По разные стороны

— …Мистер Старк, я не хочу умирать… сэр… — Тони просыпается каждую ночь с этими словами, звучащими в голове трясущимся, чуть ли не детским голосом, и резко садится на кровати, слушая, как бухает сердце где-то, кажется, в желудке. /У Питера там, по другую сторону, кровати нет, он не спит, но испуганное лицо Тони, хватающего его бессильное тело, у него выжжено словно на внутренней стороне век. От этого больно, как и от картины жизни Тони, которую он наблюдает каждую секунду, буквально не отходя./ Тони чувствует себя искрошенным в труху, но когда вспоминает слово «труха» ему становится ещё хуже. Тони холодно, и его бьет мелкая дрожь. Кажется, он вот-вот должен рассыпаться и улететь по ветру куда-то (так было бы проще, безусловно, но его никто не спросил), но он остаётся сидеть на огромной кровати вполне осязаемым и цельным, обхватывая себя руками, как маленький ребёнок, боящийся монстров в шкафу. Ребёнком был Питер, но, чтоб его черт побрал, он не боялся ничего. Кроме смерти, как оказалось. /Питер чувствует себя почти живым. Правда он ничего потрогать не может, вечно зябнет от холода и Тони его не замечает, хотя он каждую секунду своего существования проводит рядом с ним. Стрэндж говорит, что они в другом измерении, но он пока не понял, в каком и как отсюда выбраться, а потому вечно медитирует. Питеру это кажется до истерики смешным, ибо он не понимает, как можно решить проблему, сутками сидя в одной позе и делая важное лицо провидца. — Если мы все попали в другое измерение, то почему здесь только мы и те, где остальные погибшие, о которых говорит Тони? — на слове «те» он указывает на шайку космических пришельцев, с которыми они познакомились в гостях у Таноса. — В другом измерении. Нас могло раскидать. Если ты заметил, мы, куда бы не пошли, всегда возле Старка. Они могут быть с теми, рядом с кем исчезли. — Стрэндж говорит задумчиво, пялясь в пол в спальне Тони. — Ты избегаешь слова «погибли», Стрэндж. — Стивен. — Больше не выпендриваемся? — Нет, малой. — Эй! / — Блядский Паркер. — в конечном итоге Тони, конечно, срывается — пьёт много виски и кидает бутылки и стаканы в стены. Орет в пустоту и швыряет все вещи, стоящие на досягаемых поверхностях. /Питер хочет ему что-то сказать, дотронуться, успокоить, но это все бесполезно. Ему кажется, что внутри он весь в иголках, которые прокалывают насквозь каждый миллиметр его тела, и Питеру больно даже дышать. — Не выражайтесь, Мистер Старк. — выдавливает он из себя, сглатывая ком./ Ему бы опомниться, научиться жить дальше, игнорируя пульсирующую боль в районе грудины и тихий-тихий голос Паркера, отпечатавшийся в его сознании непозволительно четко, но он делать это откровенно ебал. Ведь пить приятнее, чем учиться контролировать свои эмоции. Тони осознаёт, что дошёл до точки невозврата, когда падает на колени, жмурит глаза от жгущих веки изнутри слез и понимает, что чувствует почти фантомные, но холодные прикосновения к плечам. /Питер касается пальцами его плеч и охает, когда понимает, что хоть что-то чувствует./ — Ты рехнулся, Старк. Рехнулся. — он посмеивается почти безумно, трогая места, на которых чувствуется необъяснимый холодок. /У Старка пальцы тёплые, они проходят сквозь его руку, но Питер чувствует и радуется, переставая дышать. Запоздало до него доходит, что там, по другую сторону, Тони тоже что-то понимает./ Действительно, если он физически чувствует того, кого физически просто больше не существует, — он словил горячку или ещё бог знает что. Тони борется с глупым желанием поговорить с Питером, убеждая себя, что ответа не получит (это вообще-то логично, он даже не Чародей с побрякушкой, чтобы верить в спиритические сеансы), но красноречия недостаёт и он проигрывает сам себе. До смешного глупо (или до глупого смешно — он ещё не решил). — Питер, знаешь, это полный бред. — он начинает говорить тихо, на выдохе в пустоту. — Но мне плохо. Если бы был хоть малейший шанс все исправить, один к четырнадцати миллионам, например, я бы его использовал, я бы… — Тони запинается, чуть мешкая, и пытается не плакать. — Себя выбрал вместо. Без колебаний, сомнений я бы добровольно в пепел обратился, чтобы ты только дальше жил, себя дарил, пусть даже не мне. Выдох прерывистый, и он впервые ставит на пол бокал, а не кидает куда подальше. Дуракдуракдурак. — Ты блядский, полоумный Мальчишка, Паук, знал? Если бы не это упрямство… ты хоть один ебаный раз мог засунуть свой подростковый максимализм вкупе с благородством глубоко в свою задницу? /Питер невольно улыбается: — Разве не за упрямство вы меня любили, мистер Старк? / Он психует, отшвыривает стакан, ударяет кулаками в стену. На языке неприятная горечь, а слова застревают комом где-то в горле. Знаменитое красноречие Энтони Старка пошло по пизде вместе со стабильным эмоциональным состоянием. — Чего распинаюсь вообще? Ты меня и живой не слушал, а сейчас даже стена разговорчивее. Тебя нет и ты меня не слышишь блять. /Ему хочется закричать, что слышит. Все прекрасно слышит, знает, понимает, что он тут. С ним. Каждый день, каждую секунду. Все слушает, впитывает, только и живет мыслями о том, что сможет услышать то же самое, когда Тони будет говорить, смотря ему в глаза, а не сквозь. Питер делает это порывом, просто прижимается к нему всем телом, как привык, и всхлипывает куда-то в затылок./ Холод от плеч распространяется по шее, ключицам и спине. Тони кажется, что он чувствует, как шевелятся волосы на его затылке. Пить пора завязывать — умом понимает, но в голове невольно всплывают воспоминания, как Питер обнимал его со спины, утыкался носом в затылок и размеренно дышал. Тогда он чувствовал тепло его тела, что всегда на пару градусов было теплее его собственного, ровно в тех же местах. Тони смешно от этого дерьма настолько, что хочется плакать. Дуракдуракдурак. Питера больше нет, а вот алкоголь есть и он шутит злые шутки. Тони понимает все предельно ясно, осознает, но все равно подаётся навстречу, вспоминает, какими холодными были плечи Паркера, когда он буквально рассыпался в его руках. Холод пробирается глубже, словно окутывает его со всех сторон и он промерзает буквально до костей. /Питер чуть улыбается и жмётся сильнее, хоть и понимает, что Старк его чувствует не больше, чем сгусток холода. Но это не важно, потому что он впервые касается чего-то и не проходит сквозь (даже Стрэндж был неосязаем, хоть и находился в одном измерении). За спиной он слышит хлопки сухих ладоней Стивена./ — Поздравляю, Старк. Ещё больше сопливых речей, и, возможно, ты сподвигнешь мои силы работать лучше в этой дыре, и я могу вытащить нас, чтобы больше не лицезреть этого. Тони вздрагивает, слыша голос Стрэнджа где-то за своей спиной. — Я люблю вас. — шёпот тихий, обдающий его ухо ледяным дыханием, но этот голос он узнает из миллиарда других, даже есть они будут шептать, орать или хрипеть. Он надеется, что в следующий раз он проснётся от таких слов, желательно сказанных в живую. Стрэндж же изначально знал, как достигнуть того самого исхода, одного из четырнадцати миллионов. Стрэндж там и он знает, что делать. — Я тебя тоже, Паучок.