Из бессознательного в сознательное

      Тони думает, что Пеппер — его совесть. Она вся такая чистая, правильная и светлая, даже когда всё вокруг застывает, а она продолжает неловко заламывать пальцы и улыбаться, потому что тема щекотливая.       А ещё Тони видит себя. И Питера. И свой взгляд, направленный на подростка. Но только сейчас замечает взгляд Питера — практически больной и полный обожания, — пока его руки отдельно от мозга что-то поправляют на голограмме.       — Родителем быть сложно, — замечает Пеппер, касаясь его застывшей копии. — Сложно не разочаровать детей, да? И не быть разочарованным самому. Да и мир сейчас... Неспокойный, — она вновь замолкает и отворачивается.       Тони ощущает, что надо что-то сказать, что надо перехватить ситуацию в свои руки, дать понять, что он ведёт. Только всё это — сон, а Пеппер — его совесть, и в своей собственной голове он никогда не может разобраться. Это удручает точно так же, как и забавляет.       — Возможно, когда-нибудь... — он делает шаг к ней, пытаясь быть уверенным в том, что делает.       Но она — она шаг назад и в размышлениях, и в пространстве, и снова касается лица застывшей копии, только в этот раз ероша второй рукой волосы Питера.       — Тони, дети не могут родиться и тут же сесть рядом с тобой в мастерской, чтобы сконструировать очередной проект. Ну, знаешь, они не сразу гениальные пятнадцатилетние подростки. Возможно, и не будут ими.       Тони молчит, слушая и пытаясь вновь не прикипеть взглядом к Паркеру, к которому уже слишком. Которого слишком. Который слишком.       — Тони, в наше время... ты не можешь запереть их в бункере и запретить выходить, — она снова и снова гладит Питера по волосам так, будто это её собственный ребёнок; Старк морщится и снимает очки, чтобы надавить на переносицу.       (он не помнит, чтобы надевал их).       Вообще, это такая глупость. Он же не запирает Питера, чтобы тот не вылазил из дома, больше не забирает костюм и всегда отслеживает его местоположение (так безопаснее). Тони прекрасно знает, насколько это бесполезно, что-то запрещать подросткам.       — В наше время... что будет, если ты переживёшь их? Что, если твоё исправление ошибок не будет удачным? Подумай над этим; сможешь ли ты жить дальше. Если они не будут гениями, героями, — она замолкает, наконец убрав ладонь от головы Паркера. Она смотрит на его футболку (когда-то свою старую), испачканную в пыли от взрывов, и будто думает. Тони думает, что она не может думать, ведь они в его голове, в конце концов. Но потом Пеппер открывает рот, чтобы добить его: — Не будут Питером.       Она говорит это, чтобы раствориться золотой пылью на солнечном свету, которого здесь никогда не было и быть не могло. Тони не пытается ухватить её или задержать — все мысли и так в его голове.       Он смотрит на Питера — на застывшую в нервном подёргивании ногу, на странно изогнутые в воздухе пальцы, постоянно возвращаясь к глазам. Он стал великолепной случайностью. Он стал тем, кто показал Тони, что дети — не зло. Что он готов нести настолько большую ответственность. Пусть с Паучком выходит так, но для них это практически нормально.       Он может стараться сделать лучше, чем есть. Они могут доверять друг другу после некоторого социального запутанного грязного клубка между ними, который они смогли разорвать. Питеру есть, куда расти. Тони с радостью на это будет смотреть всю оставшуюся жизнь, однако.       Он просыпается с чётким ощущением, что готов ещё немного растянуть своё сердце, и туда поместятся все. И Питер, и их с Пеппер ребёнок. Никто не будет заменой или пробной попыткой, или неудачным вторым шансом. Он знает, что сможет защитить их всех, сделает мир безопаснее.       (Пока Питер не рассыпается у него на руках).