Самое нежное и быстрое прикосновение

Питер пьян. Не до такой степени, чтобы вырубиться на лужайке у какого-нибудь незнакомца, предварительно станцевав там голым (...что? Это было только один раз. Может, два. Хорошо?). Он пьян настолько, когда всё кажется тёплым, немного расплывчатым по краям, да и вообще это был долгий и трудный день, но они спасли корабль-госпиталь, полный больных гражданских, им заплатили, и они уже в безопасности, удобстве и уюте, да и вообще жизнь — клёвая штука и не на что жаловаться. Все уже разошлись спать, кроме Дракса, который вырубился прямо в рубке «Милано». Однако Питер знает, что Гамора ещё бодрствует, потому что слышит её шаги в грузовом отсеке. Они приземлились на небольшой и тихой луне недалеко от Ксандра, которая по большей части была покрыта сельскохозяйственными полями и лесами, потому что тащиться обратно до Квадранта совсем не прельщало (и уж тем более не шло ни в какое сравнение с тем состоянием, в котором сейчас пребывал Квилл). Снаружи стоит приятная летняя ночь, грузовой отсек «Милано» открыт, представляя взору травянистый склон и тёмное небо, усыпанное звёздами. Гамора сидит на краю грузового отсека и смотрит в небо так, словно пытается что-то найти там. — Эй, — неуверенно окликает девушку Питер, осторожно приближаясь, с одной стороны, потому что ищет тот супердорогущий ликёр, который Ракета протащил на борт, предварительно украв его у одного из послов Ксандра в прошлом месяце, с другой — потому что также хочет побыть в её компании. Ведь «поздняя ночь» и «пьяный» являются необходимыми атрибутами для приятных разговоров, которые иногда бывают у них, когда Гамора немного снижает свою бдительность и смотрит на него немного нежнее обычного, и сейчас ему бы очень хотелось именно этого. Она не отвечает ему. — Гамора, — зовёт Квилл ещё раз. — Привет. Девушка так и не смотрит на него. Её взгляд устремлён в небо, и Питер не может правильно истолковать выражение её лица, что довольно странно, учитывая, что в последнее время он начал неплохо разбираться в этом. Квилл перестаёт искать ликер и берёт плед. Ночь достаточно тёплая, но это всё равно ночь, а ночью, как правило, нужны пледы. — Ты в порядке? — спрашивает Питер, набрасывая плед на плечи Гаморы и только потом присаживаясь рядом. — В порядке. Она не выглядит в порядке, но и не выглядит плохо (Гамора вообще никогда не выглядит плохо), но всё же она не тянет на «В порядке». — Уверена? Наконец-то девушка смотрит на него и улыбается, но эта улыбка отражается только на её губах, а глаза по-прежнему печальны. — Уверена. — На что ты там смотришь? — Квилл предпринимает попытку разговорить Гамору, но та снова начинает смотреть в небо. Через несколько минут девушка поднимает руку и указывает на слабую точку света, мерцающую над восточным горизонтом. — Это Зеоберей. — Твой мир. Гамора медленно кивает в ответ и продолжает свою мысль: — Просто давно не видела его, понимаешь? — Ага. Питер не уверен, какая именно из всех этих сверкающих точек над ними — Земля, да и вообще в какой части неба её нужно искать и можно ли её вообще отсюда увидеть. Вполне возможно, что и нет. Гамора прижимает колени к груди, словно это помогает не рассыпаться на части, а Квилл всё ждёт, пока она скажет хоть что-нибудь, но девушка молчит. — Мы можем полететь туда, если хочешь, — наконец осторожно предлагает он. — В смысле, заскочить на денёк, посмотреть местные достопримечательности, показать ребятам немного культуры. Рот Гаморы искривляется, словно она собирается засмеяться от его слов, но девушка по-прежнему не выглядит радостной. — Нет. Нет, — бормочет она. — Не... Не думаю, что могу просто взять и полететь туда. Не после всего, что произошло. — Да. Понятно. Квилл рассматривает Гамору вблизи не больше минуты, но и этого оказывается достаточно, стоит только взглянуть, как сгорблены её плечи, кончики пальцев теребят край одеяла, а губы поджаты. — Эй, — толкает Питер её в плечо, — я думал, что сегодня моя очередь предаваться унынию из-за моего трагического прошлого. Это заставляет Гамору посмотреть на Квилла и улыбнуться. Легонько, но по-настоящему. Прошло несколько месяцев после событий с Эго, с... со всего, что произошло тогда, но когда Питер видит девушку в таком состоянии, то сразу же вспоминает о них и начинает строить из себя обиженного на тему того, что Гамора лишает его хлеба, забрав себе всю печаль на корабле. Когда он ведёт себя как угрюмый ребёнок, то Гамора начинает злиться на него, а разозлённая Гамора всё же лучше грустной Гаморы. Питер встаёт, решая всё-таки найти тот украденный ксандрианский ликер, потому что ей явно нужно выпить, да и сам напиток может оказаться довольно классным. — Не думаю, что могу вернуться, — говорит Гамора, сделав глоток и поморщившись от вкуса. — На Зеоберей. — Ммм, — мычит Гамора, подтверждая слова Квилла, и её лицо снова становится печальным. — Я... Она говорит что-то, что его чип-переводчик не может перевести на английский; получается только какой-то статический шум, за которым следует древнее узбекское слово-эквивалент «сторонний». — Эм... — Питер чешет нос, потому что помехи кажутся какими-то нелепыми и смешными. — Повторишь? Его переводчик не справляется с задачей и во второй раз. — Да уж, похоже, у нас нет такого понятия на Земле. — Питер виновато пожимает плечами. Гамора рассеянно отмахивается, прикусывая нижнюю губу. — Это значит «повреждённый». Раненый. Потому и отвергнутый. Если тот, кто повреждён, вредит другим, то его отвергают, изолируют от остальных. Этот термин используется по отношению к преступникам, которым запрещено появляться в больших населённых пунктах, людям, которые издеваются над другими, причиняют боль, потому что сами пострадали. Таким людям запрещено ступать на землю Зеоберей. Питер моргает, потому что кое-что в сказанном ему определённо не нравится. — Но ведь ты... не такая. — Спасибо. — Гамора делает несколько больших глотков прямо из горла. У неё две печени, так что напиться ей довольно тяжело, но по сравнению со всеми остальными её нельзя назвать пьющей, да и Питеру не нравится просто сидеть и смотреть, как девушка пытается утопить свои печали в алкоголе, поэтому он не выдерживает и пытается забрать у неё бутылку. — Полегче. — Не нравится мне это пойло. — Гамора без возражений отдаёт бутылку и вытирает рот. — Да, ты определённо терпеть не можешь алкоголь. — Тихо. Квилл смотрит на Гамору в установившейся тишине, смотрит на тени, отбрасываемые ресницами, на серебряные линии модов на её лице, сверкающие в свете звёзд, и думает, что она чертовски прекрасна. Должно быть, она чувствует на себе его взгляд, потому что отводит свой и низко опускает голову, отчего волосы спадают вниз и закрывают лицо. — Питер, — тихим голосом окликает она, — могу я у тебя кое-что спросить? — Всё что угодно. Квилл откидывается назад, опираясь только на одни локти, и вытягивает ноги в отличие от Гаморы, которая всё ещё прижимает их к груди. Питер думает, что если будет излучать из себя безопасность и безмятежность, насколько это возможно, то девушка расслабится. Гамора молчит, и Квилл уже решил, что она, должно быть, передумала и теперь пытается придумать что-нибудь смешное и остроумное, чтобы нарушить тишину, когда Гамора прочищает горло и наконец-то спрашивает. — Почему я... тебе нравлюсь? — Что? — хмурится Питер. — Почему я тебе нравлюсь? — Гамора бросает на него вопросительный взгляд. — Я... Я действительно тебе нравлюсь. И я... просто... Я не понимаю. Ух ты. Он в жизни не видел Гамору настолько уязвимой, и это было в разы страшнее, чем любой злодей, с которым ему приходилось сталкиваться. Он предпочёл бы устроить ещё одну танцевальную битву с Ронаном, чем иметь дело с Гаморой ещё минуту, которая выглядела сейчас такой крошечной, грустной и одинокой, и, чёрт побери, лучше бы он был сейчас трезвым. — Гамора. — Питер сел, пытаясь подобрать что-то, да что угодно, что сейчас нужно сказать в ответ на её искренность, потому что одному только богу известно, что он не такой парень. Он никогда и не был таким, он был воспитан на корабле, полном придурков, которые даже и близко не подходили к этому определению. Чёрт, да даже Дракс мог сейчас лучше справиться с этой задачей — Дракс, который просто не способен был вести себя как ушибленный на всю голову неудачник перед лицом чьей-либо уязвимости. Дракс живёт в мире абсолютно буквальной искренности и правды, что полностью противоположно тому, как Питер справляется... с чем угодно. Всегда. Он даже как-то слышал, как Дракс объяснял Мантис, почему та в душе самое милое существо, которое он когда-либо встречал, и ни разу не отпустил в тот момент ни одной идиотской шутки. Это определённо самая странная сверхспособность, которая сейчас очень бы пригодилась Квиллу. Боже. Боже. Всё в порядке. Он должен что-то сказать ей, правда ведь? Он не может просто сидеть здесь всю ночь напролёт, ощущая себя идиотом, пока его любимый человек во всей Вселенной говорит и выглядит так, словно вот-вот исчезнет. — Я... я не знаю. Ты мне просто нравишься, — вяло бормочет Питер и, чёрт подери, понимает, что этого совсем недостаточно. — Просто нравишься. Ты... потрясающая. Ты умная, сильная, забавная и... и всегда хорошо пахнешь. — Я тебе нравлюсь, потому что регулярно купаюсь? — печально усмехается Гамора. — И из-за этого в том числе. — Питер пожимает плечами. Гамора прячет лицо в руках, и Квилл не знает, что и думать. Либо она смеётся, либо он только что всё испортил. — Гамора. — Питер тянется к ней и немного неуверенно кладёт руку на плечо. — Не думаю, что дружба работает... именно так. Не думаю, что мы можем просто взять и определить, почему нам нравятся те, кого мы любим. Вот, например, почему я нравлюсь тебе? Помимо того очевидного факта, что я невероятно обаятельный, красивый и героический. Гамора только фыркает в ответ. — Ой, да ладно тебе. Можно было бы быть и не такой скептической, — говорит Квилл, толкая девушку в плечо, и та больше не выглядит грустной и вытягивает ноги, а затем отбрасывает волосы с лица. — Просто... — Гамора хмурится, подбирая слова. — Иногда мне кажется, что... я обманом заставила вас... полюбить себя. Желать, чтобы я была здесь. Мне кажется, что если бы ты увидел, какая я на самом деле... — Гамора. — Питер качает головой. Она что, не знает? Да как она вообще может не знать? — Я стирал твоё нижнее белье, так что не думаю, что осталось ещё что-то, что я о тебе не знаю. Каждый иногда испытывает такое чувство. — Но не каждый убивал бесчисленное число невинных по приказу неуравновешенного тирана. Что ж, вполне справедливое замечание. — Ты просто пыталась выжить, — мягко возражает Питер, — как и все мы. Думаешь, я горжусь тем, что делал, пока рос с Йонду? Знаешь, сколько дерьма я натворил, будучи ребёнком? В смысле, я всё-таки не серийный убийца, но... — Квилл понял, что пытается извернуться, потому что да, он через многое прошёл, но даже представить себе не может, как росла Гамора. Он сделал глубокий вдох. — Если бы твоё прошлое беспокоило меня, то ты бы знала об этом. Мне нет дела до того, какой ты была, мне важна ты такой, какой ты являешься сейчас. И сейчас ты для меня... самый любимый человек во всей галактике. Вероятно. Но ты определённо мой самый любимый Страж. Только... не говори остальным. Губы Гаморы дёргаются, словно она пытается подавить улыбку. — Питер... — Что? Это правда, так что серьёзно: не говори остальным. Я более чем уверен, что Дракс считает себя моим любимчиком и обидится, если узнает правду. Гамора улыбается и кивает, потирая глаза рукой. — Так что больше никаких разговоров о том, почему ты не должна нравиться, — настаивает Питер, снова пихая девушку в бок. — Договорились? Никто не имеет право обижать моего лучшего друга, даже ты. — Хорошо, — бормочет она в ответ, немного застенчиво опуская глаза. — Вот и замечательно, — говорит Питер, обнимая Гамору за плечи. Квилл чувствует тепло её тела, поджатые мышцы её плеч и слышит вздох облегчения, когда она всё-таки прижимается к нему. Где-то на задворках сознания мелькает мысль о том, что он вполне может сейчас поцеловать её в макушку. Она сейчас так близко, что достаточно будет всего лишь повернуть голову на пару дюймов. Но он не делает этого. Они так и не затрагивали больше свои недомолвки с похорон Йонду, но Гамора стала заметно нежнее с ним с тех пор и даже наконец-то перестала заниматься самобичеванием вплоть до сегодняшнего дня, а Питер просто не хочет всё испортить сейчас, испытывая на удачу тот факт, что ей хотя бы чуточку комфортно рядом с ним. Через мгновение Гамора убирает с себя его руку и встаёт на ноги, а Питер инстинктивно поднимается следом и стряхивает пыль с одежды. Он практически чувствует, как она снова берёт себя в руки и возвращает себе некоторое подобие своей обычной суровой бравады с лёгким оттенком бахвальства какой-нибудь рок-цыпочки, и это сочетание кажется Квиллу просто невероятным. — Спасибо, Питер. — Обращайся. — Питер передёргивает плечами и при этом выглядит совершенно спокойным, несмотря на то что сейчас лицезрел её такой маленькой, испуганной и нуждающейся в объятиях, а не желающей вырвать ему сердце или что-то в этом духе. Она прижимает пальцы к вискам и трёт их, а её топ немного задирается, отчего становится виден её живот. Есть что-то робкое в этом жесте, словно она ищет способы объяснить своё поведение. — Я просто... иногда. Понимаешь? — Да. Да. Понимаю. — Иногда я чувствую себя так... словно со мной что-то не так. — Гамора вздыхает и выглядит уставшей и измотанной. — И окружающие могут видеть это. — Малышка, — говорит Питер и абсолютно не имеет понятия, с чего вдруг это пришло ему в голову, потому что за всю свою жизнь он никого не называл малышкой, не говоря уже о Гаморе, но это словно именно то, как он должен был назвать её сейчас. Нежность этого слова кажется сейчас такой необходимой, и он не мог назвать её сейчас как-то иначе, особенно когда чувствует, как всё внутри наполняется нежность. — Малышка, с тобой всё в порядке. Ты идеальна, понимаешь? Я бы не стал что-либо менять в тебе, потому что ты... ты совершенна, и с тобой абсолютно всё в порядке. И Квилл не лукавит, просто не знает, как ещё искреннее можно сказать это, потому что он не может представить мир, в котором он что-то менял в Гаморе, не может вообразить себя, думающего, что она не идеал той, какой должна быть. Он не уверен, какого именно ответа ждёт от неё, но то, как она смотрит на него, — уже целый разговор. Эти большие тёмные глаза, капельки влаги на её ресницах, которые она не решается сморгнуть, потому что тогда они упадут и это будет значить, что она плачет, а Гамора никогда не позволяла себе плакать, даже сейчас; то, как нахмурен её лоб, а сама девушка сглатывает так, словно пытается удержать что-то в себе, её грудь ходит ходуном, а рот слегка приоткрыт. А затем она целует его. Это настолько нежно и быстро, что Квилл даже не успевает понять, что происходит, как всё уже закончилось. Просто самое нежное и быстрое прикосновение её губ к его, словно что-то тающее. Она больше никак и нигде не касается его. Просто держится на расстоянии, потому что буквально ещё дюйм — и расстояние между ними будет уничтожено, это будет слишком сильно, слишком значительно, слишком быстро. Это всё, что она может дать ему сейчас. Этот поцелуй. Гамора отворачивает и поспешно уходит, не говоря ни слова, а Питер так и остаётся стоять в грузовом отсеке «Милано», чувствуя себя так, словно ему подожгли волосы, потому что какого. Чёрта. Сейчас. Произошло.