Дурацкое воспоминание

Когда миссис Паркер открыла Тони дверь, она на мгновение ошеломленно замерла, а потом недовольно поджала губы, но сделала шаг назад, пропуская его внутрь квартиры. Они молчали, и он не знал, как сказать, что совсем по другому поводу пришел. Теперь легенда вроде как и не требовалась: учитывая обстоятельства, вряд ли ее племянник будет возражать против разговора, когда увидит самого Тони Старка распивающим чаи с его тетей. Они с Мэй Паркер сидели друг напротив друга, вели светскую беседу ни о чем, и Тони, глядя на то, как на полу соседствуют совершенно идентичные, не считая размеров — у него больше, и это пугает, ведь они с этим пацаненком не виделись ни разу вживую с первого и единственного раза — крылья, думает о том, что Мэй знала. Она видела Тони в СМИ и не могла не заметить, что ее крылья один в один похожи на крылья одного из самых известных людей в мире. А ведь ученые давно доказали, что крылья, которыми каждый человек одаривает любимого — мать ли, друга или жену — человека, индивидуальны, как отпечаток пальца. Тони гордится своими золотистыми крыльями — почти четыре метра в размахе каждое от плеча до кончика последнего махового пера. Да, они до невозможности неудобны в носке и их, как когда-то в детстве, приходится складывать на спине и заковывать в броню на миссиях, зато Тони может летать без костюма, и за это чувство он бы отдал все свое имущество и полжизни в придачу. — А Питер у меня бескрылый, зато его любви хватает на всех, — грустно улыбнулась Мэй, и Тони понял ее горечь: она, небось, все еще всей душой любила мужа и ничего не могла с собой поделать, а больше мальчика любить некому. Даже если какая-нибудь малолетняя дуреха и влюбится, этого недостаточно, чтобы отрастить даже самые маленькие крылышки, уж Тони-то знал. Он потерял свои первые крылья вместе со смертью родителей. Черные, отливающие в металл и синеву, будто собранные из множества тонких лезвий крылья совершенно не шли хрупкой белокурой Марии, и хорошо бы вписались в образ Говарда Старка, но мать Тони любил больше. Та ему отвечала взаимностью, и он родился уже с несколькими парами тонких, радужно переливающихся стрекозиных крылышек. Чтобы их не повредить, приходилось носить на спине специальный футляр. Так что, пожалуй, как бы ни было огромно его горе, потере этих нефункциональных украшений — как и у большинства населения, эти рудименты не были в состоянии поднять Тони в воздух — он только обрадовался. Он как сейчас помнил, как это случилось. Он как раз целовал очередную красотку (Мари? Софи? сколько у него их было...), когда раздался просто оглушительный хруст — и его крылья облетели на пол, оставив после себя лишь некрасивые выступы на спине. Девушка, не совсем поняв, что случилось, очень быстро оделась и убежала, оставив Тони осознавать смерть матери и переживать за отца. С тех пор и вплоть до памятного боя с Ванко Тони так и не обзавелся крыльями. Друзья и знакомые переживали — и, вероятно, злорадствовали — за него и даже за его спиной поговаривали, что именно поэтому он изобрел бескрылую броню — чтобы летать. Чтобы иметь возможность делать то, что многие, даже обзаведясь крыльями, делать не в состоянии: не зря с древности говорили, что любовь окрыляет. В их мире она должна была быть огромной, чтобы крылья выдержали вес тела. Тони не видел в этом ничего странного, как и в собственной бескрылости — разве он заслужил? Разве его есть, за что любить, причем чисто и преданно? Конечно, в него влюблялись, причем довольно часто, и тогда оставшиеся от первых — молочных — крыльев бугры на спине покрывались чешуей или перьями, или меняли цвет, или начинали нестерпимо чесаться. Впервые Тони это почувствовал, когда собирал ту самую, первую броню. Спина чесалась нестерпимо, и он даже думал, что его исчезновение на три месяца спровоцировало какую-то из его пассий на самом деле в него влюбиться… но увы или слава богу, что почти нестерпимым зудом и светло-коричневым пушком дело и ограничилось. Уже потом, узнав, что Роуди бросил все и отправился искать его в пустыне, Тони понял, благодаря кому он провел столько бессонных ночей. Небольшие, до локтя, но такие же, как у Марии Старк: черные, отливающие в синий металлик, на вид острые (на самом деле мягкие) крылья Роуди проносил достаточно долго, пока не влюбился по-настоящему в Марию Хилл. Та держалась почти два года, но однажды и Роуди пришлось пережить тот жуткий миг, когда отваливаются крылья. Впрочем, он не грустил: на их месте скоро выросли новые, легкие и быстрые, как у стрижа. Они были огромными, не чета предыдущим. Когда у Пеппер начали расти крылья, Тони ни капли не удивился, не найдя в них ни единого черного перышка. Они появились потом, в небольшом количестве, но ясно было, что его чувства жутким магическим механизмом вселенской справедливости не были засчитаны как достаточные. Зато тихая, не на показ, но искренняя любовь Хэппи была сильной, но, к сожалению, безответной. Тот попросил Тони не рассказывать Пеппер о том, что узнал крылья, но она и так знала, что те у нее появились вовсе не от любви Тони. Уже потом, когда приходящий в себя после комы Хэппи обзавелся красочными как у тропической экзотической птицы крыльями прямо на больничной койке, Тони понял, что их с Пеппер связь с самого начала была обречена на провал. Ведь нельзя подарить возможность летать той, которая хотела его самого такой возможности лишить. На тот момент у Тони уже были крылья, и в них он не наблюдал ни единого цветного пятна. Это даже не обижало, разве что, немного удивляло: неужели за все годы, что она присутствовала в его жизни, он не сделал ничего, чтобы заслужить хотя бы одно цветное перышко? На самом деле, он даже не заметил, как они начали прорезаться. После сражения с дронами и самим Ванко у Тони в очередной раз начала чесаться спина. Он глотал снимающие зуд таблетки, при помощи Дубины обрабатывал спину для снижения чувствительности специальным спреем и по сто раз на дню недобрым словом вспоминал ту дуреху, что увидела запись его сражения по телевизору и не придумала ничего лучше, чем влюбиться. Их роман с Пеппер набирал обороты, и Тони было не до крыльев, да и Джарвис молчал: у него тема крыльев была одной из прописанных в протоколе как запрещенные к обсуждению. Молчал, но броню подгонял под новые размеры. Так и получилось, что первой, кто заметил зачатки будущих крыльев, стала Пеппер. — Вот так, значит, — сказала она тогда и отвернулась к стенке. Встревоженный, Тони ушел в мастерскую и почти час пялился на картинку с камеры за своей спиной, где красовались махонькие, с две детские ладошки, почти белые крылышки, лишь чуть тронутые золотом. Считалось, что белые крылья — признак невинности души. Тони в своей жизни такие ни разу и не видел. Мама с его двух лет ходила с черными: уже тогда мироздание не считало его невинным. А тому ребенку — исходя из вида крыльев сомнений не оставалось, что это ребенок, — которого Тони спас на Старк Экспо, было уже лет семь-восемь, а крылья все равно были белыми. Тони до сих пор помнил, как вернулся в собственную спальню, посмотрел на хмурящуюся во сне Пеппер и вышел на балкон. Перед ним в свете восходящего солнца лежал весь город, а где-то там спал тот, чьи восхищение и чистая любовь оказались настолько сильны, чтобы у почти сорокалетнего циника и бабника, неспособного полюбить всем сердцем, выросли крылья. Из размышлений о прошлом его вырвал скрип двери. — Там такая крутая тач… — обычного вида парень остановился в паре метров от них и залился ярким румянцем, пялясь на Тони круглыми от удивлениями глазами. — Питер? — уточнил тот, будто бы были другие варианты. Дождавшись кивка, добавил: — Что ж, привет. *** В комнатке Питера они еле поместились вдвоем. — Простите, — пролепетал тот, неловко натягивая рукава толстовки на ладони. — Я честно ничего не могу с собой поделать. — За что ты извиняешься? — Удивился Тони и присел рядом, кое-как пристроив левое крыло позади Питера на кровать. — Они прекрасны. Я о таких мечтал всю жизнь. — Правда? — Питер засиял так, что им, наверное, можно было бы осветить стадион. — А тетя говорит, что они неудобные. Тони хмыкнул: конечно неудобные, когда в твоем распоряжении тесная квартирка, потолок которой ты то и дело подметаешь перьями. — На земле — возможно, — он положил руку на плечо Питеру и дополнительно приобнял его крылом. — Мистер Старк, я хотел вам написать, когда увидел вас с ними по телевизору. — Давай угадаю: миссис Паркер сказала, что я тебе не поверю. — Ну да, — Питер погладил ближайшее к нему маховое перо, и по телу Тони прошла дрожь удовольствия, которую тот еле-еле сдержал, — все равно письмо было тупое. “Мистер Старк, спасибо, что спасли меня от робота. Знаете, у моей тети крылья прям такие же, как у вас…” — Питер явно цитировал по памяти. Тони понимал его чувства. Быть безответно влюбленным в Тони Старка однозначно что быть влюбленным в солнце: так же недостижимо и глупо. Он бы даже не заметил этого письма, их ему приходят сотни и тысячи ежедневно. Тетю Питера тоже можно было бы понять: шансы, что Тони ответит мальчику взаимностью, были настолько малы, что оставалось только отговаривать его от попыток повидаться и надеяться, что он перерастет свою детскую влюбленность. Может быть, сам Питер этого и не осознавал, но Тони мог бы с точностью до дня сказать, когда стало ясно, что не перерастет: после нападения читаури на Нью-Йорк крылья за три дня вымахали до их теперешних размеров, совершенно измотав Тони и заставив его месяцами пить кальцийсодержащие препараты. Это было логично: его самоубийственный полет в обнимку с бомбой журналисты выставили чуть ли не как самый героический поступок последнего века. Дату, когда Питер впервые подумал о Тони не с чистыми намерениями, тот тоже мог назвать: ложился спать он с практически белыми, а проснулся с такими как сейчас, золотистыми крыльями, причем это было совсем недавно: не более года назад. Тони тихонько вздохнул: Питер — светлый, чистый ребенок. Что Тони делает рядом с ним? Единственное, что ему сейчас стоит сделать — извиниться и уйти, так будет лучше для всех. — Скажем тете, что хотели бы пообщаться поближе, — решил Тони вместо этого. — Я не просто так, у меня дело к тебе, чувачок-паучок. — Не понимаю, что вы говорите, — испугался тот. Тони усмехнулся: учить его еще врать и учить. *** Пока они летели на Титан, паучок все никак не мог перестать глупейшим образом улыбаться. Понятно было, что импровизированная церемония вступления в команду его взбудоражила, но не настолько же! — Это было потрясно. Вы такой “паучок, падай, я поймаю” — и я смотрю, как вы крылья развернули! А они так блестят на солнце, зачем вы их в броню прячете? То есть понятно, зачем, но они с броней так круто смотрятся, будто так задумано! Тони закатил глаза: так и было задумано, чтоб он мог передвигаться и с помощью репульсоров и с помощью крыльев, благо, те его поднимали даже в броне. Конечно, он подгонял ее цвет и дизайн! — Питер, это не увеселительная прогулка, — проворчал Тони, у которого было и так множество проблем кроме необъяснимо довольного Питера. — Я в курсе, — ответил тот и попытался сдержать улыбку, но уголки его губ все равно разъехались в стороны. — Ладно, выкладывай, — вздохнул Тони и присел на ближайший выступ в обшивке корабля, непонятно для чего предназначенный, но крепкий на вид: ноги его не держали, настолько он волновался об исходе их вояжа. Расправив крылья, он вытянул ноги и внимательно всмотрелся в лицо все молчащего Питера. — Поделись радостью, что случилось-то? — Вы не обрадуетесь, — помотал головой Питер. — Давайте после, как вернемся. — Вот уж нет! — Рявкнул на него Тони, взмахнув крыльями. Восторг Питера, казалось, стал еще больше. — Давай, рассказывай, должен же я знать, какого хрена новоиспеченный Мститель выглядит как будто выиграл миллион баксов в лотерею? “Когда мы летим на возможную смерть” он оставил между строк. — Вы сами попросили, — было видно, что Питеру не терпелось поделиться и сопротивлялся он ради галочки. Новая броня, повинуясь мысленному приказу Питера, скатилась с плеч, а потом он нажал на механизм утяжки и стащил с себя верхнюю часть паучьего костюма. — Смотрите, — он повернулся спиной. Тони задохнулся воздухом: у Питера росли крылья! И, естественно, они были черными. — Действительно, стоило отложить эту новость, — проговорил Тони, судорожно соображая, что же сказать. — Давай обсудим это, когда вернемся? — Вы не подумайте, я все понимаю, — улыбка Питера погасла. — У вас свадьба и все такое… Но крылья, это вроде как офигенно. Правда же? — Правда, — кивнул Тони, с трудом найдя в себе силы, чтобы ободряюще улыбнуться паучку. — Будем вместе летать по ночам. — Думаете? — Снова обрадовался Питер. — Думаете, они будут большими? — Я знаю, паучок, — Тони погладил его по щеке своим крылом. — Кому, как не мне, знать. — Тогда, — Питер завел руку за спину и на мгновение сморщился от боли. — Держите. На удачу. Он подошел совсем близко и вложил в ладонь Тони маленькое черное перышко. *** Рисуясь, Питер то взмывал в небо, то складывал крылья за спиной и мчался к земле, чтобы добавить Тони еще больше седых волос, будто их и так у него мало появилось, пока он разрабатывал план возврата Питера… и половины вселенной заодно. Крылья Тони еще недостаточно отросли — предыдущие пришлось оставить на Титане, — но уже обещали быть больше, чем до этого. Все было хорошо. На шее, вплавленное в когда-то неровный, а сейчас отполированный множеством прикосновений прозрачный камень, висело на цепочке то самое перышко, подаренное ему Питером: Тони считал его своим талисманом. Черные, отливающие в металл и синеву, будто собранные из множества тонких лезвий крылья явно были созданы природой специально для Питера. Уж Тони-то знает.