (да хоть о лечении!) свидетельствовали о его выздоровлении. Вот только его прекрасные руки с длинными белыми пальцами не прекращали дрожать. Он делал вид что ничего этого нет. Я подыгрывала, хоть душа и рвалась на части. И глаза мёртвые. Как и мои. Осень вступила в свои права. Спросил как я лечу других пациентов? Ладно. Начал давать советы какое лучше зелье приготовить тому или иному пациенту? Хмм… О, Мерлин! Застала его ругающимся с МакГонагалл! Упросил вернуть ему подземелья и лабораторию. Но ему пока нельзя вставать! Договорились на том, что я буду ассистировать. Теперь он сидит в большом кресле, а я не отхожу от котлов. И всё равно получаю порцию презрения. Ведь я маленькая несносная девчонка, ничего не смыслящая в зельях! Ухмыляюсь. Ничего, кричи, Я не обижаюсь. Ты же у нас Мастер. Кормлю его сама - у него дрожат руки. Его гордость корчится в агонии. Простите, но я правда пытаюсь помочь! Я подливаю зелья в еду, нахожу забытые заклинания. Но всё без толку. Я делаю вид что не вижу дрожащих рук, он - что не замечает в еде зелья. Мы проводим вечера у камина рассуждая о зельях и моей работе в больнице. Или я вслух читаю очередную взятую из библиотеки книгу. Мы живём в соседних комнатах чтобы я, в случае осложнений, могла сразу помочь. Он ложится спать, а я довожу себя до истощения. Работаю до глубокой ночи, чтобы свалиться в постель и не видеть треклятых кошмаров. Но мои молитвы не услышаны. Я просыпаюсь от того, что меня обнимают. А я кричу. Он что-то шепчет успокаивающее на ухо и убирает прилипшие к заплаканному лицу пряди. А у меня перед глазами всё ещё вспыхивают картины давно прошедшей Войны. Через пару мгновений понимаю где я и кто рядом. Поворачиваю голову и смотрю в его чёрные глаза-омуты. Они без обычного яда и презрительности. Только волнение и боль. А я понимаю что он дошёл на мои крики сам. А ещё, что гладящие мои волосы руки снова дрожат. Я не могу этого вынести. Я хватаю их и начинаю растирать. И плачу. Я первый раз открыла перед кем-то живым осколки своей души. Я не заметила как начала целовать его прекрасные руки. Потом по очереди пальцы. Один за другим, один за другим. Он сжал их в кулак, крепко зажав внутри мои. Я закрываю глаза. Что он сейчас думает обо мне? Презирает? Ненавидит? Он меня целует. Вкладывая всю боль, что накопилась, всё отчаяние. Жадно, безапелляционно. И я отвечаю. Быть может, если две разбитые души соединятся, выйдет хоть что-то цельное? А дальше только его руки, исследующие моё тело, волны удовольствия и мой исступлённый крик «Сссееверууусс!!» Проснулась я одна. Вот тогда стало страшно. Когда в ужасе вжалась в подушку, ещё сохранившую его тепло и запах, он заходит. И протягивает чашку ароматного кофе. Это у него я взяла привычку пить горький чёрный кофе. И я понимаю что руки, с прекрасными бледными пальцами, аккуратно державшими чашку, не дрожат. А я больше не видела сегодня кошмаров. И пусть небо затянуто серыми тучами. Пусть зима медленно подбирается к мёртвой земле. Но мне тепло. В душе. И пусть маленькая девочка будет спокойна - я нашла своего принца с чёрными глазами и умопомрачительно красивыми руками. Которые больше никогда не будут дрожать.