Ночь выдалась бессонной. Снова. Как и год назад, на первых Голодных играх. Где-то в полной тишине неровно колотится чье-то сердце. Китнисс не сразу понимает, что это ее собственное. Ей больно, но в душе, где-то на её донышке. А так она пуста и свободна. Как сойка.
Ой ли?..
На лице Китнисс дрогнула улыбка. Свободна? Да, возможно, но только не она, только не Огненная Китнисс. Она опять пешка в сухих ручонках Сноу. В стальных лапах Капитолия. Когда она умрет? Через неделю, не позже. А Пит будет жить, она об этом позаботится.
При мысли о спасении Пита, сон как рукой сняло. Китнисс бесшумно села на кровать, пытаясь привыкнуть к яркому свету, что блеснул из окна. Капитолий не спит. Он празднует скорую смерть Огненной девушки, он празднует вместе с Сноу.
Ноги опустились на мягкий серебристый ковер. От прикосновения шелковистых волокон, по телу Китнисс пронеслась толпа мурашек. Сейчас нужно выспаться, но когда она слушалась хоть кого-то?
Китнисс тихо подошла к двери и, осторожно её отварив, вышла в темный холл. Так не привычно видеть его таким… У лифта она прислушалась, не дрогнет ли в полумраке чье-нибудь дыхание? Но всё было тихо.
Теплый воздух Капитолия, приятно щекотала лицо, когда Китнисс вышла на крышу. Внизу щебетали люди и светились прожектора. Неужели новые смерти так весело? Ах, ну да, это же Капитолий…
— Не спится? — от знакомого голоса, она вздрогнула. Как же она его не заметила?
— Да, — Китнисс повела плечами, невольно отворачиваясь к ночному городу. Сейчас ей точно не нужны утешения и слова поддержки. И без них все понятно.
Пит вернётся с арены.
Цинна не улыбнулся, не похлопал её по плечу, давая советы, как уснуть. Не сделал так, как бы сделала половина Капитолия. Он встал рядом и тоже устремил свой взгляд на ночной город. На свой город.
Молчание накапливалось в золотое море. Китнисс любила долгое молчание. Молчание среди людей, которым можно доверять. А Цинна такой.
— Красивое платье, я бы точно была самой очаровательной невестой, благодаря тебе, — тихо сказала Китнисс, слабо улыбнувшись. На лице стилиста не было даже ее тени.
— Ты не можешь быть лучше, благодаря другим. Ты такая, какая есть, Огненная Китнисс, — голос Цины был хриплым, и она даже заметила, как он дрогнул. Совсем чуть-чуть, совсем немного. Но он дрогнул. Как странно.
— Я совсем не умею нравится людям…
— Ты уже говорила это, Китнисс.
И опять долгое молчание. Но ей оно уже совсем не нравилось. Хотелось говорить. Говорить долго, пока не сорвётся голос. Пока не… иссякнет желание.
— Но мне-то ты понравилась, — Цинна улыбнулся краешком рта.
— Я знаю, ты говорил, — Китнисс опять отвернулась, посмотрев на город и сильнее возненавидев его. Она спасет Пита и докажет, что она не пешка Капитолия.
Они не пешки Сноу.
Цинна ничего не ответил, но и не отвернулся. Китнисс чувствовала на себе его взгляд. Он был родным и таким знакомым. Хотелось в нем утонуть, хотелось больше никогда не возвращаться в этот ужасный мир. Мир Игр.
Где-то внизу веселилась кучка жалких людишек, которых ей никогда не понять. Вдруг Китнисс почувствовала слабую свободу. Странная фраза. Но ощущение было такое, словно за спиной вновь появились те крылья, которые ей дал Цинна. Она почувствовала, будто она выше разнаряженной толпы людей. Она выше Капитолия.
— Спасибо за крылья. Теперь у меня появился шанс.
«Спасти Пита» — добавила она мысленно.
— Он был у тебя всегда, Китнисс. С первых Игр, — Цинна наконец удалось поймать её взгляд, но Китнисс и не пыталась его отвести. — Я опять поставлю на тебя, Огненная Китнисс. Моя Сойка. — Стилист встал сзади и приобнял ее за плечи. Они вместе смотрели на ночной Капитолий. А завтра уже нет. Она больше никогда не увидят этот город, разноцветный от ночных фонарей.
— Спасибо, — тихо прошептала Китнисс, чувствуя на плечах его руки, которые сотворили столько прекрасного для нее… Которые уже ничего не смогут сделать для Огненной девушки.
***
Ничего…
Это слово, подобно змеиному шипению, разливалось в голове Китнисс, переплетаясь с потоками мыслей. Она лежит на обгоревшей траве и смотрит, как прямо над ней рушиться купол арены. Она мысленно отпустила всех во второй раз. Кроме Цинны.
Она не могла простить его. За что простить? За отданную жизнь, ради Сойки.
Китнисс выпустила стрелу в купол. Она не спасла Пита, но умрёт сама. Прямо сейчас, прямо с этими мыслями о свадебном платье с обгоревшими черными крыльями.
Она — Огненная Китнисс. Она — Сойка Цинны.
Китнисс безумно улыбнулась. Глупый, глупый Цинна! Разве он не знал, что его Сойка сгорит вместе с Огненной Китнисс, прямо здесь, прямо с мыслями о нём и о последнем вечере в Капитолии? Знал. Знал, что не сгорит.
Трое миротворцев и один беззащитный стилист, который устроил собственное восстание прямо на сцене перед Тренеровочным центром. Его бездыханное окровавленное тело, и вопяшая Сойка за прозрачным куполом под ареной. Черед ударов и град невидимых слез. Слез Огненной девушки. Огонь не плачет, но затухает от солёной влаги.
Китнисс уже не слышала, как стальные клешни опустились за ее телом. Она мертва? Пока нет.
«Ты опять поставил на меня, Цинна», — подумала Китнисс, смотря на яркий белый свет перед собой.
И он всегда стивил намного больше любой капитолийской крысы. Всегда.
Огненная девушка, Сойка — это все творения Цинны. Его весомый труд. И он опять пропал зря. Ведь Китнисс сгорает в пламени собственных пороков. Она сгорает в песне сойки-пересмешницы.
Китнисс любила его наряды. Она любила фальшивый огонь.
— И ты снова выиграл пари, — прошептала она. Все кончено.
Трое миротворцев, стилист и сойки. Они все горят в её снах. Они берут лопаты, закапывая могилу Огненной девушки пеплом сгоревшего платья.
***
Они играют на Луговине. На кладбище дистрикта Двенадцать. Китнисс смотрит на них, слушая песню ветра. Её дети никогда не будут в безопасности от кошмаров, преследовавших и их мать.
Огонь.
Китнисс всегда будет смотреть и ждать, когда Эффи на Жатве вытянет их с Питом имена. Во снах она будет видеть, как они мчаться на колиснице по авеню трибутов.
Крылья.
Сойки взлетают, устремляя свой взор прямо в небо. Они снова поют «Дерево висельника». Китнисс напевает первый куплет.
Ставки.
И Цинна снова поставит на неё, свою Сойку. Она выжила только благодаря его невидимой ставке. Его глупому поступку. Его смерти.
«Я опять ставлю на тебя, Огненная Китнисс!»
И он ставил намного больше, чем мог поставит кто-то другой. Она будет видеть во снах его окровавленные руки и свет ночного Капитолия.
— Спасибо, Цинна.
Китнисс не знала, что было его ставкой. Цинна никогда не говорил, что он ставит. Быть может, он и сам не знал этого. Но он ставил намного больше. Больше, чем мог позволить.
«Я всегда буду ставит на тебя, Китнисс».
Уголь догарает в огне. Сойки повторяют песню. Стилист подарил им крылья, чтобы они были выше всех. Чтобы они оправдали
его ставку.
