У Брюса тоже есть свои тайны

      Холодный ветер ворошил темные волосы, а громкий смех расскрашенных в цирковой манере фриков оглушал и без того пребывающего в потерянном состоянии Брюса. Взгляд его метался то на мертвое тело Джерома, то на его сошедшего с ума брата. Уэйн уже не раз успел поставить себе в укор то, что так просто доверился ведущему себя наистраннейшим образом Валеске, хоть тот и рассказал об оставленном братом подарочке.       Смех прервался в момент, когда раздался выстрел. Брюс не увидел в глазах убийцы ни раскаяния, ни предшествующего страха — он видел лишь безмолвную, безчувственную ледяную гладь.       Все до единой попытки отбиться от цепко держащих Уэйна фриков оказались тщетными, и все же Брюс не желал сдаваться так просто. Однако, вид преобразовавшегося Джереми заставил его немного успокоиться. Сметение охватило его. — Я остановлю тебя. — Но тогда мне придется тебя убить. Я бы не хотел убивать тебя. На самом деле, если говорить честно… ты мой лучший друг, Брюс.       Ни грама эмоций не было видно на мраморно-бледном лице, и лишь углоки ярко-алых губ были чуть вздернуты к верху. Брюс не мог понять, полны ли слова Джереми сарказма или же он говорил на полном серьезе, и тем не менее их спор продолжил набирать обороты. — У тебя, похоже, небольшие проблемы с понятием фразы «лучшие друзья». Напомни мне как-нибудь купить тебе толковый словарь после того, как тебя отправят за решетку. — А что это тут у меня такое?       Как взрослый в праздник перед маленьким непонятливым и капризным ребенком Джереми, будто бы подарок, достал из кармана записную книжку, ту, что некогда являлась личным дневником Джерома Валески. — Это не ты. Джереми, не будь тем, во что хотел превратить тебя твой брат. — Я человек науки, Брюс. Я должен показать этому городу, что такое разум, но для того, чтобы что-то построить, нужна ровная устойчивая поверхность… — Ты безумен. — «Обмазать Брюса Уэйна медом и скормить жукам» — вот, что такое безумие. Джером и его больные фантазии — вот, что такое неадекватное состояние. Я прочитал все от корки до корки, и знаешь, мне не сразу удалось понять, что те события были не его больными видениями. — О чем ты? — Ты знаешь.       Порывистый ветер дунул в лицо, осыпая поднятой из вырытой могилы пылью, вместе с тем обдавая запахом сырости и крови мертвого фрика. Становилось все холоднее, а может это лишь воспоминания, что накатывали теперь волной, от чего ходил мороз по коже. Брюс не знал что теперь ему говорить, да и стоило ли теперь вообще поддерживать бессмысленный разговор с Джереми?       В первый раз это случилось в тот раз, когда Джером увел Уэйна в цирк. Мальчишка помнил все в цветах и, как бы странно это не звучало, он помнил запахи. Тот день был полон оттенков и ароматов, вот только все они олицетворяли собой смесь чего-то до дрожи ужасающего. Брюс с тех пор больше не ходит в цирк.       Психу было скучно, псих хотел веселиться. Брюс тогда был единственной подходящей кандидатурой на роль любимой игрушки, потому и попал под горячую руку. Конечно, в голове Валески, в его планах на ближайшее будущее жирным шрифтом было отпечатано «убить Брюси», но сделать это быстро означало лишиться веселого времепровождения, чего Джерому не особо хотелось.       Брюс никому и никогда об этом не рассказывал: не считал подобное чем-то необходимым. Еще долго его приследовали кошмарные сны, наполненные красок и запахов того самого цирка, еще долго ему мерещились чьи-то шаги по ночам, еще долго он лгал Альфреду, что все с ним хорошо и то лишь отблески драки в зеркольной комнате, но реальность была совсем иной.       Иногда Брюс вспоминал; он сильно злился на себя, но ничего уже поделать не мог. Да он и тогда особо ничего сделать был не способен.       Мальчишка сопротивлялся как мог, но метальческие браслеты не давали ему возможности нормально противостоять противнику. Мальчишка брыкался как мог, но все равно был раздет донага. Джерома забавляли отчаянные попытки Брюса оказывать сопротивление, он того и не скрывал. Джером был груб и настойчив, и Брюсу ничего не оставалось, как подчиниться чужой воле.       Боль. Боль. Боль.

Много-много боли.

       От ярких огней тогда рябило в глазах, слезы высохли очень быстро, в итоге оставив разводы на недавно нанесенном гримме. Брюс наверняка мог убить Джерома в комнате зеркал, но каким-то чудом ему удалось совладать с собой. Уэйн и не знал, гордиться ему своей выдержкой после всего случившегося или стыдиться своей нерешительности.       После, когда Джером уже был отправлен в психиатрическую лечебницу Аркхем, Брюса, казалось, навсегда покинул покой. Юноша не мог найти себе места: ему постоянно мерещилось, что за ним кто-то следует или на него кто-то да смотрит. Альфред замечал за ним признаки паранои и предлагал обратиться к специалисту, но Брюс наотрез отказывался. И вот он наконец смог придумать как решить затянувшуюся на месяца проблему.       В Аркхем, даже к самым опасным и агрессивным психически больным, мог попасть любой желающий, имеющий при себе проходной билет — деньги. Как бы ни тошно становилось Уэйну от мысли о коррупции, о том, что он поступает как никогда не поступил бы его собственный отец, он все же смог устроить себе тайную встречу с рыжим психопатом. Тот был хоть и немало удивлен, но отчасти доволен. Возможно, он все еще желал Брюсу смерти, а может уже и нет.       Охрана не особо утруждала себя беспокойством о безопасности находившегося с психом юноши, так что Джером был абсолютно свободен, не считая закрытой двери. Большой неожиданностью для Уэйна было то, когда заливающийся смехом Джером достал из-под стола свои руки. На них не было наручников.       Бледные стены в грязных ржавых потеках, тусклый свет единственной плохо работающей в помещении лампы, чужое горячее дыхание и цепкая хватка… Стол был холодным, но подобные мелочи мало волновали Брюса. Парень сопротивлялся лишь по началу, но итогом служило то, что он слепо отдался в руки насильника. Уэйн изначально знал, на что идет, пусть и думал об этом лишь мельком.       На этот раз не было ни слепящих огней, ни дурманящих ароматов — все было по иному. Джером был также настойчив и груб, но на этот раз он хотябы позаботился о том, чтобы подготовить мальчишку.       Третий раз он помнит плохо, возможно потому, что именно тогда начал смелеть и отвечать Джерому. Смутно, но сквозь затемнения позабытых воспоминаний все же пробиваются отблески прошлого. Брюс помнит лишь, как ощущал спиной холодную шероховатую поверхность стены, помнит, как Валеска смотрел ему в глаза, а он мог только отводить свой стыдливый и разбитый взгляд в сторону. Джером улыбался. Джером позволил Брюсу прикасаться к себе.       Брюс не знал точно сколько раз он побывал в Аркхеме, сколько раз он погубил себя. В один момент Джером просто засел внутри его головы, нашептывая, зазывая к себе. Парень скучал по нему и жутко ненавидел себя за это — Брюсу хватало разума, чтобы понять, что его поступки не менее чем гнусны и жалки, но он не мог противиться самому себе. Уэйн зависел от Джерома и ненавидел его одновременно. Он питал ненависть к нему даже не за то, что тот кого-то убивал или доставлял кому-то страдания — Брюс презирал его всем сердцем за то, что рыжий заставил Уэйна фактически превратиться в его марионетку.       В последний раз Брюс позволил Джерому взять себя едва ли не перед его смертью. За пару дней до проишествия двое снова встретились, однако, уже не в стенах лечебницы. В последний раз Брюс едва не рассказал Джерому о своей тяге к нему, но все же смог сдержаться. Через пару дней Уэйн сильно пожалел о том, что не собрал в себе силы для того, чтобы озвучить свое признание. Мертвые, уперевшиеся в небесную тьму глаза не прекращали приследовать его в кошмарах, а Джереми будто осколок призрачного прошлого маячил перед глазами. Поначалу юноша хотел просто залезть на крышу, встать на парапет и, раскинув руки в стороны, прыгнуть следом, но не стал. Уэйн снова начал испытывать себя на боль, прямо как после смерти Томаса и Марты. Он не чувствовал уже ничего; с каждым днем краски мира блекли и хрупкая ценность жизни угасала в глазах его. Он оправдывал свои мотивы, оправдывал и поступки Джерома. Не один в мире суд не способен судить честно, ведь будь он справедлив, то оправдал бы любого. Люди плохими не рождаются, лишь обстоятельства наделяют их отличительными чертами, лишь жизнь и окружающие тебя люди способны повлиять на то, кем ты станешь. Брюс не знает зачем, но он решил попробовать найти общий язык с братом Джерома. И теперь оказалось, что все было зря. — Это довольно неожиданно, Брюс, ровно как и предсказуемо одновременно. Я сразу заметил за тобой признаки склонности к мазахизму, а теперь можно уверенно говорить и о стокгольмском синдроме. — Ты несешь чушь. — Мне некогда, но ты не огорчайся сильно — мы еще поболтаем, а пока спи сладко.       Брюс обездвиженной куклой был свален к Джерому в могилу. Джереми задерживаться на кладбище надолго не стал: его ждали новые свершения. Джерома не ждали уже нигде, разве что мальчишка с разбитым сердцем и надломленной психикой.