Позови меня

Иней покрыл стекла узорами, не разглядеть улицы. Снаружи топот и смех под недовольные вопли Хасебе. Изо рта вырывается облачко пара, зябко. Хочется закутаться обратно в теплое стеганое одеяло и не выходить никуда до весны, но от дежурства в конюшне не отвертеться. Чтобы не было соблазна проваляться до обеда Цурумару наскоро оделся и закатал футон. Сильно закутываться не стал, во время работы согреется, только повязал на шею шарф с журавлями и полумесяцами, заботливо подаренный вчера Миказуки. «На четвертую годовщину с появления в цитадели, » ― сказал тот и ушел на миссию. Привычка дарить маленькие подарки по поводу и без смущала, никогда не знаешь, чего на этот раз ждать от старика. На удивление, никакого хитрого умысла в его действиях не было. Миказуки нравилось иметь возможность лишний раз порадовать безделушками мечей цитадели, так он по-своему проявлял человеческую природу. Цурумару выбрал несколько более разрушительный путь становления человеком и почти круглый год разыгрывал товарищей днями напролет, а если не разыгрывал, то придумывал, как сделать это более изощренно. Новички шокировались сначала, но привыкали быстро, а появившиеся зимой тоукен данши вообще были счастливчиками и до весны жили без сюрпризов. Негласно в цитадели считалось, что с первым снегом шальной журавль улетал в неведомые теплые края, потому что Цурумару прекращал свои розыгрыши, оставляя впокое даже Ямамбагири. Его тоже никто не трогал за исключением старика Миказуки и санивы, как назло нагружавшего горой работы. Цурумару распахнул двери, лицо обдало холодным воздухом и мелкими снежинками, глаза невольно жмурились от белизны. Вовремя увернувшись от летящего снежка играющих танто, он засеменил в сторону конюшен. ― Цуру-сан! ― в кухонном окне торчал Мицутада. Только Кунинага сделал шаг навстречу, как в него полетел рисовый колобок. ― Хорошо поработать вам, ― Цурумару усмехнулся и, надкусив пойманный онигири, зашагал дальше. Его смена наверное выбиралась методом тыка, как иначе объяснить, что работал он сегодня с педантичным Ооканехирой. Усердный, но медленный, он еще умудрялся успевать подгонять Цурумару, в итоге они провозились очень долго и закончили, когда начало темнеть. Выйдя из конюшни Ооканехира продолжал нудеть о птичьей расхлябанности. ― Слушай, ваш отряд же отправляется сразу, как вернется отряд Миказуки, чем ругать меня, подготовься хорошенько, ― журавль невинно похлопал глазами и улыбнулся. Ооканехира при упоминании Мунечики весь насупился и, буркнув что-то на прощание, поспешил удалиться. Только Ооканехира завернул за угол, улыбка пропала, Цурумару поджал губы и устремил взгляд в сторону старого дерева сакуры, что росло за территорией цитадели. Пара неуверенных шагов, а стоит ли? На нос падает снежинка и Цурумару срывается с места, легкими прыжками несется вперед, не замечает, как сносит проходящего мимо Гокотая в сугроб порывом ветра. В считанные минуты тачи достигает дерева и, стукнув кулаком по подмерзшей коре, тяжело выдыхает облачко пара. ― Черт, ― тяжело шагает дальше, проваливаясь почти по колено в снег, ― Черт. Заснеженная равнина пуста и на горизонте заканчивается обрывом. Ветер со свистом кружит снег, слушать невыносимо и Цурумару падает на колени посреди белоснежной пустоты, зажимая ладонями уши. ― Замолчите же наконец, ― надрывно пытается перекричать снежную бурю. А голоса не утихают, они взывают к своему мечу, затуманивая рассудок, невесомыми тенями тянут лапы, маня во тьму. Пережив всех тех, кому он не принес долголетия и удачи, Цурумару так и не смог освободиться от печального прошлого. Чертовы алчные людишки гнались за олицетворением своих желаний даже после смерти. А может все было в голове самого Цурумару, он не мог найти ответа. Истинно было лишь здесь и сейчас. До дрожи противно, как будто его тащат в разные стороны, рвут на части в попытке отхватить кусочек. Невозможно терпеть эту скованность, Цурумару резко встает с колен, громко смеется и широко разводит руки, словно сбрасывая липкие тени. И начинает неистовый, понятный только ему танец. Не останавливаться, не дать опутать себя снова. Отчаянные взмахи, шарф слетает и подхваченный вьюгой застревает на нижних ветках сакуры, далеко от Цурумару, но тот не замечает. И кружит, с ноги на ногу в неудобном снегу. Пытается гнать от себя цепкие жадные лапы, пока не падает без сил. Метель тоже затихает, оставляя журавля в покое. Он устал за четыре зимы морально, физически. Устал, потому-что не смог ни сбежать от этого, ни побороть. Лежа в неуютном снегу, Цурумару поймал себя на мысли, что завидует Хонебами. Нет сожалений о прошлом, ставшим горсткой пепла. Невольно вспомнилось, каково было в промерзлой земле в полузабытьи, не тревожась о будущем. Пожалуй, не худший вариант. Цурумару прижимает к груди холодеющие руки и под дурманящий шепот прикрывает белесые ресницы. ― Не так уж и плохо.

***

Тем временем стрелки временного механизма завертелись, оповещая возвращение первого отряда в цитадель. Коротко кивнув товарищам, Миказуки собрался в комнату составить отчет, но помедлил, заметив в сторонке Гокотая. Мальчишка танто весь в снегу потирал бок и чихал. При виде Миказуки, он встал как по струнке. ― А, Миказуки-сама, с возвращением, ― спросить, как прошла миссия ему не дал новый чих. ― Не стоит так долго возиться в снегу, ― тачи ласково отряхнул снег с блондинистой макушки. ― Я не… простите, ― мальчишка начал заикаться, ― просто я искал тигренка и не заметил спешащего Цурумару-сама и свалился в сугроб. ― И куда же торопился наш пернатый друг? Гокотай ткнул пальцем в сторону старого дерева и, приметив одного из тигрят, извиняясь, убежал следом. Миказуки оглядел двор: отряд разошелся по своим делам, в окне санивы горел свет. Недоглядели, аруджи. Не теряя времени, прямо в боевой одежде он поспешил, куда указал танто. Небо прояснилось, открывая обзор звездам и холодному лунному свету. Массивное дерево отбрасывало кривую тень на снег. Подойдя ближе, Миказуки поднял взгляд и нахмурился. Легко подпрыгнув, сорвал с ветки колыхающийся на слабом ветру шарф. Вдали на снегу еле заметный силуэт, но у старика острый глаз, и он устремляется вперед. ― Ну и что ты делаешь, Цурумару Кунинага? Небо тухнет и мутный желтый зрачок поворачивается на источник тени. Хочется съязвить, но горло болезненно колет и выходит только невнятный хрип. Осуждающие яркие полумесяцы становятся ближе и кое-как Цурумару шепчет осипшим голосом: ― Позвали составить компанию. Почти не чувствует, как тяжелая ткань рукавов ложится на замерзшее тело. ― Ты не можешь дать то, что они просят. А что им надо? Доконать Цурумару, не иначе, куда уж Миказуки знать. А тот, словно подслушав немой вопрос, продолжает: ― Ты не дашь им покоя. Цурумару горько усмехнулся. До боли просто. Будут желать бесконечно, душераздирающе, не его, но больше не на кого выплеснуть сожаления. ― Я буду звать тебя громче всех голосов, ― губы шепчут у самого уха, обдавая теплым дыханием, ― Поэтому слушай только меня, Цурумару. ― И куда меня позовет старик? ― взгляды сталкиваются. Миказуки, легким поцелуем коснувшись губ Цурумару, поднимает того из снега и прижимает к себе. ― Домой.