Лотосы, смерть

Сочный синий цвет отражался на эфирно блестящей поверхности пруда, рябил острыми лепестками. Прочный слой тины опутывал бархатные лотосы, говоря о дикости этого места. Белёсый камень чуть отсвечивал, мигая под крапинками солнца. Когда-то здесь расцветала цивилизация, но сейчас всё возвращалось на круги своя — к первозданной чистоте джунглей. Сквозь густоту деревьев струились трещины на основаниях многовекового храма, и причудливые изгибы сколов выглядели красивее, чем изваяния богов над покосившейся ступенью. Многоярусность снежного мрамора всё же зачаровывала; словно парящий над лазурными цветками, храм бросал отсветы на водную гладь, и дымчатая картина в пруду казалась сказочной, неземной. Основание святилища уже порядком ушло в топкую землю, а лианы оплетали полуразрушенные своды, и от этого вид древней постройки становился ещё более чарующим. Здесь, в глубине вечнозелёного леса, сама смерть не смогла бы достать Айвэ. До глубины души поражённый изумительным пейзажем, путник не решался идти дальше — и, кажется, в пути больше не было смысла. Здесь заканчивались все дороги, стирались, уступая место буйным травам. И побег от смерти заканчивался здесь же, в вечной прохладе топлых зарослей. Айвэ всем сердцем полюбил волшебную синь лотоса. Но неизбежное находит беглецов в любом измерении и в любом месте. Смерть не забывает то, что забыто людьми — в конце концов, человечество погружается в забвение благодаря гибельной воле, всепоглощающей и беспощадной. Сколько бы лет ни прошло, сколько бы ни было пройдено шагов, смерть находит. Всегда. Он обнаружил Айвэ сидящим у берега с нежным лепестком в руках. Человек бережно сжимал пальцами шёлковый лист, вглядываясь безмятежно-серыми глазами в колышущиеся отражения руин. И не обращал внимания на тёмный силуэт, возникший напротив, на другом берегу небольшого водоёма. Силуэт выжидал, замерев, изучая того, кого должен был забрать ещё давно. Щебетание экзотических птиц сбивало с толку оглушительными переливами, и запахи редких растений проникали в подсознание, наполняя собой воздух и мысли. Смерть боялся признать, что удивлён — совсем по-человечески — картиной дикого мира. И потому не решался заговорить. Наконец мужчина поднял глаза и вопрошающе оглядел нарушившего покой незнакомца. Последний вздрогнул от каменного спокойствия сухого лица, обращённого к нему. Сглотнув и обнаружив плотно засевший в горле ком, Смерть приоткрыл рот, чтобы сказать давно приевшуюся фразу, но человек начал раньше: — Не думал, что Смерть будет выглядеть... так. — Айвэ улыбнулся без тени испуга. Смерть невольно улыбнулся в ответ: и правда, обычно свою погибель представляют более угрожающей. Например, в образе скелета в плаще и с острой косой. Но приходит мужчина с резковатыми чертами лица, растрёпанными угольными волосами, с глубоким золотым проблеском в карих глазах. Одетый по погоде и по времени, в котором доживает последние часы избранник смерти. — А я не думал, что спустя годы ты так сильно изменишься, — помолчав, вздохнул Танатос. И внезапно понял, что переменилось в Айвэ. Глаза смертного блестели вечностью. Ушла боязнь, которая пронизывала душу человека ранее. Смерть преследовал того, кто боялся умереть, кто отчаялся и в панике искал укрытия. Но теперь Жнец стоял перед равным себе — бесстрашным, холодным, чуть ли не богом в обличье пожилого монаха. Смерть был удивлён. Годами этот человек жил один, в непроходимых дебрях, утратив желание прятаться от судьбы. Среди колеблющихся цветочных огоньков, под кровом оставленной всеми обители. Это заслуживало восхищения, если бы это возможно было понять. Но Смерть не понимал, почему беглец предпочёл скоротечной жизни неподвижную долготу одинокого существования. — Я не могу забрать тебя, — ошеломлённо проговорил Смерть, не отрывая взгляда от человека. — Неужели тебя что-то — или кто-то — держит здесь? — Не дождавшись ответа, мужчина сказал: — Когда в последний раз я тебя видел, ты не имел ни цели, ни планов. Только страх. Неужели сейчас... что-то изменилось? Айвэ кивнул. Танатоса пробрал смех: — И что же тебе здесь дорого? — Мои лотосы, — хмыкнул человек и крепче сжал тонкий лепесток. Босые ноги смертного омывались мелкими волнами, что нагонял на берег ветер. Смерть наблюдал. Одним прикосновением рук Гибель мог умертвить растения, стереть в прах опоры храма, без того хлипкие. По его желанию всё это место могло обратиться пеплом и развеяться в ароматных ветрах. Айвэ мог быть уже мёртв, если бы не интерес, который проявлял к нему Жнец. И, кажется, оба знали: Смерть не коснётся ни цветов, ни ветхих колонн, ни человека, за которым прибыл. — Видимо, я шёл зря, — наконец сказал Смерть, оглядывая полысевшего и состарившегося за многие годы Айвэ. Но на самом же деле долгий путь стоил того. — Благодаря попыткам убежать от гибели я наконец нашёл своё место. Разве не прекрасно то, что люди смертны? Иначе бы не было стимула к переменам, не было бы самих перемен. — Айвэ отпустил синий лоскут, и цветок подхватило дуновение свежего воздуха. Свободные одежды человека развевались, и он наслаждался летучим холодком, прикрыв глаза. Смерть наблюдал, не смея шелохнуться. Вечность стекала по разгорячённым пальцам, спускаясь на песочный пепел. — Через смерть мы приходим к бессмертию. — Айвэ глянул проницательно на собеседника, и тот в знак согласия робко наклонил голову. Воцарилась тишина, нарушаемая голосами беспечных птиц и шелестом зеленеющих крон. Жнец дрожащей рукой потянулся в карман, выудил оттуда сигарету и закурил, глубоко втягивая дым. — Ты уже пришёл, — выдохнул Смерть.