paura

      Как же тошно смотреть на тебя. Лучше вообще потерять зрение, чем в очередной раз врываться в червоточины внутри очерченных глаз.       - Расскажешь что-нибудь?       Конечно нет. Ты всегда молчишь, а я выхожу после таких разговоров без голоса. Без голоса, без терпения, без накопившейся ярости, которая до нашей встречи колется иголками на кончиках пальцев, выхожу без себя всадником без головы.       Холодно.       С улицы на сладкий запах ванили из тающей под взглядами свечи слетается мошкара, усаживается на висящие оторванными клочками обои, на покрывшуюся мурашками кожу, тебе на нос. Здесь когда-то было уютно, я помню: крохотная комнатка в цветах песков Гранд-Каньона, свежие цветы на покрытом книгами столе раз в три дня, тиканье часов...       Из всего этого, пожалуй, остались только цветы, панихида по которым была героически выдержанна несколько недель назад.       Я ненавижу розы больше своих рыданий.       Перегорела лампочка. Теперь тень закрывает правую половину твоего лица, оставив порочность издевательской улыбки высушенных пыльной бурей молчания губ.       - Почему ты улыбаешься?       Ветер поднимает твои волосы вопреки законам гравитации и у меня сердце останавливается. Страшно красиво, жутко, как сны в ведьмином доме, и холодно, бесконечно холодно, что пальцы трясутся взять чашку с покрывшимся плёнкой кофе – таким же холодным, как твои мысли, вырисованные на лице чудаком вроде Гойи.       - Хочешь кофе? Чаю?       Снова улыбаешься.       Зачем я вообще любезничаю, прекрасно осознавая, что ты и дальше будешь мучить меня молчанием и бессонницей?       Ты считаешь, что сон мне противопоказан, что нет там ничего важного, ничего важнее, чем смотреть на тебя здесь и сейчас, впиваясь пальцами в крошащееся от старости покрывало на облупившейся табуретке. Ты считаешь себя идеальным примером упадка, который постигнет меня в ближайшие дни, считаешь себя тем самым каноном декаданса, вдохновлявшим модернистов на новаторство, а их последователей – на воровство чужих идей.       Ты повторяешь мои движения: накрутить на палец выпадающие волосы, бросив маленький пучок на пол, облизать губы, растерянно посмотреть вокруг в поисках спасательного круга и провалиться сквозь землю.       Невыносимо трясутся руки. Как же я ненавижу тебя, больше роз ненавижу…       - Пожалуйста, - начинаю неуверенно, как ребёнок, - давай пойдём своими дорогами.       Собственная глупость кружится на карусели в голове и меня вот-вот вывернет наружу. Темно, всё темнее и холоднее даже скопившиеся в вЕках чёрные лагуны заставляют тихонько стонать от боли.       Твоё лицо прозаично и непроницаемо. Чашка выскальзывает из моих рук; чёрная дыра в кратерах высокого ворса.       У соседей за стеной любовь – громкая, сильная, опережающая секундную стрелку на целую жизнь. У меня в голове стекло лопается.       - Оставь меня, пожалуйста. - Крик шёпотом, будто когтями по гортани вылетает. – Я так устала от тебя, так устала, смертельно устала. Я так хочу спать, так хочу жить, там ведь все живут!       Мои пальцы раздирают кожу под глазами, упрямо копаются к хитросплетениям вен и капилляров, купаясь в слезах, но тебе настолько всё равно, что мне становится ещё более горько, обидно.       Темно, тошно, тупая боль в сердце.       В подсвечнике заканчивается воск.       Пустую чашку я кидаю в стену. Осколки попадают в самое сердце и любовь на том конце угасает. Из окна несёт падалью.       Твоя порочность прячется в глубинах этого воздуха, набитого под завязку ванилью, отбросами и страхом.       В моих ногах появляется твёрдость, стоит только подняться. Я не такая слабая, как ты думаешь.       - Ты уйдёшь, - моя голова хаотично падает и поднимается с груди, желая убедить тебя в моих намерениях, - ты уйдёшь прямо сейчас.       Я больше не могу жить подле.       Я ненавижу тебя больше, чем себя.       Сколько же надменности в твоей позе со скрещенными руками и этими ведьминскими изгибами тела.       Я думаю о том, что ещё одной лампочке придётся перегореть этой ночью, когда затягиваю узел на проводе, чуть выше плафона. Я улыбаюсь, ты улыбаешься, и улыбки эти настолько идентичны, настолько родны друг другу, как Инь и Янь, как осколки расколовшейся чашки. Твоя улыбка – моя улыбка – вымученное счастье на побелевшей от страха бумаге.       Когда рука моя аккуратно помогает голове протиснуться в петлю, на меня наваливается ужасная грусть. Как многого не увидеть, не услышать, не попробовать мате в Андах, не упасть лицом в арктические снега, не поцеловать незнакомца и не выпить запаха книг в пыльной библиотеке.       Не затихнуть в объятьях, не расценить всё как страшный сон.       Не проснуться.       Я смотрю на тебя в последний раз. Я смотрю на себя. Я – это ты.       Как же ты/я жалко выглядишь. Как же давно я/ты меня убила.       Я делаю последний шаг – твой шаг прочь из моей головы.       По зеркалу ползёт трещина-змея. По пищеводу вверх ползёт мерзкий кофе. По мне ползёт судорога.       Темно. Холодно.