Другая (живая) жизнь

— Вот дурак, — хмыкает девчонка, неприлично долго и внимательно рассматривая Ричарда. — И дурак странный. «Сама не лучше», — мысленно кривится Ричард, но молчит, сдерживается. Хотя ему есть что сказать — начать хотя бы с внешнего вида этой... хм... особы. Ричард морщится и старательно смотрит в сторону, чтобы не провоцировать самого себя. Он не привык к такому обществу, к таким людям. С самого детства ему внушали, что все, кто беднее, ниже по статусу — лишь грязь под ногами их семьи. С ними неприлично разговаривать, да что там, даже смотреть в их сторону не стоит. Вдруг... испачкаешься? Эта девчонка как раз из таких: невоспитанная, не имеющая ни малейшего понятия об этике и нормах поведения. Вызывающая у Ричарда чувство брезгливости. Если бы не крайняя необходимость, он бы не стал находиться рядом с ней ни секунды; да и не получилось бы — таких... личностей никогда не было в его круге общения. Девчонка подходит до неприличия близко и снова окидывает Ричарда внимательным взглядом, от которого хочется срочно вымыться. — Ты в _этом_ собрался идти? — Она картинно закатывает глаза и тычет пальцем сначала в лакированные ботинки, а потом в официальный костюм. И ржёт. Именно ржёт, а не смеётся: громко, уперев руки в бока, даже не заботясь о том, что для девушки неприлично так широко открывать рот. Ричард снова морщится — нельзя же быть настолько бескультурной. Цивилизованное общество есть даже в этой дыре и обитает в пропахшем кислым пивом и покосившемся на одну сторону пабе, который местные называют «Конец света». Хотя в этом городишке всё попахивает — воняет! Исключительно воняет! — концом света: размытые дороги, убогие домишки, наглые и хамоватые обитатели. И Ричард бы ни за что на свете не сунулся в эту дыру, если бы не сложившиеся обстоятельства. Когда отец рассказывает ему о болезни матери, Ричард, ни минуты не сомневаясь, говорит, что сделает всё возможное. И невозможное тоже. Именно к невозможному и относится то, что он решает сделать, — обратиться за помощью к ведьме. Обратиться за помощью к тому, в кого не верит. К тому, чьи силы презирает и считает выдумкой. У ведьмы платье в заплатках, встрёпанные волосы и громкий голос. Ведьма до неприличия молодо выглядит и кажется младшей сестрёнкой Ричарда. У ведьмы в покосившемся доме отвратительный беспорядок и потрёпанные книги вперемешку с тыквами на каждой полке. Ведьма соглашается ему помочь, но в качестве оплаты требует настолько странное, что Ричард на мгновение задумывается, а стоит ли оно того вообще? — Помогу за несколько мгновений твоей жизни и взгляд со стороны. «Что за ерунда? — хочется спросить Ричарду. — Ты в своём уме?» Он молча разглядывает покрытые пылью полки, не решаясь хоть что-то ответить, ведь от этого зависит судьба — и жизнь — его матери. — Думаешь, что я сумасшедшая? «Конечно да». — А ты кажешься умным, когда молчишь, — хмыкает девчонка. — Вот только мысли у тебя громкие — слышно и так. Ричард хмурится, пытаясь держать собственные мысли в узде, но получается плохо: они вьются роем назойливых мушек и совсем не дают сосредоточиться. Проще всего развернуться и уйти, вернуться обратно в поместье и уповать на компетентность врачей. Вот только... Вот только они уже всё перепробовали, и остался только этот сумасшедший вариант. Так стоит ли он того? Девчонка выжидающе наклоняет голову и нетерпеливо постукивает пальцами по грязной столешнице. Конечно стоит. Ведь Ричард готов отдать не только жизнь за жизнь своей матери, но и всё, что у него попросят. Вот только бы понять, что именно означает странная формулировка — явно не деньги и не что-то из его сферы влияния. — Я согласен, — говорит Ричард, и голос его срывается, выходя странно каркающим. Девчонка выдаёт ему сменную одежду: огромный комбинезон и резиновые сапоги, всё на пару размеров больше, чем требуется. «Отцовское», — хмыкает она, с видимым удовольствием наблюдая, как Ричард кривится: он надевает поношенную — без возможности хотя бы её выстирать — одежду впервые в своей жизни. Когда они заходят в лес, Ричарду начинает казаться, что никакого городишки за их спинами не существует — звуки отрезает мгновенно. Идти между деревьями трудно, непривычно — тропинка заканчивается практически сразу, через несколько десятков метров. «Проще было бы взять вертолёт, — думает Ричард, с отвращением отодвигая от лица ветки, опутанные паутиной. Экономия времени, нервов и прочего. — И сделать для него посадочную площадку прямо посреди леса». Он уже не уверен, что сделать невозможное — это для него. Хочется развернуться и пойти назад, в свой мир, где нет мерзкой одежды, мерзкого леса, всей этой мерзкой ситуации, в которую он добровольно себя засунул. Хочется достать наушники и отгородиться от назойливой болтовни девчонки о лесе, о людях. О том, что их связывает. Как будто может существовать связь между человеком и деревом. Что за ерунда?! Но больше всего Ричарду хочется сесть — в удобное кресло, а не на голую землю! — и никуда не идти — ноги болят с непривычки, сапоги натирают, а пластырей — не говоря уже о возможности обратиться к семейному доктору — у Ричарда нет. Раздражает. В лесу неприятно пустынно, и когда Ричард ощущает на себе чей-то взгляд, чьё-то присутствие, девчонка резко и без объяснения причин хватает его за руку — бесцеремонно и внезапно сильно и цепко, тащит за собой, ничего не объясняя, лишь изредка оглядывается на мгновение и смотрит куда-то назад — сквозь него, Ричарда — ставшим чересчур серьёзным взглядом чёрных глаз. Они останавливаются только тогда, когда Ричарду кажется, что сердце выскочит через глотку. Девчонка ничего не объясняет, а Ричард не спрашивает, кажется, он понимает, что сейчас избежал как минимум пары травм. Как максимум — смерти. Ричард не верит в потустороннее: во всех этих оборотней, вампиров и прочих, но сейчас он в компании настоящей — она ведь самая настоящая, иначе какой от неё толк? — ведьмы, которая разбирается в чертовщине получше многих. И если ведьма молчит, прервав поток бессмысленной болтовни, смотрит серьёзно и сердито, и стискивает в руке чуть изогнутый кинжал, то они столкнулись с чем-то опасным. Под ногами — топкое болото, вокруг — вонючий туман и лезущая в глаза и рот мошкара. Ричард проваливается по колено в мутную воду, путается в сапогах и отплёвывается от комаров, но молчит — ему стыдно за недавние мысли, стыдно, что он хотел сдаться, так и не начав, стыдно за то, что испугался того, во что даже не верит. Находиться в лесу — непривычно, касаться девчонки голой рукой без перчатки — тоже. Ричард с самого детства привык быть среди тысячи запретов и правил, среди лоска и блеска. Привык не выходить за пределы установленного круга. И даже никогда не пытался увидеть и понять то, что находится за этими пределами, — оно просто для него не существовало. Искать в этом странном месте то, что и в глаза никогда не видел, кажется невыполнимой задачей. Девчонка не похожа на ту, что разбирается в лечении, но она похожа на ведьму, а ведь именно ведьму и искал Ричард. «Врачи уже не могут помочь», — снова вспоминает он и упрямо стискивает зубы. Последняя надежда — самая безумная. — Найдём, — горячо говорит девчонка, обернувшись, и хватает Ричарда за рукав, приближая своё лицо к его. — Мы обязательно найдём этот папоротник! И Ричард ей верит. Она — найдёт. Они кружат по болоту остаток дня и почти всю ночь, лишь ближе к рассвету Ричард присаживается на какую-то кочку — плевать, сил не то что идти, стоять уже нет — и закрывает на мгновение глаза, а просыпается уже ближе к вечеру. В одиночестве. И совершенно не понимая, что он делает в лесу в каких-то обносках. Мысли спутываются, воспоминания кажутся смазанной на холсте картиной. Кажется, он что-то искал в этом лесу вместе с какой-то девчонкой... Ричард пытается хоть как-то сосредоточиться, но ничего не получается: в голове крутятся вампиры и ведьмы, ухающий филин в ночи, пронзительный и тяжёлый взгляд в спину. «Мы обязательно найдём!» Ричард вскидывается, вспоминая: вместе с ведьмой он искал цветок папоротника, который может вылечить любую болезнь. На его коленях лежит холщовый мешочек, в котором Ричард находит листья и цветы того самого папоротника, а ещё огрызок бумаги, где выведено неровным почерком: «Это то, что ты искал». «Несколько мгновений жизни — это моя память, — понимает Ричард и бережно сжимает в пальцах грубую ткань. — Небольшая цена». Про взгляд со стороны он пока не хочет думать, зная, как выглядит в данный момент. А уж про реакцию семьи на всё это... Нет, лучше сразу забыть. Ричард возвращается домой спустя ещё пару дней — изрядно поплутав по лесу, ведь выводить его с той лужайки никто не пришёл, а телефон разрядился давно, ещё когда он только перешагнул границу первых деревьев. Но уже слишком поздно. Его встречают расстроенный отец и толпа родственников. «Где ты был?» «Неблагодарный сын». «Ну и молодёжь пошла». Всё это Ричард читает в их глазах, в поджатых губах, в небрежных похлопываниях по плечу. «Не твоя вина, что ты не успел». Отец обнимает его, но Ричард чувствует, что тот разочарован. Это только его вина, ну и ещё той несносной девчонки, вот только рассказать об этом он никому не сможет ни сейчас, ни через год, ни через десять лет. «Я тебе — цветы, а ты мне — свою память». Воспоминания о лесном путешествии выветриваются всё быстрее с каждым прожитым мгновением, ещё немного — и не останется ничего. Ричард выходит на домашнее кладбище поздним вечером, когда родственники забиваются в дом — туда, где тепло и сытно. Меньше всего Ричарду хочется стоять среди толпы и видеть сотни лицемерных улыбок — сейчас он их как никогда хорошо различает; чувствует всю эту скрытую злобу, желание наживы, ненависть друг к другу, пренебрежение и эгоизм. Совсем недавно он и сам был таким. От этой мысли передёргивает, Ричард подавляет поднявшееся волной омерзение и обхватывает себя за плечи — на улице холодно, а он так торопился, что вышел в одной лёгкой рубашке. Наверное, это и есть то, что ведьма назвала «взглядом со стороны». Посмотреть во что превратился он сам, слепо следуя за окружающими и совсем не обращая внимания на собственные поступки, слова и прочее. Он был точно таким же отвратительным, но теперь постарается стать другим. Ричард надеется, что ещё не слишком поздно. На кладбище тихо, совсем как в том лесу — кажется, что нет никакого огромного особняка за спиной. Около памятника — сотни букетов: огромных, богатых, вычурных, — из-за них нельзя подойти близко, и Ричард останавливается, смотрит издалека. Фотография на памятнике — недавняя, мать на ней с красивой причёской и в бриллиантовом колье. Ричард помнит её исключительно такой: идеальной, с лёгкой улыбкой и несочетающимся с остальным образом чересчур серьёзным взглядом чёрных глаз. Он делает пару шагов вперёд, осторожно отодвигая букеты, и садится совсем рядом с памятником, касаясь его рукой — холодно. Недопустимое поведение: нельзя выходить из своих комнат не при параде, нельзя сидеть на земле... Нельзя терять лицо ни при каких обстоятельствах. Ричард сглатывает ком в горле и только тогда замечает небольшую фотографию в простой рамке — такую неуместную рядом с помпезной напыщенностью. Ричард касается кончиками пальцев рассохшегося дерева и вздрагивает — с фотографии ему широко улыбается встрёпанная девчонка в платье с заплатками, та самая, что провела его в лес, что бросила его там. Которая задержала его, но подарила вместо этого нечто большее, то, что теперь сделает его жизнь совсем другой. — Мама? Может быть это только кажется, но девчонка с фотографии ему подмигивает.