***
Дальше вечеринка покатилась по накатанной. Там было много такого, о чем никто из присутствующих никогда бы не рассказал своей семье, включая карточную игру «Угадай монстра» на раздевание и групповой стриптиз, в котором участвовали все девушки компании моложе тридцати — каждая из них старалась как можно точнее показать сексуальную ведьму. А когда градус алкоголя внутри достиг термоядерной температуры, самые молодые решились на опасное приключение — им захотелось спуститься на лифте вниз и посмотреть, что в своей клетке делает в рождественскую ночь Крампус. Сделать это они не успели. Они еще были на стадии уговора охранников, которые были не менее пьяны, а значит, шанс убедить был неплохой, когда снизу раздался душераздирающий крик. Правда, он быстро задохнулся, но повисшая враз тишина оказалась еще страшнее. Почти все веселящиеся, кроме тех, кто уже спал на столах, уронив головы в собственные тарелки, разом протрезвели и начали припоминать свои инструкции. Если бы это был вопль баньши, то они должны были идти к главному пульту, надеть наушники и включить тяжелый рок на определенной частоте. Предполагалось, что от этого крик существа, который никто не мог услышать, терял силу, а сама баньши от барабанного боя и гитарных риффов должна была зажаться в углу. В теории — потому, что ни одна баньши за последние годы не была выбрана для ритуалов, потому и водворять их назад в клетки не требовалось. Почему-то им не везло, к символу баньши в подвале вообще никто не тянулся. Хотя для парика с длинными седыми волосами это было неудивительно... Можно было, конечно, еще взять веточку терновника и только после спуститься вниз — согласно легендам, терновник тоже мог защитить от воя баньши, — но этот способ на себе не испытывал никто из организации. Если — зов понтианака**, то им требовалось пойти к объекту № 33.78с, банановому дереву, связанному с вампиром, и соединить его красной нитью с парным объектом, № 33.78B, чтобы укрепить свой контроль над чудовищем. Ну а если бы звук, идущий снизу, хоть немного напоминал трещание цикад, это означало бы, что на свободу выбрался бисан***. Тогда им следовало быстро отправиться к биологическому сейфу и захватить оттуда шалфей. Но нет. Крик точно был человеческим, а значит — дело плохо. Охранники не сговариваясь направились вниз — перед тем как зайти в лифт, каждый торжественно положил руку на свою кобуру. Теоретически их оружие должно было помочь им справиться с любой тварью из тех, что сидели у них в клетках внизу. Но Лора всегда относилась ко всему сугубо теоретическому с большим недоверием и потому, решительно встряхнув головой, пошла следом за ними. Это она помогала отбирать монстров для ежегодных ритуалов. Это она писала по ним отчеты, называя все сильные и слабые стороны и советуя, как можно их использовать. И значит, если внизу случилось что-то, связанное с чудовищами, если какой-то человек попал в беду, помочь должна была именно она. Балерина в первом кубе, встретившемся Лоре по пути, продолжала выполнять арабески и па-де-ша, не обращая внимания ни на что. Мумия внимание на Лору, наоборот, обратила. Хорошо, что максимум, что она могла сделать, — это кинуть в сторону решетки бинты, насквозь пропитанные вонючим гноем. Снеговик был увлечен тем, что строил крепость изо льда, являющегося частью его тела, поэтому лишь бросил беглый взгляд в сторону коридора, не отрываясь от своего занятия. А сердитое дерево, только завидев Лору, кинулось на свою преграду со всей силой — окажись прутья чуть слабее, и они не выдержали бы удара разбушевавшихся веток и корней. Эти объекты точно не были причиной крика. Причина была дальше — и отдаленные возгласы охранников, в которых чувствовалось откровенное отвращение, были тому подтверждением.***
Лора забежала за угол — и остановилась, ощутив под подошвами что-то липкое и чавкающее. Она опустила взгляд под ноги, заметила, что темно-розовая слизь вот-вот зальется к ней в туфлю, и с отвращением отпрыгнула в сторону, подальше от мерзкой лужи. Лампа над головой мерцала и потрескивала, а по стене стекало что-то густое — капли громко ударялись о кафельную плитку. Все было в лучших традициях сюжетов, предваряющих каждый ритуал. Вводные лекции Лора никогда не пропускала, потому и помнила о важности сцен-предупреждений, сцен-запугиваний… И, если молодежь, выбранная в качестве жертв, никогда не внимала этим предупреждениям, то Лоре в этот момент ужасно захотелось уйти и не смотреть, что творится дальше. «Мне это не понравится. Мне это совсем не понравится. Я хочу свалить отсюда», — билось в висках с каждым ударом пульса. Но она не остановилась, разумеется, и не развернулась назад. Просто сжала руку в кулак — сильно, до крови, вонзив ногти в ладонь, и осторожно подошла к столпившимся в проходе охранникам. Лора думала, что она готова к тому, что увидит. Она была убеждена — ничто не может быть хуже тех видео, что ей показывали, когда принимали на работу. Она ошибалась. На слайдах и в видеофайлах и близко не было ничего подобного… Узкий коридор заполняла вязкая розовая масса. Она пульсировала, как не сформировавшееся до конца желе, и подрагивала, как что-то живое… Да она и была живой. Это Лора поняла, вглядевшись в массу внимательнее — и после этого зажмурилась, пытаясь прогнать из головы непристойный образ того, чем совсем недавно был ее коллега Пабло. Почти вся его плоть превратилась в студенистую жижу, разлитую по полу, — в ее ответвлениях до сих пор были заметны места, похожие на части человеческого тела: тонкие руки, бескостные ноги, искаженный торс. Плотность сохранил лишь половой орган Пабло — хотя Лора не сразу узнала его в выступающем из розового желе двухметровом столбике, конвульсивно выплескивающем опалесцирующую жидкость: под светом лампы она выглядела переливающейся. Какими бы секс-гигантами ни считали себя ее мужчины, ни один из них и близко не мог похвастаться настолько выдающимися достоинствами. «Это было к лучшему», — вдруг прорезалось в мыслях Лоры, пока она глядела на разбухшее от крови пещеристое тело, истекающую спермой головку и огромную мошонку — каждый волос на ней казался толстым, как канат, а яички были больше похожи на яйца страуса, неровные и уродливые. Увидев все это, она четко осознала, что больше никогда не ляжет в постель с мужиком, способным сказать о себе, что его пенис длиннее, чем у большинства его приятелей. Ей больше никогда не захочется считать это достоинством. Ее больше никогда это не распалит. Она смотрела на самый толстый, самый вытянутый член из всех, что когда-либо видела, и не чувствовала ничего, кроме страха и омерзения. Когда же до нее дошло, почему она сразу связала мерзость на полу с Пабло, коктейли двинулись по ее горлу в обратном направлении, и Лора согнулась пополам, исторгая на пол все, что съела и выпила за этот вечер. Головка члена вовсе не была такой безупречно гладкой, как ей сначала показалось. Под крайней плотью на ней виднелись глаза. Очень несчастные и очень знакомые. Отверстие, из которого лилась молочно-белая жидкость, тоже было необычным. Вокруг него виднелись губы… и усы. Желудок вновь скрутил спазм, и Лора вновь склонилась к полу, яростно сплевывая горькую слюну со вкусом желчи. А когда разогнулась, то увидела, как получившие наконец по рации инструкции охранники методично расстреливают то, во что Пабло превратился. Она глядела, как на болезненно натянутой коже возникают брызжущие кровью фонтанчики, а только что вздернутый, словно кобра перед прыжком, ствол члена бессильно опадает, и не могла поверить, что компания так поступила с одним из своих. Неужели не было другого способа? Неужели его нельзя было расколдовать? Лора даже спросила об этом вслух, хотя о том, кто именно мог такое сотворить, лишь догадывалась, а о том, как обратить произошедшее вспять, у нее даже догадок не было. Ответом было гыгыканье. — Наше дело маленькое, — прохохотавшись, ответил один из охранников. — Нам сказали разобраться с этим человеком-хуем, и мы так и поступили. Я бы не хотел оставаться живым в таком виде, так что мы ему даже одолжение сделали. — Да, дамочка, — в разговор вступил второй, рангом повыше. — Не вам нас поучать теперь. Мистер Ситтерсон разрешил вам пойти с нами, когда мы у него спросили, сказал, что вы какой-то там суперклассный спец по монстрам. И что вы сделали? Заблевали коридор? Невеликое достижение. Не вякайте теперь, хорошо? — Он презрительно хмыкнул. — У нас и так забот на всю ночь хватит. Кто будет ловить сбежавших ведьм, не вы же? Дайте нам просто делать свою работу. После этих слов он отошел от Лоры, словно она перестала существовать, и остальные последовали за ним… Мужчины шли по коридору впереди, она следовала за ними. Какое-то время она еще слышала их ядовитые комментарии: «А у этих ведьм есть вкус! В кои-то веки его форма соответствовала содержанию!» и бормотание главного в рацию — он призывал все доступные группы зачистки вниз и, матерясь, глухо говорил: «Нет, Стива сюда не надо… Да ты что, не знаешь? Он же фанат сексуальных ведьм… Сколько фоток, блядь, ему ни показывали — без толку. Он все равно не верит, что это жуткие твари. Мы с ним вляпаемся. Пусть лучше у камер сидит, может, что поймет, наконец». Потом они свернули в боковой коридор, а Лора вошла в лифт и начала подниматься на основной этаж. Впервые в жизни у нее появились мысли о том, что она сделала неправильный выбор, на эту работу не стоило соглашаться ни в коем случае. Она знала, конечно, что работает с циничными людьми. Как тут не будешь циничным — когда осознанно должен приносить жертвы ради того, чтобы мир оставался целым? Но прежде своих, из организации, это никогда не касалось. Лора верила — случись что с ней, любая травма на работе или другая неприятность, и начальники департаментов из кожи вон вылезут, чтобы найти способ ей помочь. А вот нет. Не вылезут. Просто перемелют ее в своих жерновах, выбросят имя из всех списков и забудут. Может, даже наггетсов для межсезонья из ее тела накрутят: Лора слышала, что иногда Древние начинали волноваться в неудачный час, и тогда к ним в ямы спускали нечто особенное. Не символическую ритуальную кровь, конечно, но и такой подачки было вполне достаточно. От жуткой мысли она поежилась, как будто на нее повеяло холодом, хотя датчик температуры возле лифта показывал целых 24 градуса. Врал, должно быть. Согреться не удалось даже после того, как Лора застегнула пиджак на пуговицы до самого верха, поэтому она, громко стуча каблуками и быстро семеня ногами, устремилась к праздничному залу, который она оставила вечность назад. Ей срочно нужно было выпить. Водки, мартини, джина, да хоть коктейля с мочой обезьяны, который на каждом празднике смешивал коллега из Китая и обещал немыслимые блага тому, кто отважится попробовать. Ей необходимо было заглушить мерзкий вкус рвоты во рту, но еще больше она нуждалась в чем-то таком, что выключит внутренний голос, безжалостно повторяющий, что если бы не она, Пабло точно не пошел бы вниз навстречу своей гибели. «Не нужно было над ним смеяться, — с отчаянием подумала Лора. — Не стоило его подначивать». Как-то сразу вспомнилось, что Пабло действительно никогда не говорил им, что предпочитает собственный пол противоположному. Просто иногда рассказывал на вечеринках о том, что с девушками ему не везет, и часто говорил о своем соседе по квартире: как они вместе готовят пиццу по выходным и как выбираются в отпуске покататься по Испании. Этого — да еще того, что он был жутким аккуратистом и тщательно следил за своими ногтями, волосами, бородкой и усами — им хватило, чтобы записать его в геи. Тогда ей казалось, этого достаточно. Теперь — что совсем нет. До того, как ее приняли на эту работу, она была простым профессором в колледже, специалистом по мифологии, и за копейки вбивала знания о богах и героях в студенческие головы. Разумеется, когда с ней связались отсюда, это было как исполнение заветной мечты… И только сейчас Лора впервые подумала — а что она потеряла, когда ушла с прежней должности? Прежняя она точно не стала бы вести себя, как бездушная сука. А нынешняя — пожалуйста. Но хочет ли она оставаться этой сукой? Или, быть может, ей лучше уволиться и попробовать вернуться к настоящей себе, доброй и не испорченной этой работой? Погруженная в свои мысли о том, насколько реально уйти с работы человеку, знающему то, что знает она, Лора не сразу сообразила, что что-то не так. Она уже подошла к двери в главный зал, которая была чуть приоткрыта, но из-за нее не доносились голоса, не звучала музыка. Все ушли спать? Или напились и упали там, где гуляли? Или же… До них добралось то, что выпустил Пабло, или то, что в суматохе сбежало само. Мертвая тишина пугала, и потому Лора, потянувшись к дверной ручке, замерла, пережидая и надеясь, что услышит из зала хоть один звук, который докажет ей, что там есть люди, живые люди, просто слишком пьяные, чтобы продолжать веселиться… Перед внутренним взором возник бюст греческого бога Януса, гравюра из книжки, которую она каждый год рекомендовала прочесть студентам. Одна сторона — добродушная улыбка. Вторая — зловещая гримаса. Лора зажмурилась, воображая в голове кулон с двумя ликами Януса, раскручивающийся все быстрее. Одна секунда. Он остановится, и тогда она поймет, стоит трогать приоткрытую дверь и заглядывать в щель, или же ей лучше бежать подальше отсюда… Улыбка. «Пожалуйста, пусть это будет улыбка».***
Несколькими днями позже — Это что, шутка? — медленно произнес Барни, вернувшийся на работу после рождественских каникул и обнаруживший в почте письмо о том, что вечеринки отныне строго-настрого запрещены. — Как это: больше празднований внутри офиса не будет? Как это: никакого алкоголя? Разочарование, которое он испытал, было таким глубоким, что ему захотелось расплакаться, как маленькому ребенку. Ну в самом деле, что за несправедливость? Он пришел на эту работу меньше года назад, поэтому не застал еще ни одного Самого Главного Ритуала, но слышал столько историй о чумовых вечеринках в честь победы, что просто не мог дождаться лета. Да и хэллоуинская вечеринка, по мнению Барни, оказалась восхитительной: алкоголя, страшненьких кулинарных шедевров и соблазнительных телочек на ней было более чем достаточно… Благодаря всему этому жена не пустила его отмечать Рождество с коллегами: заявила, что этот праздник — семейный, когда нужно быть рядом с родными, а не предаваться разврату на работе. Барни уступил ей, решив, что спорить себе дороже обойдется. Зато на главной вечеринке года он уж оторвется… А теперь получается, она не состоится? — Нет, не шутка, — Майк, его старший коллега, развернулся к нему и одарил строгим взглядом. — Кое-что случилось на рождественской вечеринке. Вот начальство и решило перестраховаться. — Что случилось? — обалдело спросил Барни. — Я не знаю подробностей. Меня тут тоже не было, ты не забыл? Барни припомнил, что кажется, да, перед Рождеством народ шушукался о том, что Майка посылают в командировку в Исландию: не то йольских котов ловить, не то контакты налаживать. Правда, ему показалось, что подробности ему не раскрыли бы в любом случае: так сухо звучал голос Майка во время ответа. Он собрался уже сесть за свой стол и начать работать, тем более что много кресел в кабинете пустовало, и это было непривычно: от одного только взгляда на мертвые экраны и запыленные перегородки между рабочими местами изнутри поднималась нервная дрожь. Хотелось просто надеть наушники и погрузиться в работу — глядишь, через какое-то время запоздавшие после отпуска коллеги вернутся, а кабинет вновь заполнится голосами. Однако стоило вбить в появившееся на мониторе окошечко буквы и цифры сложного пароля, как Майк неожиданно его окликнул: — Ты еще хочешь знать, что было на рождественской вечеринке? Барни согласно кивнул. Конечно, кто же не хочет. — Тут мне в почту кое-что упало, — протянул Майк. — Говорят, подробности об этом можно узнать в ангаре 200. Можешь сходить туда. Код доступа — 5481. Вернешься, мне расскажешь. Барни тут же сорвался с места, натягивая куртку. Может, сначала ему и не было так уж интересно, а вот теперь, когда оказалось, что тут есть какая-то загадка, — интонации голоса Майка определенно на это намекали — он почти сгорал от нетерпения… По тропинке между сугробов он пронесся в один миг. Замедлился он только у высокой тяжелой двери, вбивая подмерзшими пальцами код… То, что Барни углядел внутри, было последним, на что он ожидал наткнуться. Там не было никого живого. Никого, с кем можно было поговорить. Только длинные ряды каменных урн с надписями. Некоторые выглядели совсем свежими. Барни наклонился к самой первой. Имя, что на ней было указано, — Лора Андерсон — ничего ему не сказало, но кое-что его внимание привлекло. Датой смерти неизвестной Лоры, обращенной в прах и пепел, было указано 24 декабря. И на соседней урне стояла эта же дата. И на урне рядом — тоже она. А еще он никогда не видел, чтобы на погребальных урнах размещали короткий текст, в котором рассказывалось, от чего человек умер. Согласно этим пояснениям Лора погибла от того, что ее груди разрослись до таких размеров, что раздавили ей гортань, ее незадачливый сосед слева — потому, что его яички превратились в бомбу замедленного действия, взорвались и разнесли остальное тело в клочья, а сосед справа стер с себя всю кожу, танцуя у шеста. Барни попробовал представить себе такие смерти и скривился от отвращения… Он мог уже вернуться, но, поддавшись внутреннему порыву, двинулся вдоль рядов. Наполнение надгробных плит, в общем-то, оставалось неизменным: имя, дата кончины, пара предложений о способе смерти лежащего тут человека. С каждым рядом плиты казались более древними на вид. Чем дальше он углублялся, тем больше на надгробиях было трещин. С каждым рядом тексты делались труднее для понимания. Он уже дошел до камней с нечитаемым, истертым текстом на странном языке, не похожем на любое знакомое Барни наречие, но конца рядам так и не наблюдалось. Барни, как завороженный, продолжал идти. Надгробные плиты расступались вокруг, как початки на кукурузном поле. Сосчитать их было так же невозможно.