Детская

      Худенькая девочка лет семи стояла у большой розовой колыбели, и поправляла кружево на легком английском одеяльце, любуясь своей двухнедельной сестричкой. Малышка казалась красивой игрушкой — с огромными голубыми глазами, беленькая, словно прелестнейший херувимчик.       Маман говорила, что не так давно эта колыбелька принадлежала ей — Машеньке.       Честно говоря, Мари никогда не жадничала, но слышала от тетки Анны, что в обязанности старших сестер входит передавать свои игрушки младшим, быть примерной девицей и не жаловаться. Впрочем, в Гатчине всегда пытались поучать, не подавали десерта с клубничными пирожными, и маменька с папенькой так радовались, когда визит заканчивался.       Папа запретил маменьке вставать, и вот уже целых две недели Машенька лишена прогулок вместе с нею, зато ее охотно берет с собой папа; но не сегодня, ведь только недавно закончилась церемония крещения крошечной сестры, и отец принимал поздравления.       Мари позволили присутствовать в церкви, нарядили в придворное платье с лентой и изящно уложили рыжеватые волосы. Но без маман весь праздник маленькой сестры был лишен смысла, и только ступив в комнаты Лизы, Мари снова обрела свою обычную веселость.       Сон хозяйки апартаментов ничего не тревожило, даже присутствие в комнате кормилицы и любопытной посетительницы.       Вскоре входная дверь растворилась, и вошел высокий, светловолосый мужчина в парадном мундире. Машенька обрадовано потянулась к нему. — Папа… — Машенька взглянула на почти непроницаемое лицо императора, который придерживал ее за плечики.       Он так странно разглядывал малышку Лизу! Точно таким с таким же взором папа отчитывал ее за напуганного кота тетки Амалии. — Папа! Правда, Лиза красивая?! И имя как у мамочки… — Александр потрепал девочку по рыжеватым кудряшкам, кивнул головой, все еще думая о правильности своих поступков.       Перед ним лежало дитя, удивительно на него похожее, но в тоже время он прекрасно помнил… все помнил. Он просто выполняет долг перед женщиной, вина перед которой лежала на душе пудовым грузом.       А Мари ничего сказать не смеет, как разочаровать?! И остается лишь улыбаться, радуясь, что все обошлось. Девочка… Всего лишь девочка. — Красивая, красивая, как и ты, мышонок! — Александр поймал себя на мысли, что любуется сложившейся картиной — две дочери, две великих княжны.       Лиз должна быть счастлива — сбылась мечта романтической принцессы Баденской.       Голубоглазое чудо открыло глазки, изобразило подобие улыбки и потянуло ручки. Мари легонько захлопала в ладоши, умиленно причитая над ребенком. Да уж, его дочь и вправду может чувствовать ответственность за крошку. А что же чувствует он?! Ведь…       Но мысли императора прервала дежурная фрейлина, непонятно откуда появившаяся на детской половине. Девица оправдалась тем, что императрица хочет видеть великих княжон Марию и Елизавету, и пришлось лишь благодушно кивнуть головой.       Старшенькая, быстроногая Машенька, убежала без промедления, как только он согласился на визит к выздоравливающей маменьке.       Бонна, все время стоявшая при новорожденной, без опаски взяла ребенка на руки, и, поклонившись, ушла вслед за дежурной фрейлиной.       И снова один… Александр лишь тягостно вздохнул, глядя на окружающую обстановку.       В детской светло…       Лизхен готовила эту комнату с такой любовью и нежностью, будто знала, что родится ее уменьшенная копия. А что остается ему?! Принять и смириться?! Умиляться, глядя на подрастающих детей?!       Но только все не то! Все изменилось, стерлось, и быть прежним легкомысленным и легковерным, очаровательным франтом Александр больше не пытался. Маска срывалась в одночасье, стоило прокрасться предательской мысли, что он разочарован реальностью и предан окружением. Лиз, приняв заботу, никогда его не простит, а он не в силах понять — разлюбила ли она?! Или считает все годы, проведенные в России — сплошной ошибкой?!