Бенетар

До того момента, как Тони закончил МИТ, его похищали семь раз. Про первые два раза он ничего помнил. Сидя в подвале трёх последующих, развлекал себя взломом чужой довольно дрянной системы безопасности, а два оставшихся воспринимал как средней паршивости квест. Был, к слову, глубоко оскорблён: похитители заперли его в комнате с абсолютно очевидной проводкой и вентиляцией. Первые опрометчиво оставили в комнате вышедший из строя старый радиоприёмник, вторые пошли дальше: попросили его об одолжении. Совершенно не учились на ошибках своих предшественников, и Тони понятия не имел, что бы думал по этому поводу Дарвин, но недалёким парням посоветовал «не гнать волну» и «обновить файрвол». Было бы смешно, но через месяц после последнего похищения его на улице подкараулила жуткого вида цыганка, и прежде, чем её оттащили прочь отцовские бугаи, успела прошептать одну единственную фразу: «Звёзды, Тони. Тебя погубят звёзды». Он тогда пошутил про метеориты и Кларка Кента. Через десять лет заявил в интервью одному из научных журналов, что астрология не настоящая наука, а если бы он был покемоном, то был бы Псайдаком или Джиглипаффом [1]. И, серьёзно, никто и никогда не верит цыганкам. Но каждый хоть когда-нибудь хотел быть покемоном. «Если вы понимаете, о чём я». Теперь же Старк думал, что не удивился бы, окажись старуха очередной суперсекретной подопытной Гидры: бред, как показывала практика, не всегда оказывался бредом, люди с фамилией «Старк» долго и счастливо никогда не жили, и сейчас, дрейфуя где-то на задворках Вселенной, шансов умереть, попав в поле голодной блуждающей звезды, у него было куда больше, чем от шальной пули. Небула с этим была до отвратительного искренне согласна. И, судя по всему, воспринимала Стива Уинвуда [2] слишком буквально. — Мистер Фэнтези тоже один из ваших? У Тони ушло несколько секунд на то, чтобы понять, о чём Небула вообще спрашивает, и ещё парочка — чтобы не расхохотаться. Уинвуд всё просил и просил мистера Фэнтези спасти их от темноты, прямо перед ними огнём горел красный гигант, а где-то позади сталкивались друг с другом гравитационные аномалии. У Квилла был неплохой плейлист, Небула не понимала ни одной отсылки к поп-культуре, негромко, но заразительно смеялась и отчего-то до сих пор надеялась. Оно и не удивительно: смысла держаться на краю пропасти не было — они давно упали. Тони сидел словно чуть позади самого себя, отстранённо наблюдая за тем, как выбивает на поверхности стола нехитрую мелодию Für Elise Бетховена:

— Ми-ре, ми-ре-ми-си-ре-до, ля, до-ми-ля. Нежнее, солнышко. Как с печатной платой: готовишь фольгированный стеклотекстолит, рисуешь разводку. — Сначала рисуешь разводку, а потом готовишь стеклотекстолит, мам. — Да, верно. Сначала правая рука — первые два такта. Обе руки — третий такт.

…И разглядывал едва уловимые глазом дефекты на металлических пластинах вдоль пульта управления. Влажность и коррозия — простая неизбежность. В обречённости была своя прелесть. — Старк. Тони встрепенулся, гоня прочь неожиданно живое воспоминание, и рассеянно отозвался: — Да. Парень что надо.

— Шестой такт. Ми (вторая октава)-ре диез (вторая октава)-ми-си (первая октава)-ре бекар (вторая октава)… Нет, солнышко, играем просто белую ноту ре. — А левая рука — пауза на весь такт. — Верно, Тони.

До дома оставалось шесть секторов. Топлива — только на три. До Терры действительно не хватало, но, вероятно, на сей раз он не сдохнет, прежде чем они доберутся до следующей заправки — дрейфовать в космосе без единого шанса на спасение оказалось веселее, чем он ожидал, а плотоядная рикса творила чудеса. — Его ведь не существует, да? Еще несколько дней, и он научит Небулу шутить. А конец… Конец всегда был частью пути.