thought we built a dynasty forever couldn't break up

Они умирают, находясь за тысячи километров друг от друга, не имея возможности увидеться в последний раз, произнести то, что должно прозвучать прежде, чем превратится в пепел навеки. Но у вселенной на это свои планы, их мнения она не спрашивает. Танос меняет все под себя, Танос разрушает их жизни и, в принципе, они сами виноваты. Династия Мстителей рушится. Все, что они строили, воздвигали годами — развеяно по щелчку пальца. Как и они сами. — Я не хочу умирать, Мистер Старк, — надрывно шепчет Питер, хватается отчаянно и молит самого Бога хотя бы о паре мгновений, о возможности оказаться там, где он и сказать пару слов. Я не успел, так и остается невысказанным, ломающим сильнее неизбежности смерти. Я не смог, от несправедливости хочется рыдать. Я действительно полюбил тебя, но не успел сказать об этом раньше. А ведь Барнс предлагал остаться в Венеции, проводить вечера, прогуливаясь вместе по тихим улицам, ведя разговоры о его прошлом или просто валяясь в постели, не отлипая друг от друга. Два года счастья и все разрушено, сожжено, невозвратимо утрачено. Барнс предлагал ему мир, которого они оба всегда были лишены, посвящая себя лишь защите остальных людей. Обещал тишину и покой, которых Паркер, по сути, никогда не знал и не хотел, предпочитая геройствовать. Барнс предлагал ему себя, со всеми своими шрамами и изъянами, собирался принять таким и Питера, ничего не спрашивая. Потому что любил и говорил об этом на всех доступных ему языках, любил наивно и как в первый раз, сводя этим с ума Паркера. Но Питер не понимал как это важно, пока не оказался здесь, на Титане, перед ликом своей смерти, лишенным возможности увидеть Солдата. Он умирает и вспоминает теплые прикосновения к щекам, поцелуи и запах кофе по утрам. Венеция осталась далеко позади, теплым воспоминанием, ласкающим умирающее сознание. Он вспоминает их каникулы, их первые шаги друг к другу, то, чего больше никогда не сможет почувствовать. Вспоминает то, ради чего жил. И рыдает. — Я ведь не умру? — отчаянно звучит, но ответ он знает — и Тони, прижимающий его к себе, тоже, — ответ разрушает его, превращая в прах. Объятья Тони теплые, Тони плачет и Питеру страшно. Он не думал, что так все закончится. Он не думал, что они проиграют. Он не думал, что умрет так. — Я ведь… — слова оседают пеплом на землю, обрываются и заглушаются рыданиями Старка. Он не успел. А Барнсу не страшно умирать, он всегда знал что рано или поздно умрет, но не так. Не вдали от того человека, которого он любит, которому он посвятил все эти свои изменения и время. Баки думает о Питере и понимает что все-таки не готов. Венеция так и осталась позади, слова так и не были высказаны. Все разрушается без надежды на восстановление. Потому что так правильнее. Баки думает, что лучше бы они там, в Венеции, и остались. Думает, что не так должно все закончится и пугается, когда смотрит на свою руку, что превращается в прах. Они проиграли. — Стив, — а слов для него и нет, в глазах обернувшегося на голос Роджерса панический ужас. У Баки есть слова, но не для него. У Баки была новая жизнь и тоже не для него, но она разрушается и оседает пеплом на земле. Баки думает о Питере и сожалеет, что не успел, что дал тому просто уехать обратно в Квинс, не остановил тогда. Возможно все было бы по-другому, они смогли бы пережить это вместе. Или хотя бы умереть вместе, имея возможность взглянуть в последний раз, почувствовать друг друга. Но уже поздно. Они развалились. А пепел так и остался пеплом, разделенным тысячами километров.