Мёд и зола

      Во сне Капитан Роджерс видит один и тот же кошмар.       — Стив?.. — раздаётся откуда-то сбоку, и перед глазами возникает Баки, изумлённо рассматривающий собственную осыпающуюся руку. Время словно нарочно густеет, всё происходит точно в замедленной съёмке, и бессильное отчаяние удушливой волной окатывает с ног до головы.       Он знает, что случится, наперёд; знает, что ничего не успеет — не сможет — сделать. В этом проклятом сне тело его не слушается, и Стиву остаётся только беспомощно наблюдать.       Как Баки делает шаг навстречу и проваливается, осыпавшись бурыми хлопьями пепла. Последним исчезает лицо, недоумённое, еще не тронутое страхом — до самого конца не ведающее, что произошло. В первый раз Стив тоже понял далеко не сразу и потом ещё долго отказывался верить.       Но коварный сон всякий раз в красочных подробностях ворошит страшную память, острее очерчивает детали, сводя на нет шансы на милосердное забытье. Ошмётки пыли оседают на униформе, в ноздри забивается прогорклый смрад, дурнота подступает к горлу, и перед глазами всё темнеет.       Роджерс словно со стороны видит, как бессильно подгибаются его колени, а под дрожащими пальцами с шелестом проседает труха.       Капитан просыпается в холодном поту и понимает, что повторная попытка заснуть не даст результата. Прислушивается к глухому, тяжёлому стуку собственного сердца, отчаянно противостоящему оглушительной тишине; в голове пусто. Под рёбрами пусто. Пустота наливается ноющей, невыносимой болью, бороться с которой в одиночку нет шансов.       Бороться с которой в принципе нет шансов, понимает, но отказывается признавать Стив.       Приподнимается на локте, всматривается во мрак — почти все соседние койки пусты, только с одной призрачно белеет светлый затылок Наташи. Вдова неподвижна, дышит размеренно, но Роджерс всё равно не может сказать наверняка, спит она или нет. Стараясь двигаться тихо, Стив покидает каюту; с негромким шорохом за спиной смыкается дверь, но тишина сочится из-под неё вслед за Капитаном. Он шагает по пустому коридору, силясь оторваться, но та идёт по пятам, явно не намереваясь отступать. Гудение двигателей и систем жизнеобеспечения не в силах её прогнать, ведь боль (Стив не заметил, когда эти понятия смешались в голове) произрастает из груди, давит на лёгкие и царапает сердце.       Роджерс вышел на мостик, и тишина, пугливо колыхнувшись, неохотно уползла в закрома души, оставив зловещее обещание вернуться. Бартон расположился в кресле второго пилота, отвернувшись от панели управления и приняв возмутительно расслабленную для апокалипсиса позу. Заслышав кэпа, лучник поднимает голову и коротко кивает в знак приветствия.       — А вот и правосудие подоспело, — хмыкает иронично. — Капитан, за ваше отсутствие Тор умудрился споить единственного на корабле пилота и поставить весь мир под угрозу.       Стив замечает, что на соседнем кресле распластался пресловутый енот, забавно подрагивающий усами и храпящий во всю глотку.       — В каком смысле «единственного»?       Клинт беспомощно разводит руками.       — Я на такой штуке ни разу в жизни не летал. Да и где — в космосе! Ракета, конечно, объясняет доходчиво, но полностью заменить его точно не смогу.       — Не драматизируй, — отзывается устроившийся в предмостике Тор. На коленях покоится посверкивающая разрядами секира, пальцы гладят шероховатое древко; складывалось ощущение, что асгардец не сменит позу до самой решающей битвы. — Сейчас всё равно ведёт автопилот.       — И как далеко мы с ним улетим, когда на нас нападут? — укоризненно щурится Бартон, и Тор, кажется, уже не так в себе уверен, но буркает из упрямства:       — Не нападут. А нападут — отобьёмся. Если что, кролика разбудим.       Лучник фыркает.       — Зачем ты его споил? — вздыхает Капитан, поворачиваясь к виновнику перебранки. Тот неопределённо мотает плечом.       — Он устал. Пускай поспит.       На это ему нечего ответить.       Им осталось несколько часов до исполнения следующего пункта плана, а пока следовало добраться до назначенной точки и ожидать подтверждения готовности от союзников. Они летели на усовершенствованном совместными усилиями Шури, Старка и инопланетных гостей джете, модернизированном под настоящий космический транспорт. Всего в операции задействовано три корабля, и от слаженной работы экипажей зависел успех миссии и исход самой тяжкой в их жизни войны.       Теперь они не могли проиграть. Не имели права.       Минувшие несколько суток выдались насыщенными — шли последние этапы приготовления к решающей операции. Каждый выкладывался на всю катушку, и пренебрегать выпавшим — быть может, последним — шансом отдохнуть строго не рекомендовалось. Это понимали все, но отчего-то кэп был уверен, что и у соратников ситуация складывалась аналогично — подавляющее большинство команды бодрствует без нужной на то необходимости.       Капитан не мог ничего с этим поделать — да и не стал бы. После минувших событий выжившие Мстители стали похожи друг на друга как никогда — одна и та же печать скорби на лицах, сумрачный жестокий огонь в глубине не знающих сна глаз и одна большая, самая большая из тех, что они знали, общая беда. У многих из них почти ничего не осталось, и потому в минуты покоя они не могли его найти — слонялись, как неприкаянные, бежали от боли, поселившейся внутри и особенно остро терзающей в тишине. Хоукай был другим — война не обошла его семью стороной, но ту часть, что уцелела, он решительно не собирался отдавать смерти. Вдова в этом плане была ему ближе: на фоне всеобщей утраты Наташа и Брюс забыли о своих разногласиях и отчаянно, торопливо любили, судорожно наслаждаясь чудом существования друг друга; в рамках плана им пришлось разделиться, и Стив искренне надеялся, что это ненадолго.       Непонятно было, на чём держался Ракета, никогда не обременённый иной, кроме выгоды и единственного близкого существа — Грута, мотивацией, но Роджерс был согласен с Тором — сон ему точно не повредит. Им бы всем не помешал так-то, но если уж сравнивать…       — Это вообще нормально, что на борту есть алкоголь? — вдруг нарочито сварливо ворчит Бартон. — Мы на войне или курорте?       — Как раз потому, что на войне, он у нас и есть, — сурово возражает Тор. — В Асгарде любая битва заканчивалась пиром. Все чокались так, чтобы брага выплескивалась за края и разливалась по кубкам — тем самым воины делились своей победой и славой.       — И после поражения пировали? — безжалостно уточняет Клинт, но Тор лишь необидно пожимает плечами.       — Проигравшие не могут ни пировать, ни сражаться. А мы, как видишь, пока в состоянии. И после победы над Таносом закатим такой пир, какой Девятимирье никогда не видывало! Если не попадём в Вальгаллу, конечно.       — Слышал, в Вальгалле тоже любят попировать, — задумчиво усмехнулся Роджерс, присевший рядом с асгардцем. — Значит, никуда не денемся.       — И то верно, — одобрительно хмыкнул громовержец. Улыбается добродушно, мягко щурит глаза, и многочисленные — не самые ли многочисленные среди них? — рубцы на душе становятся совсем не видны. Стив не может оценить, так ли ему легко вспоминать лежащую в пепелище родину, как это выглядит со стороны, и надеется, что горечь собственной утраты для остальных столь же незаметна.       — Вас послушаешь, самому выпить захочется. Тор, у тебя там ещё осталось? — с надеждой протянул лучник.       — Осталось, но тебе нельзя. Вдруг на нас кто-то нападёт? — озорно подмигнул тот. Бартон только уязвленно цокнул языком.       — Стиву хоть предложи.       — Спасибо, откажусь, — вздыхает кэп. — Сам знаешь, сыворотка…       — Тебе бы поспать, — качает головой Хоукай, и Роджерс невольно вздрагивает. Неужели его усталость настолько очевидна?       Будто бы он не пытался.       Капитан поднимает глаза и натыкается на тяжёлый мрачный взгляд Тора. Ни следа от давешней маски внешнего благополучия — Стив почти физически ощущает всю неподъёмную ношу потерь, под которыми непонятно как ещё не сломались могучие плечи громовержца. Но воин смотрит на него, как на равного в своей утрате — и потому ничего не скрывает.       — Это мёд, прямиком из асгардских погребов, — говорит, протягивая крохотную серебряную фляжку. Клинт завистливо присвистывает со своего кресла. — Кролика с одного глотка срубило. Может, и тебя одолеет.       — Спасибо, — благодарно улыбнулся Роджерс. Он уже пробовал его на вечеринке у Старка и знал, что не одолеет, но отказаться попросту не имел права. Тор протянул ему как дар то немногое, что осталось от его погибшего мира (и когда только умудрился сгробастать?), и ничто не могло лучше выразить его поддержку.       Потому что больше у него ничего не было. Как и у Стива.       Да и, к тому же, сам по себе мёд на вкус был чудо как хорош.       Кэп делает пару глотков, и золотистое тепло приятно щекочет горло. Мстители молчат, задумчиво вслушиваясь в тишину, и та подползает к беззащитному Роджерсу, коварно впивается в сердце; Стив не замечает, как проваливается в воспоминания.       Возможно, не замечает потому, что на языке — по-прежнему искристая сладость напитка, а не горьковатый бурый пепел, случайно принесённый ветром. Память вспыхивает внутри жарким вакандским солнцем, затопляет грудь знойным африканским полуднем, вспарывает слух далёким криком диковинных птиц. Стив спускается с холма, под которым протянулась причудливо извивающаяся река с раскинувшейся на её берегу деревушкой. Рядом идёт Шури и вкратце обрисовывает ситуацию:       — Ваш друг идёт на поправку. Как я уже говорила, мне удалось успешно удалить из подсознания все триггер-слова, но, увы, «Гидра» нанесла ему куда более серьёзный ущерб. Здесь он проходит духовную реабилитацию. К счастью, успехи уже есть, но, боюсь, для полного восстановления понадобится помощь извне.       Принцесса кидает выразительный взгляд на Капитана. Тот спокоен и решителен, но внутри морем плещется волнение. Они не виделись уже очень давно, и в последний раз это произошло, когда скованный отчаянием и неизбывным чувством вины Баки добровольно позволил погрузить себя в криосон.       — Как он? — негромко спрашивает Стив. Собеседница расплывается в улыбке.       — Весьма неплохо — живёт настоящим, почти обрёл внутреннюю гармонию. Почти — потому что бежит от прошлого, хочет от него отречься. Да только черта-с два я ему позволю. Проделать такую колоссальную работу — и ради чего? Чтобы услышать «сотрите мне, пожалуйста, память»? Ну уж нет, пусть как-нибудь разбирается. Правда, я считаю, в одиночку ему придётся тяжело: здесь помочь можете только вы, Капитан.       Роджерс серьёзно кивает, будто только что прослушал инструктаж к выполнению очередного задания. Отчасти, так оно и было. Никаких чётких указаний не давалось, только поставленная цель, а средства её достижения не оговаривались. Что ж, Капитану не впервой действовать интуитивно, без опоры на план.       Они приближаются к небольшой хижине на краю деревни. Встретившиеся им по пути жители улыбаются ярко, подстать своим расписным одеждам. В воздухе звоном раздаётся детский смех. Роджерс в который раз поражается раскинувшейся вокруг благодати, и мысль, что у этого чудесного края есть свои достойные защитники, внушает ему спокойствие и удовлетворение.       Шури отходит в сторонку, ободряюще кивает, позволяя Стиву приблизиться ко входу. Не найдя привычной двери, он неуверенно стучит по стенке, одёргивает свешивающуюся с потолка цветастую тряпицу и робко заглядывает внутрь.       Из-под соломенной крыши иглами прорываются солнечные лучи, впиваются в отросшие волосы, высвечивая отдельные пряди позолотой. Когда Баки поднимает взгляд, лучик падает ему в радужку и льдинкой искрит на самой глубине.       У Капитана невольно перехватывает дыхание.       — Стив?.. — вопросительно тянет Барнс.       — Привет, — неловко роняет кэп. Улыбка растягивает губы, и на лице Джеймса расцветает точно такая же.       — Ну, здравствуй, — мягко щурится он и, поднимаясь навстречу, сгребает Роджерса в объятия. — Рад тебя видеть.       — Я тоже, — счастливо смеётся Капитан, проваливаясь в щемящую нежность, казалось бы, забытую за время разлуки, но внезапно вспыхнувшую с новой силой.       Баки прекрасно помнит своё прошлое, но отчаянно стремится его забыть. Говорит, что кошмары уже не мучают по ночам, однако тяжёлая память грузом висит на шее, не позволяет переродиться в нового, свободного от призраков человека. Признаётся, что решился даже просить у Шури подправить воспоминания, хотя прекрасно понимал, как тяжело ей было их сохранить. Откровение отчаянием стискивает сердце Роджерса, горечью щиплет горло: неужели несправедливое раскаянье и чувство вины настолько сильно тяготят Барнса, что он готов пожертвовать памятью обо всём, что их связывало, в том числе?       — Но ведь твоё прошлое — это не только «Гидра» и Зимний Солдат, — убеждённо возражает кэп. — Это ещё и Джеймс Бьюкенен Барнс, и Бруклин, и субботние матчи, и Брайтон-Бич в июне, и малышка Бекки — помнишь Ребекку? Ты её очень любил…       Он заметил, что увлёкся, только когда Барнс мягко накрыл его нервно подрагивающие ладони своей. Стив судорожно вдохнул и медленно выдохнул, унимая взбесившееся сердце, прогоняя следы внезапной лихорадки. Джеймс улыбается тепло, успокаивающе, но слегка приподнятые брови выдают его растерянность.       — Стив, я же не говорил, что хочу стереть всю память, — вздыхает, укоризненно качая головой — мол, как ты мог такое подумать? — Только ту, что тревожит. Она… слишком свежа и сильна по сравнению с этой. В конце концов, восемьдесят лет почти прошло…       — Я помню каждый момент, как вчера, — не сразу признаётся Роджерс; ловит удивлённый взгляд друга и тщетно пытается спрятать смущённую улыбку. — Честно говоря, не знаю, что со мной было, если бы я всё забыл. Иногда мне казалось, что память — это единственное, что у меня осталось.       Он хранил её под рёбрами и спасался ею в минуты отчаяния. Научился превращать невыносимую боль ностальгии в ветхое, греющее душу тепло; научился избегать сердцем свинцовых, отравляющих тоской воспоминаний, смотреть разумом и черпать из них холодную праведную ярость, иной раз такую необходимую и мотивирующую. Этот навык дался ему нелегко, но Стиву ужасно хотелось поделиться им с другом и всеми жертвами своего прошлого. Если бы только он представлял, как…       — Я бы мог рассказывать тебе, — осторожно озвучивает он идею, пока смутную и ещё не оформившуюся до конца. — О нас и тридцатых. Может, тогда эта память станет ярче и затмит Зимнего Солдата.       — Можем попробовать, — неуверенно соглашается Баки. Роджерс тоже считает собственную задумку наивной и самонадеянной, но улыбается ободряюще, будто совершенно точно убеждён в обратном.       Стив старается навещать его как можно чаще, тратя на визиты практически всё время между миссиями. Изначально он пересказывал какие-то общие моменты, но потом начал углубляться в мелочи, и это оказалось именно тем, что им было нужно. Джеймс вслушивался задумчиво, иногда перебивал, осенённый воспоминанием, и стремился закончить мысль за Стива. Роджерс старался припоминать приятные моменты, однако череда событий так тесно переплетались друг с другом, что иногда мог нечаянно разбередить память о чём-то нехорошем. Но Баки, видимо, под благотворным влиянием африканского поселения не вздрагивал, не морщился болезненно, и в конце концов Капитан перестал бояться задевать неприятные темы: они оба проникались пониманием, в какое тяжелое время им выпало жить, и тяготы Великой Депрессии со Второй Мировой на пару переваривались в их головах, не вызывая больше никаких отрицательных эмоций. Принять оказалось не так сложно, как им показалось изначально.       Когда Капитан уставал говорить, Барнс начинал делиться накопленным в его отсутствие опытом, а также воспоминаниями из прошлой жизни, о которых Стив не знал. Ваканда благоприятно влияла на самочувствие друга, и, отдаваясь архаичному, далекому от цивилизации быту её деревни, он обретал внутреннее равновесие.       Первое время они всецело погружались в диалоги, но те шли с трудом, скованность и неловкость покидали их медленно, неохотно. Однако привычка входила в силу, сглаживала углы, и беседа становилась раз от разу легче и непринуждённее. Им требовалось всё меньше и меньше слов, чтобы понимать друг друга, и со временем общение потеряло статус процедуры, стало чем-то естественным, необязательным, но неизменным. Стиву больше не требовалось отдельное место в распорядке дня товарища; теперь, во время своих приездов, он шёл помогать Баки, вместе с ним возвращаясь к корням человеческой цивилизации.       Солнце уже сползло с зенита, но продолжало чадить — казалось, иначе в Африке и быть не может. Баки, бронзовый и блестящий от пота, привалился к стогу скошенного сена, размеренно дыша; спокойная счастливая улыбка спряталась в уголках рта. Приятно изнурённый Стив бухнулся рядом, ощущая взмокшей спиной жёсткие стебли соломы. Казалось, воздух рядом с ними вибрирует, пар поднимается с утомлённых мышц. Больше в поле никого не было, но такими темпами двое (полтора, если считать работоспособные руки) суперсолдат могли обработать все луга и пустоши Ваканды в кратчайшие сроки.       Влажные волосы Баки рыжеют медью, липнут к мощной шее и вспотевшему лицу. Два тонких, стянутых резинкой локона отнюдь не спасают ситуацию. Стив недовольно фыркает и почти неосознанно тянется рукой к выбившейся пряди, заботливо отводит за ухо.       — Зарос совсем, — ворчит добродушно. — В хвост бы, что ли, убирал.       Барнс удивлённо следит за его пальцами, переводит взгляд на лицо. Зрачок стремительно затапливает радужку, и Стив замирает, чувствуя, как дыхание спёрло.       — Не нравится? — моргнув, хмыкает Баки.       Опомнившись, Стив отстраняется, опускает взгляд, пытаясь скрыть смущение. И правда, что это на него нашло? Он не видит, как цепко и пристально наблюдает за ним Барнс.       — Нравится, — наконец, вынужден признать Роджерс. Улыбка сама лезет на лицо. — Очень нравится.       Стиву радостно наблюдать, что их совместные усилия дают плоды и что Баки больше не терзается чувством вины. Затерянная в Ваканде деревня чем-то напоминает ему дачу Клинта, становится местом, куда он спешит вернуться и где прячется в бытовой рутине от всего остального мира. Кэпу странно думать, что даже такое неисправное дитя войны, как он сам, оказывается, вполне может наслаждаться гражданской жизнью.       Дело отнюдь не в месте, понимает Капитан, хотя и оно в данном случае отчасти имеет к этому отношение. Не потому ли Бартон каждый раз возвращается в затерянный средь глуши дом, что там его всегда ждут? Стив, наверное, никогда бы не навестил глубинку второй раз, не будь здесь Баки. Эдакий своеобразный аналог Лоры.       Роджерс даже не успевает смутиться своих нелепых мыслей, как Джеймс неожиданно перебивает их вопросом.       — Стив, — начинает он издалека. — Я часто думаю о том, что ты рассказывал. Вспоминаю и всё такое. То есть, я и раньше всё это знал, но теперь точно уверен, что это — моё. Что я действительно некогда это пережил. Не только лишь прочёл на выставке в музее. Спасибо, — улыбается. — Такое чувство, будто всё стало на свои места. Только вот… не всё. Чего-то не хватает. Я помню, знаю, что оно есть, но не могу понять, что именно. Не могу… вспомнить.       Он заметно смешался, запутавшись в словах, но всё-таки продолжает:       — Скажи, Стив, ты ничего не упустил? В своих рассказах.       Ошеломляющая догадка подталкивает ком к горлу Капитана, но тот торопливо сглатывает и надеется, что растерянность в его голосе звучит натурально:       — Боюсь, я рассказал всё, что знаю. Может, тебе показалось?       Баки хмурится, прислушивается к своим мыслям и задумчиво кивает, словно согласившись с каким-то внутренним предположением. Кэп так и не решился спросить, как он для себя понял этот внезапный пробел.       Потому что боится, что понял правильно.       Многое из того, что поведал Роджерс, волей-неволей сопрягалось с его личным восприятием, и всё же о значительной части своих чувств ему пришлось умолчать.       О тех, что не говорят кому попало. И хотя Джеймс никогда не подходил под данную категорию, ему в первую очередь нельзя было о них знать.       Снова нельзя.       Потому что Стив любил его. Любил отчаянно нежно, безнадёжно и безумно, так сильно, что сам, поначалу, пугался мощи своего чувства и не понимал, куда в нём всё это помещается. Но с Баки просто нельзя было по-другому — с его солнечной улыбкой и лукавым прищуром, с его благородным честным сердцем и лихим духом авантюризма — от бруклинской шпаны подхватил, не иначе. Нельзя по-другому с его светло-серыми глазами и тёплыми шероховатыми руками, готовыми без промедления проучить обидчика. Нельзя по-другому с той обезоруживающей искренностью и восхищением, с каким он смотрел на болезненного сопляка Роджерса — смотрел как на равного, так, что невольно захватывало дух. Было в этом нечто до смешного абсурдное: Стив не мог поверить, что Баки, такой замечательный во всех отношениях Баки, так на него смотрит. Барнс мог сколько угодно подшучивать над другом, но всегда знал, когда быть откровенным. Стив осознавал цену этой искренности и берёг её как драгоценность.       А она, коварная, взяла да проросла.       Как это бывает, Роджерс всё понял далеко не сразу, а когда сообразил, было уже поздно — да и что может быть «вовремя» в таких делах? К тому моменту любовь основательно и прочно укрепилась в его сердце, и сколько бы он ни стремился её выкорчевать, она разрасталась упрямее и упрямее, захватывала всё новые пространства души, перекрывала собой мысли и воздух. Чем отчаяннее он пытался с ней бороться, тем безнадёжнее она укоренялась и больнее кололась стыдом, терзая измученную душу.       Это было неправильно, ужасно, так было нельзя! Это мерзко, некрасиво, ведь Джеймс — парень и, к тому же, его лучший друг. В конце концов, это было нечестно по отношению к Баки, любящего его, как брата. Стив отчаянно пытался прятать свои чувства, заслонить их чем-нибудь, но с тем же успехом мог попробовать остановить потоп, вооружившись совком и ведёрком — не было в душе ничего крупнее и сильнее, что могло бы закрыть собой глупое, отравленное любовью сердце. Он пытался отстраниться от товарища, но подлое, коварное чувство удавкой впивалось в горло, до рези в глазах, до сосущей голодной пустоты в лёгких. Битый всеми бруклинскими задирами, безрассудный храбрец Роджерс впервые в отчаянии вынужден был признать — оно оказалось сильнее него.       И тогда Стив сдался — оставил борьбу, позволил любви жить, и она постепенно перестала мешаться, просочившись в его существо и слившись с ним воедино. Он по-прежнему скрывал её от других, однако хранил бережно, позволял тянуться, будто цветку на солнце, к Баки, но ненавязчиво, незаметно — так, чтобы никто ничего не смог заподозрить. Не всегда, конечно, удавалось держать эмоции в узде — там переборщит, тут ляпнет или сделает что-то неосторожно, но Барнс то ли принимал всё, как должное, то ли милосердно закрывал глаза на подобные глупости. Стив убеждал себя, что Баки ничего не замечает, ведь иначе давно бы перестал с ним общаться, ведь чувства Роджерса всё ещё были противоестественны, оскорбительны по отношению к другу.       Как оказалось, это он, ослеплённый страхом, чего-то упорно не замечал.       Война стала отправной точкой в их отношениях.       Стив был полностью поглощен мрачной решимостью во что бы то ни стало попасть на фронт и пообещал себе, что пусть хоть в лепёшку расшибётся, но не перестанет пытаться. Непонимание и обида болезненно кололи сердце — как Баки может отговаривать его? Не он ли видел в нём равного?       — Это не драка в подворотне, Стив! — однажды простонал Барнс, когда они в очередной раз начали спорить. — Тебя запросто могут убить.       — Как и тебя, и множество других хороших парней. Чем я лучше? — мрачно хмурился Стив. Баки поморщился, как от удара, сердито сверлил его долгим взглядом, всё силясь что-то сказать, но так и не нашёл подходящих слов; Роджерс только сильнее уверился в своём доводе. А потом Джеймс неожиданно притянул его, заставив уткнуться в плечо, чуть сжал в объятиях, печально вздохнул где-то над ухом.       — Стив, — шепнул вкрадчиво, вызвав волну мурашек по коже. — Необязательно идти на фронт, чтобы помогать на войне. Здесь можно сделать столько полезного. Зачем себя губить?       Скривившись, точно от боли, Стив вывернулся, оттолкнул друга, сверкнув раздражением из-под плотно сведённых бровей. Опять одно и то же!       — Как ты не понимаешь! Это нечестно, что кто-то гибнет, пока я торчу здесь, в тепле и безопасности. Я не могу отсиживаться за вашими спинами. И не собираюсь.       — И отговаривать тебя, конечно же, бессмысленно, — глухо произносит Барнс. Черты лица как-то неуловимо делаются жёстче, а в глазах темнеет горечь, столь внезапная и пронзительная, от которой что-то внутри болезненно сжалось, заныло. Но Роджерс только упрямо стиснул зубы и непреклонно покачал головой.       — Давно пора догадаться.       Они прощались так, будто точно были уверены, что ещё увидятся. «Сопляк», — закатил глаза Барнс, сгребая Стива в охапку; «Тупица», — беззлобно фыркнул Роджерс. «Постарайся не выиграть войну, пока я здесь», — бросил вдогонку; Баки иронично отсалютовал в ответ. Словно завтра не отбывал в Англию в 107-й.       Уже позже Стив с внезапной ясностью понял, что, возможно, они встретятся ещё не скоро. Если… когда его призовут, вряд ли их распределят в один и тот же полк. «Может быть, мы вообще больше не увидимся», — вдруг подумал он, и мысль эта холодным ужасом стиснула горло; он поспешно её отогнал — нет, быть такого не может. Всё-таки Баки — везучий засранец и как-нибудь изловчится. Он обязательно выживет. Обязательно.       К тому моменту, когда они смогли по-человечески поговорить в следующий раз, очень многое изменилось.       — Так ты теперь Капитан Америка? — никак не мог надивиться Барнс, ещё слабый после плена, но всё такой же весёлый и родной.       — Ну, вроде того, — неловко дёрнул плечами Стив, не в силах перестать улыбаться. Баки, всего несколько дней назад отчаянно близкий к смерти, был рядом, в безопасности, и нежность внутри цвела так пылко и яростно, как никогда прежде.       — С ума сойти, — всё качал головой Джеймс, изумленно кривя брови.       — Это ничего не меняет, — чувствуя странную потребность оправдаться, пробормотал Роджерс. Баки хмыкнул.       — Ага. Только костюмчик теперь по размеру, — и, ласково сощурившись на удивленный взгляд друга, положил ладонь ему на грудь — туда, где под рёбрами гулко билось сердце. — Вот этому парню.       Однажды Стиву в очередной раз досталось во время зачистки базы: заслоняя товарищей щитом, он вынужден был открыться. Пули в нескольких местах прошили навылет плечо, чиркнули шрамом по челюсти и раздробили ключицу; одна из них прошла в опасной близости от артерии, и сложно было предсказать, справилась бы сыворотка с последствиями, прилети она миллиметром левее. А в остальном он легко отделался.       — Господи, Стив, хватит вести себя, как бессмертный, — сердился сильно перенервничавший Баки. — В этот раз пронесло, но ведь удача когда-нибудь кончится.       — Теперь я суперсолдат, — отмахнулся Роджерс. — И должен рисковать больше других.       — Что за бред, — поморщился Барнс. — Ты по-прежнему человек, а на рожон лезешь так, будто выкован из вибраниума.       — Мои возможности…       — Не спасут тебя от смерти, — резко перебил Джеймс, и Капитан только сейчас заметил, какая нешуточная злость полыхает в его взгляде. — Если не прекратишь кидаться грудью на каждую встречную пулю.       Стив давно не наблюдал его таким; что-то внутри болезненно сжалось, заскулило, требуя сдаться, лишь бы не видеть эту обвинительную ярость в обычно смеющихся глазах, но кэп веско покачал головой, произнёс сурово:       — Это война, Бак. Здесь каждый отдаёт себе отчёт, что может погибнуть.       — Но наш долг не в том, чтобы погибнуть — а в том, чтобы выжить, Стив! — с неожиданным отчаянием простонал он; губы задрожали в бессильной злости, голос пропитался горечью. — Хоть раз засунь свою идиотскую жертвенность в задницу и уясни наконец, что мёртвые уже никому не помогут — тем более чёртов Капитан Америка, национальный, мать его, символ. Да, и твою смерть возведут в подвиг, но Штатам ты нужен живым куда больше.       Слова вдребезги дробили капитанскую непреклонность, и Роджерс не мог противостоять обрушившейся на него откровенности. Столь неуместная сейчас любовь, старательно задвинутая в дальний угол (нечего ей делать на фронте), взбеленилась, истово защемила сердце, оглушительно стучащее в груди. Хотелось утешить, пальцами разгладить жёсткие черты, сцеловать беспомощную ярость, терзающую губы Барнса, утопить в своей нежности — лишь бы перестал так хмуриться, убедился, что Стив никуда не денется.       Баки не видел бурю, отражённую в дрожащих зрачках; уронил голову себе на грудь и произнёс совсем глухо, а в голове у Роджерса будто выстрелило:       — Ты нужен мне, Стив.       Джеймс сгорбился, втянул плечи, но взгляд так и не поднял. Кэп насилу прогнал оцепенение, чувствуя, что собственное бездействие может легко ранить такого уязвимого сейчас Баки. Осторожно положил руку на спину друга, ощущая, как вздрогнули, но тут же расслабились мышцы. Барнс привалился к его здоровому плечу, позволил себя приобнять и ткнулся носом куда-то рядом с шеей.       — Слушай, — голос тихий, дыхание пульсирует на коже. — Я рад, что ты теперь можешь себя защитить. И не только себя. Но война — это не хулиганы в подворотне. Прошу, будь осторожен.       — Баки, — неожиданно твёрдо произносит Капитан. Пальцами поддевает подбородок. — Посмотри на меня.       Странная решимость лихорадкой охватывает тело, поднимается откуда-то со дна живота и одуряюще бьёт в виски. Барнс послушно вскидывает голову, сталкивается взглядом; зрачки оттесняют светлую радужку, и Стив, будто загипнотизированный, не может оторвать от них глаз.       — Я обещаю, что со мной ничего не случится. И с тобой тоже. Не позволю. Понял? — с расстановкой чеканит он, тщетно пытаясь скрыть сбившееся дыхание.       — Поклянись, — требует Джеймс, и искры во взгляде вспыхивают с неожиданной силой.       — Клянусь своим сердцем, — торжественно произносит Роджерс — видимо, слишком пафосно и эпатажно, потому что Баки тихо смеётся; Стив подушечками пальцев ощущает его улыбку. Ресницы подрагивают, Барнс прикрывает огонь веками, и Капитан, подавшись порыву, склоняется, закрепляя клятву поцелуем — ставит, точно печать, в краешек рта. Чувствует ответное движение, горячую ладонь на затылке и отдаётся, весь без остатка, буре, стихийно обуявшей их двоих.       Следующие несколько дней они старательно делали вид, будто ничего не было. Вели себя как обычно, перебрасывались дежурными фразами и даже привычно подшучивали, но мысли все были об одном.       Ранее Роджерс даже не предполагал, что его чувства могут быть взаимными. В самом начале, быть может, иногда тешился робкими мечтами, терзался от тяжкого бремени безответности, ревновал даже, но, как правило, грубо себя одёргивал, не позволял эгоистичным порывам взять верх. А как только примирился со своей безнадёжной любовью, так и вовсе о них забыл, научился исподтишка и бескорыстно делиться своим чувством. Сама мысль о том, что Баки к нему неравнодушен, попросту не укладывалась в привычную картину мира, но воспоминание о недавнем поцелуе отзывалось волнующим покалыванием на губах, жаром в голове и сладкой истомой, скручивающей низ живота.       Однако всё оставалось прежним, и кэп уже готов был поверить в эту обоюдную игру, смириться (ну, хоть попытаться) с мыслью, что это был сон, как на одном из привалов Барнс подошёл к нему с явным намерением обсудить что-то серьёзное. Капитан сразу понял, что речь пойдёт не о предстоящей вылазке.       — Стив, — улыбка нарочито расслабленная, а в глазах мельтешит беспокойство. — Надо поговорить.       Слегка наклоняет голову в сторону, приглашая пройтись. Роджерс кивает, сглатывая невольно подступившей к горлу ком, и на одеревеневших ногах покорно идёт следом. Не слышит своих шагов — только тревожный стук пульса в висках.       Лагерь, тонущий в сизых сумерках, остаётся позади, вокруг лишь гибкие стволы сосен да редкие невзрачные ёлочки. Чем дальше они отходят, тем сильнее нервничает Барнс, то и дело бросая вороватые взгляды за спину.       Стив чувствует, что больше не вынесет неловкой напряжённой тишины и решительно останавливается; Баки тормозит следом, смотрит как-то взвинчено и взволнованно. Капитан почему-то не знает, откуда подступиться и что вообще нужно сказать, смешался, но всё-таки начал неуверенно:       — Насчёт того, что произошло…       — Только не говори, что это вышло случайно, — неубедительно усмехается Джеймс. Боится, с внезапной ясностью понимает Роджерс.       Было что-то неправильное в том, что сержант Барнс, предмет воздыхания легкомысленных девиц, обаятельный обольститель, играючи вхожий в дамские сердца, так переживал из-за его ответа. Это поразило Стива до глубины души и почему-то показалось ужасно трогательным. Он произнёс медленно, убеждённо:       — Нет. Такое случайно не происходит.       Баки недоверчиво косится исподлобья, но, удостоверившись в его искренности, заметно расслабляется. Капитан смущённо улыбается, не зная, что ещё добавить, и Барнс, обезоруженный открытостью оппонента, растерянно тянет губы в ответной улыбке. Стив вдруг отчётливо видит их со стороны — стоят посреди леса и лыбятся друг другу, как придурки — и с трудом сдерживает смешок. Как-то не срослось у них с признаниями — что тогда, что сегодня. Тишина протянулась между деревьями и снова налилась тяжёлой неловкостью, однако в головах по-прежнему пусто, и никто не знает, что предпринять дальше.       В конце концов Джеймс спрашивает негромко:       — Ты ведь чувствуешь то же самое?       Кэп напряжённо кивает. Он не совсем понимает, что имеет в виду Барнс, но уверен, что ответил правильно.       — И что нам с этим делать? — через какое-то время ещё тише выдаёт Баки.       Стив скованно пожимает плечами. Оба боятся взять на себя ответственность за решение, каким бы оно ни оказалось.       — Я не знаю, — признаётся Капитан. В груди заныло отчаянием — неужели они так просто упустят свою единственную возможность? Только у него впервые за много лет появилась надежда — настоящая, непризрачная — как всё тут же закончилось? Да ещё столь нелепо… Стив решительно мотает головой и произносит твёрдо. — Как не знаю и то, будем мы завтра живы или нет.       На последней фразе сбивается, проталкивает слова с трудом.       — И если у нас… ещё есть шанс, и мы его упустим… то я никогда себя не прощу.       Поднимает мрачно горящий взгляд, упрямо поджимает губы — мол, слово за тобой; я всё сказал. Джеймс слабо улыбается, смотрит с пронзительной нежностью и неожиданной печалью.       — Ты обещал, что с нами ничего не случится, помнишь? — вздыхает, качая головой. Добавляет с укоризной: — Поклялся своим сердцем.       Роджерс, секунду назад весь такой уверенный, тут же растерялся, сделавшись совершенно беспомощным. Собственный обет настиг его, подобно бумерангу, и хотя он оставался объективно бессмысленным, но всё же задумывался как непреложный. Как-то совсем глупо получилось.       — Если бы только знал… Никогда бы… — слова никак не складываются в предложения, и Стив затыкается, вперив взгляд в землю под собой, чувствуя себя круглым идиотом. Краем уха слышит мягкий шелест хвои под ногами и, ощутив тяжесть на плече, удивлённо вскидывает голову. Чужие пальцы мягко сжимают загривок; Баки стоит напротив, совсем близко, щурится ласково и лукаво.       — Поздно, — смеётся глазами, играет хитрой улыбкой на губах. — Теперь оно принадлежит мне.       Стив выдыхает с облегчением, не в силах бороться с рвущимся изнутри счастьем, опускает веки в знак капитуляции:       — Делай с ним, что хочешь.       — Ничему тебя жизнь не учит, — фыркает Барнс, обхватив ладонями его лицо. — Опять словами соришь; жалеть потом будешь.       И поддаётся навстречу, даря мягкий, медовый поцелуй. «Не буду», — успевает подумать Роджерс, прежде чем волна ощущений вымывает все мысли из головы.       Баки целует его нежно, неторопливо, трепетно и тягуче одновременно — совсем не так, как в прошлый раз; то сомнёт томительно губы, то влажно мазнёт языком — не вопьётся оголодавшим зверем, оглушая внезапным яростным напором. Теперь его страсть горит мерным и ручным огнём, но Стива, как и в прошлый раз, всё равно ведёт, пробирает до костей сладкой будоражащей лихорадкой. Он отвечает судорожно, пылко и совсем неумело; в конце концов Барнс не выдерживает, отстраняется и восклицает возмущённо:       — Господи, Стив! Я тебя со столькими девчонками перезнакомил — неужели ни одна не могла научить? — а потом хмурится, подозрительно щуря глаза. — Ты вообще до меня хоть раз?..       — Конечно, — отчаянно покрасневший, бормочет сгорающий от стыда Стив. — С Дженнифер там…       — Теперь понятно, почему она тебя бросила, — безжалостно смеётся Баки, и готовый сквозь землю провалиться Роджерс беспомощно прячет лицо у него на груди.       — Вот прям надо было испортить момент, да? — ворчит укоризненно, из последних сил пытаясь спасти свою гордость. Барнс всё еще посмеивается, гладит макушку, зарываясь пальцами в волосы, и невесомо целует в висок.       — Этот момент уже ничто не испортит, — обжигает шёпотом.       Любовь вспыхнула между ними искрой и возгорелась до самого настоящего пожара. Они любили отчаянно и торопливо, боясь не успеть открыть друг другу всех своих чувств, каждую грань того необъятного, что чудесным образом умещалось в сердце… Хотя нет, не умещалось — рвалось наружу и тянулось к собрату, и уже никакие бессмысленные рамки не сковывали этих порывов. Да, Стив дал обещание, но они не могли игнорировать войну, гремящую над самым ухом, и та подстегивала их страсть, распаляла до безумия. Любили дико, голодно и ненасытно, и лишь потом, утомившись, предавались тихой задумчивой нежности. С ума сходили от бешеного калейдоскопа чувств, но даже этого было мало, точно всё могло закончиться в любой момент, и впервые по-настоящему страшно было умирать.       Судьба недолго была к ним благосклонна: Роджерс старательно отгонял воспоминание о роковом поезде, унёсшем, как он тогда думал, жизнь Барнса. Сложно было пытаться с ним примириться и не сломаться при этом под неподъёмной, отравляющей душу болью. Ни годы, ни даже возвращение друга под личиной Зимнего Солдата не смогли его сгладить, и Стив не решался лишний раз тревожить чернильное пятно на своей памяти.       Баки всё-таки не умер, как и не умерли чувства Роджерса, однако снова пришлось их запрятать на самую глубину. Какое право он имел с ними навязываться после всего того, что пережил Джеймс? На что вообще мог рассчитывать, когда тот, спустя месяцы беготни от Капитана, предпочёл солгать, что не помнит его? И хотя любить безответно Стиву доводилось не впервой, раньше, когда не с чем было сравнивать, получалось гораздо проще; кэпу пришлось учиться заново контролировать свои эмоции, чтобы ненароком не спугнуть, не задеть ими ещё недоверчивого, настороженного из-за влияния Солдата товарища. Однако он по-прежнему мог предложить Баки свою дружбу, и Роджерс всеми силами старался себя убедить, что этого ему вполне достаточно.       Память возвращалась к Барнсу, и иногда Стив невольно задавался вопросом, вспомнил ли он те отношения или нет. Он ни за что бы не решился уточнить, дабы не загнать их обоих в неловкую ситуацию, и потаённо боялся, что на самом деле Джеймс помнит, но не обмолвился ни разу потому, что больше не может ответить взаимностью. Это был один из немногих случаев, когда Стив предпочитал неведение истине.       Но теперь она подобралась к Капитану опасно близко, и Роджерс не знал, как долго удастся её избегать. Он мог только догадываться, что подумал Баки после его нелепой попытки соврать, и интуиция подсказывала, что очень скоро правда всплывёт на поверхность.       — Фу-ух, — выдохнул Стив, утирая выступивший на лбу пот. — Вот это я понимаю авгиевы конюшни.       Ему впервые приходилось помогать на носорожьей ферме. Капитан боялся даже представить, сколько литров воды они сегодня израсходовали на одно только мытьё животных и сколько тачек с навозом вывезли из… как же это назвать? Носорожни?       Баки работал уверенно, так, словно отсутствие руки ему нисколько не мешало. Стив то и дело чересчур осторожничал, непривычный к диковинной скотине и не знающий, чего от неё ожидать; Барнс же обходился с ней спокойно и совершенно безбоязненно, явно приноровившийся к этому делу.       Напоследок им оставалось распихать солому по загонам. В самом дальнем лениво развалилась настолько громадная зверюга, что даже лёжа она на добрых две головы возвышалась в холке над, между прочим, весьма немаленьким Стивом. Казалось, земля вздрагивала в унисон с её могучим размеренным дыханием. Роджерс никак не мог оторвать взгляд от здоровенного рога, без труда вообразив, с какой лёгкостью он может вспороть тело суперсолдата; неудивительно, что с такими мыслями Капитан неосознанно старался держаться подальше от потенциальной угрозы.       Возмутительно равнодушный Джеймс вывалил всё оставшееся в запасе сено и, нахмурившись, поднял вопросительный взгляд.       — Вроде бы всё, — ответил Роджерс на не прозвучавший вопрос. Барнс удовлетворённо прикрыл веки и, утомлённо улыбнувшись, бесстрашно привалился к боку дремавшего монстра да так и сполз на землю, прижимаясь спиной к раскалённой солнцем ороговелой коже. Монстр только мотнул ухом.       Стив уставился на них изумлённо.       — Что? — недоумённо поднял бровь Баки. Кэп замялся.       — Да… ничего.       Джеймс понятливо ухмыльнулся, хлопнул по здоровенному брюху справа от себя.       — Иди сюда, — хитро заблестел прищуром. Поддел озорно: — Не бойся.       Уловка не могла не сработать — Роджерс нахмурился, уязвлённо поджав губы.       — С чего бы мне, — бросил непринуждённо, нарочито уверенно зашагав к весело скалящемуся другу. Господи, это всего лишь носорог — мелочь пузатая по сравнению с полукилометровыми громадинами, не так давно рассекавших в небе над Манхеттеном. Кого-кого, а уж Капитана таким не напугать.       Скотина неожиданно всхрапнула, да так громко, что Стив рефлекторно замер. Барнс так и прыснул.       — Ты бы себя видел!       — Это было неожиданно, — попытался оправдаться смутившийся кэп. Он всё-таки достиг своей цели и умостился рядом, но какой ценой ему это обошлось! Джеймс продолжал посмеиваться, и Стив, не в силах на него обижаться, сам невольно заулыбался. Не мог не признать, что вновь слышать искренний смех друга было гораздо дороже гордости.       Молчание, уютное и задумчивое, снизошло до них, мёдом растёкшись в густом от жары воздухе. Стив всей кожей чувствовал могучее дыхание дремлющего за спиной зверя, завороженно слушал гулкий, медлительный и тяжёлый пульс; странный и непривычный трепет охватывал тело при мысли о спокойной мощи этого существа, такой, что невольно захватывало дух.       — Ну и зверь, — восхищённо выдохнул он. Баки одобрительно хмыкнул, ласково огладил размеренно вздымающийся бок.       — Джуиву. Отличный парень.       — Вы знакомы? — с толикой удивления усмехнулся Роджерс. Джеймс неопределённо пожал плечами.       — Подрались как-то. Чуть все рёбра не переломал. С тех пор дружим.       — Легко отделался, — вспомнив всё, что недавно себе напредставлял, Стив заметно напрягся. Барнс поспешил его успокоить:       — Обычно он не такой. В’Каби предупреждал, что носороги агрессивны во время гона, но я всё равно был неосторожен. Вот и пришлось маленько пободаться.       Джуиву зевнул так, что заложило уши. Джеймс почти любовно прижался щекой к шероховатой шкуре и сонно прикрыл глаза, сладко улыбнувшись. Сердце защемило нежностью при виде такого довольного и безмятежного Баки; когда тот снова поднял веки, взгляд его ровно светился задумчивостью.       — Раньше ты постоянно лез во всякие неприятности, и мне приходилось тебя вытаскивать. Переживал всё время, думал — когда же этот придурок успокоится? — смеётся негромко. — Шучу, конечно; никогда так не думал, но всё равно волновался.       — Знал, что не успокоюсь? — усмехнулся Стив. Баки рассеянно улыбнулся.       — Возможно. Но точно не мог знать, что сам когда-нибудь стану таким же.       Капитан недоумённо нахмурился, поняв только то, что Барнс давно обмозговывал какую-то мысль и сейчас собирался ею поделиться.       — Я всё хотел это обсудить. Помнишь наш последний разговор? В общем, я понял, чего мне не хватает. Память тут не при чём. Это всё Солдат.       Прежде чем продолжить, Джеймс сделал глубокий вдох, явно готовясь озвучить что-то ёмкое, пришедшее на ум не сразу, и совершенно не заметил тень смятения, легшую на лицо собеседника:       — Я понимаю, что для искупления необязательно платить кровью за пролитую кровь — можно помогать людям иначе, как мы сейчас, например. Но я… не могу так больше. Должно быть, это безумие, но, кажется, я скучаю по битве, погоням, перестрелкам — короче, всему, чего нормальный человек избегает.       Слабая улыбка трогает губы, а взгляд наливается твёрдостью; нет в нём раскаяния или досады — Барнс принимал свою аномалию как есть и действительно не испытывал угрызений совести на её счёт. Застигнутый врасплох неожиданным развитием диалога, Стив не сразу осмыслил услышанное. Почему-то он совсем не ожидал, что Баки поверит ему и даже сможет толково объяснить себе неожиданный пробел в памяти. Он не успел решить, что думать и чувствовать по этому поводу, — сейчас следовало обратить внимание на озвученную Джеймсом проблему.       К сожалению, Стив был прекрасно с нею знаком.       — Я знаю, о чём ты говоришь, — невесело усмехнулся он. — Сам такой же. Неисправимый вояка.       — Только у тебя есть поле боя, а у меня — нет. Поэтому я хочу участвовать в ваших миссиях, — требовательно заявил Барнс. Капитан растерянно захлопал глазами, непроизвольно мазнул взглядом по отсутствующей руке, на что Баки только нетерпеливо мотнул плечом. — Шури пообещала сделать новую.       — Даже если сделает — вряд ли тебе сразу позволят идти с ней в бой, — чуть помедлив, отозвался Стив. — За это время ты, наверное, отвык…       — Я готов подождать, — жёстко перебил Джеймс.       Роджерс отступил, поняв, что возразить на это ему объективно нечего. Скорее всего, на месте Барнса он бы рано или поздно потребовал того же. Но малодушное собственническое желание подольше удержать друга в безопасном месте не давало ему так просто согласиться. Страх — снова — не уберечь, потерять стиснул горло, но Баки, словно бы прочитав его смятение, улыбнулся мягко, ободряюще.       — Не беспокойся, я не дам себя в обиду. Да и за тобой давно пора бы кому-нибудь присмотреть.       И тогда Стив сдался, выдохнул, отпуская сомнения.       — Хорошо. Я спрошу у Т’Чаллы и команды, что они об этом думают.       Барнс признательно кивнул.       — Спасибо.       Мстители отнеслись к пополнению с явным недоверием, однако быстро убедились, что в их новом напарнике осталось не так уж много от печально известного Зимнего Солдата, а Джеймс Барнс при близком знакомстве оказался, в общем-то, неплохим парнем. Даже взаимная неприязнь между ним и Уилсоном — дань той, что вспыхнула после Венского теракта, — вскоре выцвела и незаметно сменила тон на шутливый. Обоюдные насмешки и подколы стали своего рода азартной привычкой.       Наташа к опыту прошлых встреч отнеслась куда снисходительнее и не выказывала ни антипатии, ни предрасположенности к бывшему противнику. Так было, пока в один момент Баки не начал сам проявлять к Вдове интерес, чем вызывал у Стива противоречивые чувства: с одной стороны, ему радостно было видеть, что Джеймс не растерял хватку и снова не прочь приударить за красоткой, однако, как бы он того ни хотел, игнорировать изнывающее тоской и ревностью сердце было всё тяжелее и тяжелее. К счастью или нет, Романофф имела мало общего с воздушными американскими кокетками и к подкатам Барнса отнеслась даже прохладнее, если не резче, чем обычно, — очевидно, пропажа Брюса сказывалась на ней сильнее, чем она хотела того показать. Как бы то ни было, в один день всё прекратилось, и Баки больше не предпринимал попыток сблизиться.       Ваканда не только сняла тяжесть прошлого с плеч Джеймса и очистила совесть — она дала ему второй шанс. На смену Зимнему Солдату пришёл Белый Волк, и хотя Стив честно не понимал смысл нового прозвища друга — ни Баки, ни Т’Чалла так и не потрудились объясниться — внутренне признавал, что оно ему очень идёт. Отныне никто не сомневался, что Барнс наконец-то был на своём месте — среди Мстителей и рядом с Капитаном Роджерсом. Вот только…       Недостаточно рядом.       Теперь, когда Джеймс всё время был поблизости, кощунственные собственнические мысли одолевали Стива так, как никогда прежде. Самообман терял силу, и кэп уже не мог отрицать, как безумно скучает по Баки-любовнику: по глазам, подернутых ли опасной грозовой страстью или затопленных тёплой медовой нежностью; по сильным гибким рукам, сжимающих ли до синяков бёдра или пускающих мурашки по телу невесомыми касаниями; по губам, обжигающих ли кожу в месте прикосновения или опухших от голодных Роджерсовых поцелуев. Каждый раз, стискивая друга в объятиях, он терзался острым навязчивым желанием приникнуть к бьющейся на шее венке, кожей почувствовать пульс, судорожно вдохнуть запах — и задохнуться. Кажется, он и так удерживал его в руках слишком долго, но ничего не мог с собой поделать — эта слабость была совсем крошечной на фоне того вожделения, с которым ему постоянно приходилось бороться.       Тяжело становилось, когда после особенно жаркой заварушки, счастливо и пьяно улыбающийся Барнс тянул его за загривок, мягко сталкивая лбами, и смежал веки, делясь молчаливым счастьем попросту оставаться в живых. Целомудренный братский жест почему-то пригонял кровь к вискам, пульсировал рваным дыханием на лице и вынуждал самого не дышать, точно из-за этого столь хрупкое ощущение близости могло лопнуть мыльным пузырём. То было высшее проявление чувственности, какое он мог себе позволить, и Стив хватался за него, как утопающий за соломинку.       Возможно, так бы всё и осталось на своих местах, если у их маленькой драмы не нашлись свои внезапные зрители.       Ваканда готовилась отмечать один из самых важных с культурной точки зрения дней в году, посвящённого главной покровительнице страны — богине Баст. Несложно догадаться, какой размах сопутствовал празднику подобного значения. Однако в связи с последними событиями, привычные порядки требовали пересмотра и внесения изменений.       За всё то время, что Мстители скрывались у Т’Чаллы, им удалось существенно подорвать террористическую сеть, действовавшую в Сирии, и даже вычислить её руководителей, но те по-прежнему оставались на свободе и представляли опасность — особенно теперь, когда противник подобрался так близко. С тех пор как Ваканда вышла на международную арену, угроза терактов на её территории заметно возросла. И дело даже не в том, что здесь скрывались беглые герои — об этом никто не мог знать наверняка; мир очень быстро осознал, какое сокровище столь долго прятали от него на африканских землях, и, следовало ожидать, теперь не упустит возможности на него посягнуть. Все понимали, что праздник может стать отличным предлогом для устроения беспорядков; король созвал всех доверенных лиц для обсуждения вставшего вопроса. Агент Романофф и Капитан Роджерс были приглашены как представители союзных сил.       Монарх не стал тратиться на долгую прелюдию и почти сразу же поставил вопрос ребром — следовало ввести коррективы в контроле проведения мероприятия, чтобы обеспечить нужный уровень безопасности, а также учесть, что в этот раз на празднике будут присутствовать туристы. Племя торговцев заверило всех, что они уже активно занимаются решением последней проблемы и что гости будут приятно удивлены ожидающим их размахом торжества; однако было бы замечательно, если присутствие вооружённых сил не испортит им впечатление. Генерал Окойе заявила, что Дора Миладже издревле следили за мирным протеканием праздника и что изменившиеся условия не помешают им справиться со своей задачей и в этот раз. Король предложил привлечь Мстителей под предлогом относительно малого опыта Ваканды в отношении иностранцев, а также из соображений, что те лучше осведомлены в мотивах террористов, действующих в Азии и Африке. Стив и Наташа сочли эту мысль разумной. Но идея не всем пришлась по душе: некоторые утверждали, будто они и так позволяют интервентам слишком сильно влиять на происходящее в стране и пока что это ни к чему хорошему не привело. Претензия прозвучала резко не только относительно беглых героев, но и власти — до сих пор жива была память о гибели Т’Чаки, о деяниях Улисса Кло и тем более — Киллмонгера. Роджерс понял, что выбранный Т’Чаллой политический путь по-прежнему вызывает споры среди соплеменников и что внесение изменений в консервативные религиозные порядки лишь сильнее провоцировало противоречия. Тень сумрачной скорби, на миг упавшая на лицо монарха, поразила его догадкой, что и самому королю далеко не по душе вмешательство в чтимые с детства традиции, однако, как истинный правитель, он делал выбор в пользу блага своих поданных.       И как истинный правитель, он смог подобрать слова, унявшие разногласия:       — Мне очень жаль, что приходится идти на подобные меры и омрачать ими предстоящий праздник. Но эта жертва стоит мира, к какому стремится Ваканда, — мира, где границы условны, а люди не знают вражды. И хотя этот мир далёк от нашего настоящего, мы будем одними из первых, кто сделает шаг в его сторону. Ничто не сможет испортить наш священный праздник — и пусть все увидят, что мы готовы поделиться своим торжеством. И пусть все знают, что мы так же не дадим в обиду ни себя, ни свои традиции, ни своих друзей.       На этом собрание не закончилось, но решение военных вопросов было назначено на вечер, поэтому Стив и Наташа смогли удалиться. Иррациональное чувство вины заметно попортило настроение напарников, будто именно они виновны в том, что вакандцы перед лицом потенциальной угрозы не могут позволить себе расслабиться в свой праздник и как следует уважить покровительствующее божество.       Остальные Мстители собрались в комнате для гостей. Сегодня среди них были Ванда с Вижном, привлечённые диковинным событием и прибывшие на правах заинтригованных туристов. Обычно они не часто присоединялись к команде, и напарники старались не лезть в их отношения, милостиво позволяя наслаждаться обществом друг друга и вполне успешно справляясь без их помощи. Так было не всегда: в самом начале Ведьма не покидала коллектив отступников и только потом зачастила пропадать. В конце концов ей с обнаружившим себя андроидом пришлось сознаться в причинах частых исчезновений, и тогда Мстители не стали препятствовать их союзу, условившись всегда быть на связи и в случае чего вовремя реагировать на сигналы об опасности и необходимой помощи.       И хотя в этот раз никакие сигналы предварительно не посылались, после королевского совета ситуация изменилась. С некоторым сожалением Капитан понимал, что придётся нарушить планы друзей.       Видимо, их с Наташей лица были до того красноречиво хмуры, что оживлённые разговоры как-то слишком резко стихли.       — Какие новости? — осторожно спросил Бак, хотя все уже поняли — ничего хорошего не жди.       — Выходной отменяется, — мрачно вздохнул Роджерс. — Придётся поработать.       — Это ещё почему? — возмутился Сэм, непроизвольно мазнув взглядом по Ванде, и кэп понял, что тот скорее досадует за приятелей, чем за себя.       — Королю нужна наша помощь, — веско произнесла Наташа. — С тех пор, как Ваканда открыла границы, потребность в обеспечении страны безопасностью возросла.       — Запланированное мероприятие сопряжено с дополнительным риском, поэтому наше вмешательство необходимо, — закончил за неё Вижн, переглянувшись с Ведьмой. Максимофф понимающе кивнула.       — Пора отплатить Т’Чалле за гостеприимство, — подытожил Капитан.       Возражений не последовало. Серьёзное сосредоточение охватило собравшихся, и Стив не без тени странной отеческой гордости в который раз убедился, что ему крупно повезло стать руководителем столь замечательного отряда, готового эффективно действовать при любых обстоятельствах.       — Как вы понимаете, работать придётся под прикрытием. Так что, технически, праздника нас не лишат, ещё погуляем, — улыбнулся ободряюще. — Обсуждение подробного плана назначено на вечер. А пока есть следующее распоряжение — отдохнуть как следует. Приступить к исполнению.       — Есть, Капитан! — дружно отозвалась команда.       Роджерс многое повидал за минувшее столетие, но Ваканда со своим причудливым смешением обгоняющих 21-й век технологий и уникальной аутентичной культуры не могла оставить равнодушным даже его. Однако он и представить не мог, во что преображается страна в свой главный праздник.       Кэп и раньше с трудом привыкал к преобладанию ярких оттенков в антураже столицы, но теперь у него попросту рябило в глазах от той безумной круговерти цветов, в какую превратилась главная площадь. В сочетании с эксцентричными костюмами и завораживающими этническими танцами выглядело всё это поистине эффектно. Да и звучало не хуже — посвист духовых рассекал воздух, вторя зычной барабанной дроби, гулу смеха и голосов. Надо ли говорить, насколько сложно было сохранять концентрацию и предельную бдительность в таких условиях? Чувство ответственности и военная выучка не позволяли Капитану расслабиться; увы, далеко не все в команде могли похвастать подобными умениями. Стив старался держаться на периферии скопления людей, в то время как Ванда и Вижн, успешно мимикрируя под туристов, рассекали в самом центре столпотворения: кэп пару раз выхватывал их взглядом, и неуёмный восторг Ведьмы к происходящему вокруг в какой-то момент начал его беспокоить. Очень не хотелось мешать девушке наслаждаться торжеством, однако никому из команды не стоило забывать о первостепенности поставленной задачи.       — Ванда, — обратился он к коммуникатору, краем глаза наблюдая, как радостная Максимофф ринулась к ларьку с традиционными праздничными угощениями. — Доложи обстановку.       — Всё чисто, — неожиданно прозвучал голос Вижна. Стив нахмурился, присмотрелся ещё раз и понял, что Ведьма на его вызов даже не отреагировала, продолжив как ни в чём не бывало трепаться с продавцом. Совершенно внезапно пришло осознание, что в динамике не слышно её голоса.       Капитан обеспокоенно завертел головой, пытаясь издали углядеть в толпе андроида. Последний неспешно направлялся к своей спутнице, замедлился, внезапно обернувшись к Роджерсу.       — Вижн… — начал было Стив, но осёкся, столкнувшись со взглядом хранителя камня — и всё понял.       — Не беспокойтесь, Капитан Роджерс, — произнёс тот, едва заметно улыбнувшись. — Всё под контролем.       И с самым беспечным видом отправился догонять подругу, только-только начавшую озираться в поисках отставшего напарника. Кэп поспешил отвернуться, поняв, что уж слишком долго сверлит взглядом этих двоих, и возмущенно зашептал:       — Это что ещё значит?       — Не переживайте, Капитан, — терпеливо повторил андроид. — Мы среагируем, если будет нужно.       Стив быстро обернулся через плечо и увидел, как тот уже что-то обсуждает с Максимофф — разговора в динамике, само собой, слышно не было.       — Что у вас там происходит? — раздался в эфире голос Сэма.       — Бунт на корабле, — мрачно просветил Роджерс. — Вижн отключил коммуникатор Ванды. Вижн, ты нас хотя бы слышишь?       — Прекрасно слышу, — прошелестело негромко и не сразу.       — Надеюсь, тебе совестно, — буркнул Стив и тяжело вздохнул. — Всем остальным, доложить обстановку.       — Чисто, — отрапортовал Сокол.       — Чисто, — отозвалась Наташа.       Кое-кто так и не ответил.       — Бак?..       — Чисто, чисто, — проворчал динамик. — Я думаю, нам сейчас не стоит особо беспокоиться. То ли дело вечером…       — Осторожность не повредит, — заявил Уилсон.       — Согласен, — одобрил Капитан.       В чём-то Барнс был действительно прав, и потенциальный риск нападения серьёзно возрастал именно ближе к ночи, когда начиналась ритуальная часть празднества. Огромная процессия африканцев торжественно отправлялась к памятнику богини Баст, чтобы почтить символической данью свою покровительницу. И если гипотетический недоброжелатель преследовал цель эффективно поразить как можно большее количество людей и заодно возмутить общественность попранием этнического наследия, то не придумал бы лучшего момента для атаки, чем сейчас.       Как и в культуре любого народа, у вакандцев существовал ряд традиций, настолько священных и интимных для местных, какими не принято делиться с чужаками. Священное таинство, устраиваемое после заката в день Баст, считалось глубоко личным для пяти племён, однако Мстителям была оказана великая честь и им позволили стать свидетелями ритуала. Правда, их присутствие должно было оставаться в секрете и вообще требовалось для обеспечения дополнительной безопасности, но, тем не менее, тоже говорило о многом. Все понимали, какое доверие им оказывает король, разрешив хотя бы слегка приобщиться к церемонии, и отнеслись к нему с должным почтением.       И хотя они предварительно изучили территорию и предполагаемый маршрут, всё равно пробираться через джунгли окольными путями иной раз было проблематично. Подчас единственный ориентиром оставался монотонный ритмичный шум толпы, следующей к изваянию, и гул барабанов, а также слабый отсвет свечей в руках шествующих. Стив слышал, что когда-то очень давно вместо них несли цветы в форме сердца, но потом привилегия перешла исключительно впереди идущим. Он не мог знать наверняка, соблюдалась ли традиция в этот раз — после Киллмонгера вакандцы с большим трудом смогли восстановить численность уничтоженных растений и подобное применение могли счесть нерациональным.       На какое-то время Капитан окончательно потерял ориентиры, когда вынужден был подняться на возвышенность, не так давно отмеченную как удобный наблюдательный пункт. Оттуда открывался отличный вид на изваяние громадной кошки и раскинувшееся перед ним пространство, однако Роджерс даже не предполагал, насколько преобразится пейзаж к ночи: огни топлёным мёдом растекались в густую чернильную синь африканской ночи, слабые золотые отблески плясали на гладких боках Баст, отдалённый рокот инструментов и горлового пения сплетались, невольно погружая усталый рассудок в транс.       Кэп старался сохранять деятельное сосредоточение, но неприятное навязчивое ощущение грозило нет-нет да уколоть где-нибудь в груди: казалось, будто ему здесь не место, будто он не имеет права наблюдать за происходящим. И потому, когда основное действо переместилось в храм, расположенный в скале у подножия памятника, Стив почувствовал потаённое облегчение, несмотря на то, что так становилось труднее контролировать ситуацию.       Примерно через час над лесом взошла луна — большая и округлая, высветившаяся чёрный силуэт кошки в пронзительное серебро.       — Я вынужден сменить позицию, — прошуршал коммуникатор голосом Баки. — Отсюда бликует.       — Принято, — отозвался Капитан. Странно, конечно, что в солнечный полдень с выбранного поста подобных проблем не возникло, но всякое может быть.       — Загляну к тебе, — предупредил Барнс, и Роджерс понял, что тот выбрал соседнюю с ним точку.       Приблизительно через полчаса Стив услышал, как к нему кто-то продирается через джунгли.       — Бак?..       — Я это, я, — донеслось одновременно из темноты и из динамика. Кэп невольно заулыбался, завидев знакомый силуэт с перекинутой через плечо винтовкой. — Шёл мимо, заскочил проверить.       Когда он вышел из тени, луна высеребрила ответную мягкую улыбку на лице друга. Джеймс подошёл к отвесному краю обрыва, с которого и открывался обзор, с опаской глянул вниз и тут же недовольно нахмурился.       — Я правильно понимаю — чуть что пойдёт не так, и ты без раздумий сиганёшь туда?       — Сто раз это делал, — отмахнулся Стив, догадавшись, к чему он клонит.       Баки скептично вскинул бровь.       — Без щита?       Прежде чем вопрос разбудил в Роджерсе здравый смысл, он вспомнил, при каких обстоятельствах десантировался на свою первую базу «Гидры» и потому лишь усмехнулся:       — Ну, если считать ту картонку в 43-м за щит…       — Стив, — фыркнул Барнс и безнадёжно покачал головой. — Ты неисправим.       «Новость какая», — хмыкнул про себя кэп, а сам лишь подмигнул ободряюще:       — Ты ведь прикроешь, если что?       — Конечно, — тепло выдохнул Бак. — Помнишь — я с тобой…       — До конца, — фразу они закончили вместе. Роджерс задумчиво улыбнулся. — Помню.       Они замолчали, не зная, что ещё тут можно сказать, и решили, что лучше вообще ничего не говорить. Стив понимал, что и так задержались со своей болтовнёй, а Баки давно пора бы вернуться на пост, но не находил в себе сил об этом напомнить — да и, походу, Барнс и сам всё знал не хуже него, но отчего-то тоже всё никак не двигался с места.       — Вы что-нибудь слышите? — вдруг настороженно прошептал наушник голосом Сэма. Стив едва не дёрнулся от неожиданности — совсем забыл, что коммуникаторы по-прежнему работают. Он подобрался, вглядываясь в происходящее внизу, услышал, как Баки вскинул снайперку к плечу, но следующая реплика заметно поубавила их воинственный настрой:       — Что угодно, только не то, чего все так ждут, — почему-то самодовольно хмыкнула Наташа. Вдогонку ей полетел чей-то разочарованный стон.       — Что мы ждём?.. — недоумённо нахмурился сбитый с толку Роджерс. Поднял взгляд на Барнса в поисках ответов, но увидел лишь взаимное замешательство.       — Вы двое, — очень нехорошим тоном медленно произнесла Ванда. — Если сейчас не засосётесь, мои сто баксов уйдут Вдове. А я очень не люблю проигрывать. У вас минута.       Динамик странно заскрипел, и кэп не сразу догадался, что это кто-то прыснул со смеху — судя по всему, Уилсон. Он переглянулся с другом, ловя на его лице такое же смущение, и почувствовал, как кровь приливает к щекам.       — Я… ничего не понимаю… — растерянно протянул Капитан, сгорая от стыда и желания провалиться сквозь землю. Сквозь ржание Сэма донеслись чьи-то раздражённые вздохи.       — Стивен, Джеймс, — мягко, но твёрдо заявила Наташа. — Вам двоим стоит поговорить после смены.       — Давно пора, — голосом знатока подтвердил Вижн.       — Сколько можно ходить вокруг да около? — возмутилась Ванда. — Как они вообще так долго держатся?       — Я, п-пожалуй, вернусь на точку, — выдавил Баки, спешно ретируясь.       — Д-да, увидимся ещё, — нервно обронил Роджерс.       — Вы ведь потом переговорите? — грозно осведомилась Ведьма.       — К-конечно, само собой, разумеется, — сбивчиво, но синхронно заверили её суперсолдаты. Максимофф укоризненно фыркнула:       — Ну наконец-то.       Разговоры в эфире смолкли, и застигнутый врасплох внезапным ударом в спину — как ещё это назвать? — со стороны команды Капитан остался один на один со своим смятением. Из произошедшего он понял только то, что все давно наблюдают за их отношениями и, возможно, видят то, чего они оба по какой-то причине упускают. Иначе откуда бы… С чего бы вообще…       В кое-чём соратники действительно были правы — пора, наконец, сбросить с плеч груз недомолвок и выложить всё как на духу. Себя-то можно обманывать сколько угодно, но вдруг и Баки терзается от его лжи? Если бы всё складывалось без последствий, как он втайне и совершенно глупо надеялся изначально, вряд ли бы друзья стали тыкать им в это носом. Мысль признаться была не в новинку, уже сколько раз он вертел её в голове, но сегодняшний инцидент окончательно подтолкнул действовать. Может, откровение и последующий ответ не преуменьшат его влечения, но хотя бы дадут необходимую встряску, отрезвят и сильнее замотивируют подавлять навязчивые неуместные чувства. Вот только…       Вот только что он скажет? Прости, Бак, тут такое дело, мы мутили когда-то, и я всё ещё тебя люблю, хочу (о нет, это ни в коем случае нельзя говорить) и жить без тебя не могу (а уж это тем более)… Стив поморщился от пошлости и нелепости только что пришедшего на ум бреда. В груди заныло отчаяние, заскрёбся позорный страх перед грядущим разговором. Нет, всё-таки он совершенно не представляет, что должен сказать, что знает Баки и как он ответит.       Догадавшись, что подобные рассуждения ни к чему не приведут, Капитан решил думать от обратного. Что из правды точно не заденет и не обидит Джеймса? Наверное, то, что Стив по-прежнему ценит и уважает его чувства и что он никогда не оскорбит их дружбу. Что он будет рядом, и совершенно неважно, в какой роли — другом ли, защитником. Защищаемым…       Ему ведь нужно не так уж много, верно? Просто быть рядом. Просто…       Ладно, хватит. Не просто. Хочется многого. Баки придётся узнать и это — если вскрывать карты, то сразу все.       Мрачная, с налётом горечи решимость камнем упала на дно живота и с каждой минутой разрасталась тревожным предчувствием непростого откровения. Ожидание удавкой стягивалось на шее, час от часу становясь лишь невыносимее. Последовавшие после смены события прошли как в тумане, среди них — небольшой банкет при дворе по случаю благополучного завершения праздника, который затем плавно перенёсся в штаб-квартиру Мстителей. Роджерс снова повёлся на непринуждённые разговоры, привычные шутки и мягкие счастливые улыбки окружавших его друзей — они всегда срабатывали, когда кэп хотел обмануться. И потому едва ли заметил, как начало меняться общее настроение, как многозначительные взгляды пиками прорезались сквозь иллюзию «ничего-не-было», пока не поймал растущую растерянность на лице Баки — отражение своей собственной. А потом что-то произошло, и вот они вдвоём остались на широкой веранде; все остальные деликатно ретировались, позанавесили окна и вообще затихли.       К этому моменту ночь давно перевалила за середину и постепенно выцветала, приближаясь к рассвету. Звёзды бледнели и даже луна, стыдливо сползшая к краю горизонта, уже не казалась такой яркой. В тёплом оранжевом свете фонаря обильно мельтешили тени привлечённых насекомых. Ветер приносил со стороны джунглей прохладный влажный воздух и звуки дикой природы. Где-то рядом громко стрекотали цикады и оглушительно молчал Барнс.       — Схожу за коктейлем, — брякнул он.       — И мне захвати, — бросил Стив вдогонку. — Апельсиновый.       Баки кивнул и поспешно скользнул прочь. Роджерс опёрся о перила, прислушиваясь к окружению, но упорно слышал лишь собственный пульс в висках.       Джеймс вернулся неожиданно быстро. Точнее, судя по звукам и ошалелому виду, был насильно водворён обратно.       — Нет, ну ты видел? — возмущённо выдохнул он. — Все сегодня как сговорились.       — Кажется, против нас давно уже зрел заговор, — подхватил его шутливо-недовольный тон Стив. — А мы, дураки, и не заметили.       — Уверен, во главе стояла Наташа, — ворчливо фыркнул Барнс. — Знаешь, после какой фразы я понял, что у нас с ней нет шансов? «Не впутывай меня в ваши проблемы». Правда, только сегодня дошло, что она имела ввиду.       Видимо, всё вело к тому, чтобы этот разговор в кои-то веки состоялся, и никакая нелепая игра не смогла бы его отсрочить надолго.       — Хочешь сказать, «кого»?       — В каком-то смысле.       Кэп сделал глубокий вдох, понимая, что больше тянуть нет смысла.       — Ты прав. Давно пора расставить все точки над и. Помнишь, ты спросил, не упустил ли я чего в своих рассказах. В общем, я соврал — кое-что пришлось скрыть; думал, так будет лучше. Баки, я… мы….       — Стив, — неожиданно перебивает Джеймс, мягко и очень тихо. — Я знаю.       Смысл сказанного дошёл до застигнутого врасплох Капитана не сразу.       — Так ты вспомнил?       — Само собой, — с грустной иронией усмехается Барнс. — Ты правда думал, что я вспомню, как ты совал газету вместо стелек, но забуду роман с секс-символом Соединённых Штатов?       Стив смущённо опускает голову, бормочет в неловкой попытке отшутиться:       — Тогда я ещё был просто… символом…       Баки негромко рассмеялся, и Роджерс сам невольно улыбнулся. Протянул осторожно:       — И… что ты об этом думаешь?       Джеймс ответил не сразу; начал задумчиво, издалека.       — Я до сих пор помню, с чего всё началось. С клятвы.       — Точно, — тихо соглашается Роджерс. — Я поклялся своим сердцем.       Лицо Барнса кривится, искажается мукой, из груди неожиданно вырывается стон, болезненным осколком вгрызается в сердце.       — Стив, признайся, даже тогда мы понимали, как это глупо, — морщится, будто поднял постыдную и неприятную тему. — Если бы ты действительно воспринимал её всерьёз, встретились бы мы после поезда? В конце концов, прошло восемьдесят лет… Она уже не имеет значения — да и, честно говоря, никогда не имела.       Слова, как ножи, ранят жестокой правдой, но и Баки явно даются не просто: его голос глохнет, пропитывается горечью, надламывается тоской.       — Я же вроде как считался погибшим… Стив, просто знай — я рад, что ты смог двигаться дальше. Надеюсь, вы с Шерон уже скоро увидитесь. Вот только, мне иногда кажется, будто я… уже не смогу…. Не могу без тебя.       Последняя фраза звучит едва слышно, и Капитану кажется, что это измученный разум обманывает его. Он чувствует, как по телу проходит непроизвольная дрожь, однако произносит удивительно твёрдо, почти требовательно.       — Баки, — не замечает, как делает шаг навстречу. — Что ты сейчас сказал?       Джеймс вскидывает взгляд — мрачный, тяжёлый. Сводит брови, поджимает решительно губы:       — Не могу без тебя, — повторяет уверенно — и непонятно, то ли вызов бросил, то ли приговор поставил. — Хочу быть рядом — хоть как-нибудь.       И в следующую секунду сдувается — опускает голову, словно пытается заслониться, спрятаться от ответа.       — Теперь ты всё знаешь, — усмехается нервно, мол, «подумаешь, ерунда», но тут же вздыхает и снова звучит глухо, тихо. — Можешь оттолкнуть меня, если хочешь, но, пожалуйста… позволь хотя бы…       Барнс затыкается, не в силах закончить фразу, но то, что уже было сказано, эхом вторит мыслям, не так давно терзавшим самого Роджерса; происходящее отчаянно напоминает ему какое-то нелепое кино. Повинуясь неосознанному порыву, он стремительно сокращает расстояние, и Баки, дико сверкнув глазами, со всхлипом поддаётся навстречу, ловит в объятия — жадные, судорожные. Утыкается в плечо, шумно втягивает воздух, и мурашки бегут по коже; Стив зарывается носом в густые волосы, запах кружит ему голову.       — Баки, — шепчет как в бреду. — Что же ты молчал.       Джеймс, к явному неудовольствию обоих, отстраняется. Глаза проясняются, будто минутное помутнение сошло на нет, и теперь на его место вернулись растерянность и смущение.       — Я вспомнил гораздо раньше, чем понял, что до сих пор испытываю те же чувства, — немного подумав, признаётся он. — Но ведь за прошедшее время столь многое изменилось — да и ты так упорно избегал этой темы… Соврал даже, будто ничего не утаил. Я и подумал, что ты решил оставить всё в прошлом. Попытался последовать твоему примеру — не вышло, как видишь.       Барнс тянет губы в неловкой улыбке, вздыхает протяжно и прикладывается колючей щекой к шее, гладит подрагивающими пальцами спину, будто до конца не верит, что это правда, что Стив не оттолкнёт и не денется никуда. Капитан пропускает в руках волосы, улыбается в ответ — нежно и грустно.       — Я думал, это ты пытаешься забыть — скрывался по городам, бегал всё, не признавал. Я уж дружбу боялся не вернуть, какие там… отношения.       Усмехается невесело, чувствует, как чужие ладони сместились на пояс. Ловит взгляд — чернильный, блестящий.       — Господи, — выдохнул Джеймс. — Получается, мы столько времени обманывали друг друга — и только делали хуже.       — Ещё не поздно всё исправить.       — Не поздно, — соглашается Баки.       Они едва не стукаются зубами, когда порывисто тянутся друг другу навстречу, сливаясь в жадном поцелуе. Кипучая страсть, столь долго подавляемая, прорывается наружу, горчит на языке упущенным временем и пьянит сладостью момента. Целуются оголодало, судорожно и взахлёб, будто грохот войны снова гремит за спиной и можно не успеть урвать такого хрупкого и редкого счастья. И только потом наваждение отпускает, позволяет щемящей нежности взять верх, затянуть в новый, мягкий и исполненный чувственности поцелуй, с каким без слов признаются в любви — глубокой и сильной, лишь окрепшей со временем.       — Я так скучал, — шепчет Барнс прямо в губы. Слова дрожат на кончике языка и гонят через сердце кровь, вытесняя из него тяжёлую каменную тоску и возвращая в тот трепещущий радостью миг.       Тор скованно ведёт занемевшим плечом, к которому привалился уснувший Капитан, но не решается спихнуть — кабы не разбудить ненароком. По Клинту вновь непонятно, действительно ли он так сильно изумлён происходящим или только делает вид.       — Он что, улыбается? — щурится недоверчиво и удивлённо хмыкает. — Надо же. Ты что им такое подсунул?       Громовержец молчит некоторое время, признаётся неохотно:       — Сонный Мёд. Фрейя давала его Локи в детстве, когда он плохо спал. Давно это было, но он всё равно умудрился где-то достать немного и пронести с собой. Когда Асгард пал, меня... тоже мучили кошмары. Тогда Локи передал его мне.       Вздохнул протяжно и произнёс страшно будничным тоном:       — А через пару дней на нас напал Танос.       Бартон опустил взгляд, понимая, что нужных слов для Тора у него нет — да и вряд ли у кого найдётся. Молчание грозило снова стянуть их в свою зловещую паутину; Хоукай не стал дожидаться, когда это произойдёт.       — Что ж, посмотрим, смогу ли я вовремя растолкать вас всех в одиночку, — фыркнул нарочито ворчливо. Мягкой усмешкой парировал недоумённый взгляд громовержца. — Тебе тоже не помешает отдохнуть, приятель.       Асгардец признательно улыбнулся, но непреклонно покачал головой.       — Отдохну в Вальгалле.       Лучник только примирительно вскинул руки.       — Как скажешь.