***
Счастье Тони длится недолго. А всё потому, что учебный год, начинающийся со среды, по определению не может быть хорошим. Хуже среды в Академии СНР разве что понедельник. Несложно догадаться, что в оба эти дня в расписании стоит биология или сменившая её в одиннадцатом классе химия (читать «пытка Локи Одинсоном»). Тони не так уж и много знает о химии, которая будет у них в этом году, чтобы бояться её как таковой. Но он много чего знает об учителе естественных наук, так что поводов для опасения хоть отбавляй. И пока Мария Хилл рассказывает о структуре курса по английскому языку в одиннадцатом классе, а Клинтон мирно спит головой на парте, Тони собирается с силами перед грядущей битвой. Когда в прошлом году Старк впервые пришёл на занятие к Одинсону–младшему, он был совершенно не готов ко всем этим язвительным комментариям про его отца и него самого. Ответить Энтони, конечно, ответил, но в глубине души признал, что его попытки парировать выглядели довольно жалко в сравнении с остротами преподавателя. С тех пор Тони неплохо прокачал навык ведения словесных боёв. Наташа как-то сказала, что Локи делает его ещё более язвительным и грубым, чем он есть на самом деле. Энтони не жалеет об этом. Но сейчас ему определённо нужно нечто большее, чем банальное умение парировать. Теперь у Одинсона есть потрясающий повод для издёвок, а у него недостаточно холоднокровия, чтобы адекватно реагировать. Его нельзя назвать прямо-таки агрессивным человеком. Саркастичным, иногда высокомерным, раздражительным — да, но точно не агрессивным. Вот только один взгляд на Стивена Роджерса, спрашивающего что-то у мисс Хилл, — и у Тони внутри всё переворачивается с ног на голову, а кулаки так и чешутся хорошенько ему врезать. А Локи такие вещи за версту чует. Нужно как–то успокоиться. Поэтому на двадцатиминутном перерыве между первым и вторым трехмодульниками* Клинт тащит его в курилку во внутреннем дворе, снабжает сигаретой и зажигалкой и требует перестать вести себя как истеричка. Энтони посылает его куда подальше, но сигарету берёт и требованию подчиняется. Хотя этот глагол выглядит неправдоподобно в отношении человека по фамилии Старк. Скорее следует некоторой доли рекомендаций. По крайней мере, в кабинет он заходит расслабленным и смеющимся над историями Бартона. Они демонстративно садятся за первую парту, прямо напротив учительского стола, а класс постепенно заполняется. Боковым зрением Тони замечает, что Роджерс садится с Рамлоу через парту от них, и мысленно считает до пяти. Звенит звонок. Локи входит в кабинет — как всегда зализанный, приглаженный и всем своим видом выражающий скуку и презрение к окружающим. Занавес поднимается. — Какое печальное зрелище представляет из себя этот десятый класс, — вместо приветствия говорит он, пересекая аудиторию и садясь на край своего стола. — Очевидно, мой дражайший братец похитил сердца, а заодно и мозги, всей его женской половины. — Не волнуйтесь, мужская половина всё ещё свободна, — делает первый выпад Энтони, вызывая смех в классе. — Мистер Старк, Вы и сам это чувствуете, просто пока не готовы признать: парни в нашей Академии намного более договороспособны, — Локи произносит это «договороспособны» после небольшой паузы и с той особой интонацией, которая превращает любое слово в пошлость, — чем девушки. Посмотрите вокруг. Сердце Кристины принадлежит известному парню (Палмер, соседка Романов по комнате, становится багровой на этих словах*), сердце Пеппер отдано карьере, а у Наташи вовсе нет сердца. Как поступить в подобной ситуации? — Найти кого-нибудь подходящего возраста? Знаете, в доме престарелых много интересных дам, — новая шпилька от Старка не заставляет себя долго ждать. — Насколько я знаю, в наше время состоятельные люди предпочитают искать в других домах, — учитель приподнимает одну бровь, что делает его похожим на типичного злодея из диснеевского мультика. Тони мысленно бьёт себя по голове чем–то очень тяжёлым. — Роджерс, к доске. Роджерс встаёт и выходит к доске. Тони успевает сделать три вдоха. — Вы говорили, что любите спорт, — начинает свой приветственный допрос преподаватель. — Фигурное катание? Бег трусцой? — Бокс, по большей части, — совершенно спокойно отвечает парень. «О, смотрите-ка, принцесса-боксёр», — комментирует про себя Тони. — Какие фильмы предпочитаете? — Исторические драмы. «Ага, Титаник», — дополняет его ответ Старк. — Звучит довольно скучно. В комплекте с живописью, зелёным чаем, историей и вьетнамским — практически набор с курсов благородных девиц. Может, ещё и крестиком вышиваете? — Обязательно научусь. Но, по-моему, это область урока труда, а не химии. Или это не так работает в этой Академии? — Бросьте, Стивен, сарказм — не Ваша сильная сторона, — говорит ему Локи, и Тони впервые за урок с ним согласен. — Лучше скажите что-нибудь на вьетнамском. — Bạn không thể giết thường dân*, — Роджерс, даже не задумавшись, выдаёт какой–то дикий набор звуков, и Тони готов поспорить, что в них не больше смысла, чем в его пьяных разговорах с Клинтом. — Вы сказали, что хотите пудинг*? — Что не могу понять, к чему все эти вопросы. — Что ж, Вы правы. Эти комедии ужасно утомляют. Вопрос, в сущности, один. Что в Вас такого особенного, Роджерс? Стивен хлопает ресницами, словно не понимая сути вопроса, а класс дружно замирает в ожидании его ответа. И посреди повисшей тишины отчётливо слышатся слова Тони, брошенные самому себе под нос: «О, все мы знаем эту особенность». Он действительно не хотел, чтобы его услышали, — но все слышат. Ему остаётся только наблюдать, как победа ускользает в руки к Одинсону. — Энтони–Энтони, — как будто утомлённо вздыхает Локи. — Скажите, сколько стоит снять девушку в Нью–Йорке? — Мне не нужно платить девушке, чтобы та занялась со мной сексом, — огрызается Тони. — Хорошо, сколько стоит снять парня? — скучающе переспрашивает Одинсон, и чёрт возьми, Старк и правда готов убить его. — Если приличную, то как минимум 100 долларов за час, — встревает в дуэль Наташа, и Тони одновременно благодарит её и называет предательницей. — Спасибо, Романов. Итак, 100 в час. Получаем 2400 в день. Сколько выйдет за год? Энтони, надеюсь, с математикой у Вас лучше, чем с моим предметом. — У меня со всем лучше, чем с Вашим гействоведением. 876 тысяч. — Во сколько оценивается состояние Говарда Старка? — Около 188 миллиардов, — говорит Пеппер, прежде чем Тони успевает ответить. — Поделите это на 876 тысяч. Выходит около 215 тысяч лет. Приблизительно столько Говард Старк мог бы развлекаться с одной очаровательной девушкой. Даже если бы он скупил всех девиц Нью–Йорка и заплатил им втридорога, ему всё равно хватило бы до конца его дней. И Вы мне заявляете, что вместо этого он с теми же целями усыновил какого–то парня, что означает кучу мороки с документами, разбирательства с прессой, уголовную ответственность за него, да ещё и передачу некой доли состояния в наследство? Вы правда считаете, что он, будучи экономистом, не мог банально просчитать издержки и сравнить альтернативы? Или Вы уверены, что никто не может конкурировать с этим парнем в умениях? Вы либо недооцениваете своего отца, либо переоцениваете брата, Энтони. Если бы Тони видел себя со стороны, то знал бы, что в этот момент их со Стивеном лица представляют идеальный контраст — красное и зелёное. — Так вот, любители жёлтой прессы, — между тем продолжает свой монолог Локи. — Запомните одну простую вещь: никто не отдаёт миллионы за банальный секс. Да даже за очень небанальный. Всегда есть что–то большее. Так что, упустив подробности Вашей личной жизни, скажите, Роджерс, что заставило самого известного филантропа современности усыновить Вас? Стивену стоило пойти в актёры, настолько он хорош в выдерживании драматических пауз. Тони успевает прокрутить в голове тысячи вариантов ответов, прежде чем тот произносит: — Я не знаю, сэр. Тони далеко не мастер психоанализа, но даже его навыков достаточно, чтобы понять, что лжец из Роджерса никудышный. Локи и вовсе растягивает губы в ухмылке, как будто ему неожиданно стало всё предельно ясно. — Надеюсь, это последний раз, когда я слышу от Вас такой ответ в этом кабинете. Садитесь, Роджерс. А теперь, когда мы разобрались с химией, творящейся в вашем любимом бразильском сериале, приступим к нормальной химии. Лицо Одинсона принимает ещё более скучающее выражение, и он начинает свой рассказ о том, с какими, уже интеллектуальными, издевательствами им предстоит столкнуться в этом году. Тони не слушает его. Он смотрит на Роджерса — пристально и неотрывно, словно в его чертах вот-вот мелькнёт ответ на повисший в воздухе вопрос. Но ответа нет, а все варианты Тони рассыпаются на глазах. Он решительно готов сойти с ума.***
Энтони мог бы провести весь день в этих размышлениям над «особенностью» Роджерса, но в какой–то момент понимает, что слишком зациклился. Это глупо — на самом деле глупо — тратить так много времени на мысли о каком-то бруклинском придурке только из-за того, что Локи захотелось поупражняться в остроумии. И когда на ужине к нему подсаживается Брунгильда и ехидно спрашивает, почему он выглядит так, как будто глубоко задумался об Одинсоне, Тони лучезарно улыбается ей. — Единственный, кто может занять мои мысли сейчас, — это ты. — В таком случае у нас намечается какой-то странный любовный треугольник, — усмехается она. — Почему? Неужели он покорил твоё сердце всего за один урок? Теряешь хватку, милая. — Ещё чего. Ему до моего сердца — как тебе до «A» по искусству. Но из того, что я слышала за сегодня, можно сделать вывод, что Локи хочет тебя, ты хочешь меня, а я хочу только текилу. Налицо любовный треугольник. — Если текила хочет Локи, у нас выйдет круг, — смеется Тони, а потом смотрит на неё своим коронным взглядом. — Но, возможно, мы сможем разрешить эту проблему, если текила окажется у меня? Что ему нравится в Брун, так это то, что с ней всегда легко. Ей не нужны витиеватые фразочки, выуженные со страниц романов Джейн Остин, — она понимает и так, с полуслова. Более того, её не интересуют цветы и плюшевые мишки — возможно, она действительно не врёт, когда говорит, что единственное, что её волнует в жизни, — это выпивка. Но самое главное — она смотрит на подобные вещи просто, без напускной романтичности. Тони не то чтобы пользуется этими тремя фактами. Но у него тяжёлый день, так что сегодня, и только сегодня, можно. Брунгильда прищуривается. — Ты узнаешь ответ на этот вопрос тогда, когда я увижу свою текилу, — говорит она, наклоняясь к нему через стол. — Возможно, мы даже сможем обсудить это сегодня часиков в семь. — А леди Сиф? — А леди Сиф идёт разрушать другое звено нашей цепи безответной любви — завоёвывать почитателя Локи. — Опять помогать Тору заполнять ведомости? У неё шансов даже меньше, чем у меня без текилы. — Не зазнавайся, парень. Мои ответы меняются удивительно часто. Надо сказать, Тони остаётся доволен окончательным ответом. Когда Тони возвращается на свой этаж, до отбоя остаётся ещё почти сорок минут. Он бы задержался и на подольше, чтобы всё же допить эту текилу — не зря же он её брал, но на пороге неожиданно возникает Сиф, отбирает полупустую бутылку, обещает Брун, что их ждёт серьезный разговор («Как Мамочка, тьфу ты», — думает Тони) и выставляет Старка за дверь. Это нисколько не портит ему настроение, скорее напротив, несколько приподнимает его уровень самодовольства (хотя куда уж больше?). Мысли о том, что Вальки ждёт ещё целый час истерик от соседки по комнате, и вовсе заставляют его хихикать. Ему так весело, что когда он слышит чей–то голос на лестничном марше между третьим и вторым этажом, то не сразу обращает на него внимание. А зря. — Ты должен был убить меня, — первое, что слышит Тони. — Или хотя бы дать другим это сделать. Он не знает, что шокирует его больше: сами эти слова или то, кто их произносит. Потому что, если Старк в конец не спятил, голос принадлежит Роджерсу. Тони как можно тише перевешивается через перила, чтобы проверить свою догадку, — и действительно видит Стивена, стоящего у окна с телефонной трубкой. Не в привычках Энтони подслушивать чужие разговоры, но тут и без долгих рассуждений ясно, что случай из ряда вон выходящий и любые законы чести здесь бессильны. Так что он встаёт в слепую для Рождерса зону и слушает. — Я знаю, что мы говорили об этом, знаю. Но я просто не могу так, Говард. Не могу просыпаться по утрам и идти на учёбу как ни в чём не бывало. Смотреть людям в глаза, улыбаться, говорить о погоде. Как будто я не только что вернулся с войны. Как будто я не убивал там мирных жителей. Как будто Баки не погиб из-за меня. Как будто моя единственная особенность не в том, что я чёртов монстр из пробирки! Роджерс как будто давится своими словами, издаёт полузадушенный вздох и замолкает. Или это Тони просто оглох от того, как громко стучит кровь у него в висках. Он плохо помнит, как доходит до своей комнаты (вероятно, проходит по другой лестнице), идёт в душ, переодевается и садится за компьютер, — всё как в тумане. Когда же сознание возвращается к нему, на рабочем столе его «Лампы Джобса» красуется папка с названием «Досье 3», и в неё уже закачены все данные, которые только можно найти на Рождерса на просторах Всемирной сети. И это уже не бытовой шпионаж или сбор компромата на Одинсона — это дело, настоящее дело. И будь Тони проклят, если не докопается до правды!***
(Впрочем, не стоит переоценивать детективные способности Энтони. Это сложно признать, но даже с его связями и ресурсами не всегда удаётся добыть всю информацию. Ему определённо нужна помощь профессионалов.) Но убедить Клинта и Наташу присоединиться к расследованию оказывается сложнее, чем Тони рассчитывал. Вернее, убедить Бартона, потому что Романов всегда согласна на любые мероприятия, подразумевающие секретность и лёгкий налёт противозаконности. Но Клинтон же чёртов моралист. Тони битый час убеждает друга в том, что это не нарушение конституционных прав (ну почти) и что у него не паранойя. Но тот не унимается, и Тони идёт на крайние меры — рассказывает о подслушанном телефонном разговоре. Претензии исчезают, работа начинается. Это не первое их совместное расследование, хоть и самое серьёзное: они уже однажды собирали досье на Одинсона (потому что нечего задавать семьдесят номеров на два дня) и ещё одно завели на Стрэнджа (тут и объяснять ничего не надо — он просто мудак), так что механизм работает слаженно. Клинт знает, где находить нужных людей, Наташа — как задавать вопросы, а Тони — как убеждать их не болтать. За две недели у них появляются копии всех документов, которые только можно собрать на человека в этой стране: свидетельства о рождении, ID, медицинской страховки, больничной карты, даже табеля успеваемости за начальную и среднюю школы и заключения психолога оттуда же. Всё чисто. Никаких войн, Баки и пробирок. Тони злится. Даже не так: Тони в бешенстве. Ему то кажется, что Клинт с Наташей специально плохо ищут, потому что держат его за психбольного, то он сам считает себя таковым. Он срывается на них, потом на себя, потом на Брунгильду, получает нехилого леща и снова затихает. Это всё выматывает и отвлекает, и его оценкам, похоже, впервые не удастся скатиться к середине года — скатываться банально некуда. Фьюри вызывает его на ковёр дважды: один раз как куратор и один раз как директор Академии, и долго вызнаёт, как это Старк довёл себя до такого. Ответы Тони скорее язвительны, чем убедительны. Ведь не говорить же ему правду, мол, так и так, подслушал я тут недавно один разговор моего братца, в котором тот назвал себя серийным убийцей, вот пытаюсь разобраться с этой хернёй. Фьюри качает головой и, конечно, звонит отцу. Говард выносит ему мозг ровно три часа. Тони не знает, зачем вообще слушает его крики, и только чудо (скорее всё же осуждающий взгляд Клинтона) удерживает его от того, чтобы ответить на это всё: «О, по крайней мере я никого не убивал, папочка». И именно в тот момент, когда он уже готов послать миротворчество Бартона куда подальше и высказать отцу всё, что думает, Тони неожиданно понимает. — Согласен, не лучшее начало. Но у меня достаточно времени, чтобы разобраться с этим. Отныне ответственность — моё второе имя. Могу начать исправление хоть с того отчёта по продажам компании за последние полгода, который ты поручил мне сделать ещё в августе. Скажи Эдвину заехать за мной в субботу — я заберу материалы из дома, и уже во вторник отчёт будет у тебя на почте. Говард, похоже, впадает в ступор от того, что его сын умеет не только материться, и замолкает. Энтони не собирается ждать, пока тот ответит, — он просто завершает звонок и поворачивается к Бартону, который таращится на него как на вторую Барбару Морс. — Мой отец, — говорит Тони в качестве объяснения. — Естественно, что мы не нашли ничего в документах Роджерса, — отец все их подделал. Если мы и сможем узнать правду, то только от него. — И что ты предлагаешь? — спрашивает Наташа, выходя из ванной, и Тони не может вспомнить, когда и как она вообще там оказалась. — Пытать его? — Тебе лишь бы пытать. Нет, я, конечно, не против, но в таком случае он вряд ли оставит мне хоть цент в наследство. А этого я допустить не могу. Предлагаю начать с изучения документов в его сейфе — он любит вести учёт всего, может, пару слов о Роджерсе тоже черканул. — И ты думаешь, что Фея-Крёстная поможет нам с этим? — Я уверен, что поможет, — улыбается Тони.