Ни за что и никогда

Прийти в себя все еще трудно. Все вокруг кажется невероятным сном, нереальной фантазией — игрой больного воображения, сошедшего с ума от горечи невосполнимой утраты. Тони до сих пор просыпается в холодном поту. Ему снится Танос, конец света, то, как летят горящие обломки. На губах ощущается привкус пыли, в глазах — песок, и он, увы, совсем не следствие царящей вокруг грязи. Он — это выплаканные слезы и тотальная невозможность выплакать еще больше, хотя изнутри разрывает от боли. Тони снится Питер. И то, как мальчишка — он ведь совсем мальчишка, боже! — просит прощения за то, в чем он не виноват. За то, что оказался недостаточно хорош, но как это вообще возможно, если они все — Тони, Брюс, этот странный и непонятный доктор Стрэндж — оказались совершенно не готовы к такому? Если даже они не справились. Питера вообще не должно было там быть. Тони знает — это его вина. Он не уследил, отвлекся, не проконтролировал. И хотя умом он понимает, что просто не мог видеть, что происходит с Питером, сердцу все равно неспокойно. Виноват. Виноват. Упустил. Из-за него Питер, возможно, погиб. Все из-за него. А потом Тони просыпается. Смотрит, часто дыша, в потолок несколько мгновений. И поворачивается на бок. Рядом, чуть вздрагивая во сне, спит Питер. Живой. Дышащий. Настоящий. Совсем не похожий на плод больного воображения. Тони касается его рукой, проводит пальцами по плечу, торчащему из-под одеяла, и улыбается. То, что Питер жив, совсем не умаляет вины Тони. Но Паркер сам каждый раз, вот уже пару месяцев, говорит ему, что все в порядке. Смеется. Улыбается. Для всех вокруг он продолжает жить так, будто и не было тех темных и мрачных дней где-то там, в нигде. И только Тони знает, что тот плохо спит по ночам. Почти ничего не ест. И улыбается — наигранно. Только Тони знает, что Питер винит себя в том, что он разошелся с Пеппер. Как объяснить глупому мальчишке, что если в момент, когда все идет под откос, ты думаешь не о своей будущей невесте, а о пареньке, который не хочет умирать — как и все вокруг, — то это явно повод переосмыслить свою жизнь? Что это повод лишний раз подумать о том, а так ли нужна эта свадьба? Тони любит Пеппер. Кто в здравом уме вообще не будет любить Пеппер? Но он любит ее иначе. Эта любовь живет в нем столько, сколько он помнит себя со времен знакомства с ней. Это чувство ведет его по жизни, помогает просыпаться по утрам и помнить о том, что в нем еще осталось что-то хорошее, если Пеппер рядом. Но Питера он любит тоже. И любит он его совсем иначе. Жаль только, что Питер этого пока не понимает. Тони удается снова заснуть, но ненадолго. Через несколько минут — или больше? — Питер просыпается от кошмара, вскрикивая, и Тони просыпается следом. Обнимает его, прижимая к себе, успокаивающе гладит по волосам и шепчет все, что приходит в голову. Что все уже позади, что они со всем справились, что он гордится Питером. Что он любит Питера. Больше спать они не ложатся. Заправляют кровать и завтракают. Обстановка в доме последние пару месяцев напряженная. Так или иначе в голове всплывают воспоминания, от которых очень хотелось бы избавиться. И они давят. Этот опыт — отрицательный, невыносимо отвратительный опыт — сводит с ума и портит настроение. Поэтому за завтраком они ругаются. Ничего серьезного, небольшая ссора, которая бывает и у друзей, и у влюбленных, но Питер запирается в своей комнате, а Тони не находит себе места. Он честно пытается занять себя в мастерской, раз за разом отвлекаясь от чертежей, разложенных на столе. Детали не собираются, винтики не встают туда, куда нужно, а расчеты не сходятся с тем, что должно получиться в конце. Тони боится. Больше всего на свете теперь он боится потерять Питера, а потому — ему неспокойно. Питер не отвечает на сообщения, которых Тони отправил ему уже несколько штук — глупость какая, учитывая, что они живут в одном доме. Но Тони не хочет надоедать ему, хочет дать время прийти в себя самому, успокоиться и все обдумать, сердцу-то от этого не легче ни разу. На душе неспокойно. Тони боится. А потому просит Пятницу под любым предлогом вызвать Питера в мастерскую. Не важно, что это будет. Да хоть чертов пожар, лишь бы Питер пришел. Питер приходит. Мрачно замирает на пороге и недоверчиво смотрит на Тони. — Пятница сказала, что у тебя тут какое-то ЧП, требующее моего срочного вмешательства, — необычно холодно для самого себя говорит Питер. — Но я что-то не вижу здесь ничего, что могло бы подходить под категорию чрезвычайного положения. Даже бардак вполне себе обычный. Тони хмыкает и тут же прячет ухмылку за кашлем. — Все еще дуешься? — спрашивает он вместо ответа. Питер неопределенно пожимает плечом. Движение выходит резким, да и без него понятно, что да — дуется, и еще как. — Садись на диван, — приглашает Тони. — Зачем? — недоумевает Питер, делая неуверенный шаг в сторону дивана. — Если уж ты и дуешься, то дуйся так, чтобы я тебя видел, — бросает Тони и возвращается к чертежам. Позади него Питер медленно усаживается на диване, тут же утыкаясь в найденную на спинке монографию по механике. Он ничего не говорит, только читает и старательно — Тони спиной чувствует — на Старка не смотрит. Сам Тони позволяет себе взглянуть на Питера один лишь раз. Но этого достаточно, чтобы увидеть, что тот улыбается краешком губ. Ради его улыбки Тони готов на многое. И пусть даже он, может, никогда не найдет в себе достаточно смелости, чтобы еще раз повторить, что он ни за что не потеряет Питера еще раз, Тони знает, что ни в коем случае — ни за какие деньги мира — он не позволит судьбе отобрать у него этого солнечного мальчишку. Ни за что. И никогда.