Это было всегда: соулмейты, которых зовут видящими. В ночь, когда Солнцу исполняется двадцать один год, стоит закрыть глаза, как оно заснёт, а во сне увидит лик своей любви — Луны. И пока милое Солнце нежится в кроватке, стараясь запомнить каждую родинку и влюбляясь все сильнее, обреченная Луна видит перед собой огромное звёздное небо. Это красиво, в нем можно плавать и нельзя утонуть, но… Это лишь иллюзия, мираж, успокоительное для бедной Луны, которую ждёт либо счастье, либо гибель. После вещего сна, Солнцу предстоит за месяц отыскать свою судьбу, каждую ночь видя её лик и, возможно, если только повезёт, место, где искать. У Луны же каждое утро появляются неизвестные цифры на теле, и стоит подойти к зеркалу, как увидит она их наяву. На коже вечными шрамами остаются каллиграфические даты Солнца, что означают важные дни, те, которые оно никогда не забудет. В конце, в последний тридцатый день, на коже красной дорожкой появится имя, которое будет жить в сознании до последнего дня, ведь… Если за все это время Луну не найти — она погибает.
— Ну, надеюсь у него будет большой член! — звонкий голос Тэхена, что радостно поднял бокал мерзкого шампанского из соседнего супермаркета, и все остальные смогли, наконец, пригубить напитки. У Чон Чонгука день рождения. Совершеннолетие, если точнее. И все было бы круто: они бы нажрались, как и на прошлой неделе, возможно снова пошли бы на заброшенный пляж бросать Джина в воду, чтобы услышать как тот смешно верещит, а может просто включили бы ужастик и смотрели на то, как Намджун, испугавшись чучела с бензопилой, рассыпает попкорн по паркету и поскальзывается на нем же при попытке исправить ситуацию. Чонгукки обожает своих друзей, буквально души не чает, но сегодняшний день больше походит на похороны. Похороны чонгучьего детства. — Да ладно, завязывай трястись, нормально все будет! — нудит Юнги-хен, подливая себе вина и отползая подальше от уже изрядно принявшего Тэхена. — Может ты вообще и не видящий вовсе? — Реально! Ты думаешь, это у всех что-ли? — фыркает Тэ и тянется на другой край стола за пирожком на закусь. — Из нас всех тут только они сладенькими оказались, — длинный палец парня указывает на Джина, снова вопящего на Намджуна в коридоре, — а я, между прочим, был бы совсем не против… — Да, мы поняли, — Чон закатывает глаза и тоже делает большой глоток холодного алкоголя, постепенно вдумываясь. — Я бы мог этого избежать, если бы все мои предки не были бы видящими. Мать с отцом, бабка с дедом и по накатанной. У меня особо нет выбора, — он хмыкает, нервно ерзает на диване из светлой эко-кожи и кидает взгляд на свет фонарей за окном. Как же рано темнеет… — В любом случае не делай из этого трагедии! — Джун возвращается с уже изрядно потраханными мозгами (к сожалению, только ими), садится за стол и примеряет на себя любимую роль отца-всезнайки. Юнги медленно закатывает глаза. — Это же великое счастье, глупый ты ребёнок, люди мечтают о своих Лунах и Солнцах, а ты ещё и выделываешься, Господи, блять, Боже! — За языком следи, — встревает Джин-хен, усаживаясь рядом с лицом, не подразумевающим ничего хорошего. — Но он прав, Чонни, это твоя судьба и от неё никак не отделаться, — старший переходит на шёпот и удрученно добавляет, — я-то уж знаю, о чем говорю… — Ким Сокджин! Они сидят за столом с выпивкой ещё пару часов. «Сидят», правда, тут сказать язык не повернётся. Тэхён включил караоке на плазме Чонгука и начал под него как-то очень странно дрыгаться. Хоть ему и пытались объяснить, что делать нужно нечто иное, неважно — Тэ пьян и ему весело. Юнги все равно хотел было показать; спеть как надо, но вовремя одумался, придя к выводу, что концентрации алкоголя для такого тупого шага в его крови недостаточно. Джин и Намджун сначала пытались то Кима заставить сделать потише, то отобрать бутылку у Юнги, отчаянно играли заботливых папочек, ведь старшие как-никак. Честности ради, они быстро сдались и ушли куда-то в направлении ванной комнаты, Чонгук не разобрал точно. Зато он уж точно разобрал стоны, начавшие так бесстыдно доноситься оттуда. У Чона не было сил злиться, что-то там у кого-то отбирать и кого-то там укладывать спать. Спать, на самом деле, нужно было ему. Так что он медленно задувает свечи, пока все остальные отрубились по комнатам, загадывая у восковых палочек лишь одно — не оказаться Луной. Ведь если ты Солнце, то все просто: ты освещаешь путь, а если Луна… То ты медленно гаснешь. ***Чонгук бредёт по коридору, собирая ладонью пыль со стен и стараясь увидеть хоть что-то — в помещении темно. Он оборачивается снова, трогает своё лицо, убеждается, что все, что происходит реально и идёт дальше, не видя конца, не стараясь найти начала. В коридоре ни света, ни звука, словно белый шум в голове у Чона, он идет, медленно перебирая ногами, чувствуя, как что-то настигает его, как непонятная теплота прорывается сквозь вены и наливает сердце, Чонгук видит маленькие огоньки. Они везде и их много, осыпают руки и мгновенно врастают в кожу, растворяясь, заставляя её сиять и переливаться, ладони Чонгука словно светятся изнутри и это приятно обжигает. Огоньки начинают быстро кружиться, словно цунами, парень пытается уловить взглядом направление, непонимающе крутит головой, путается в ногах и чувствует такую эйфорию, что нельзя описать словами. Чонгук продолжает ждать. Из урагана серебряного света наконец начинает что-то складываться; у Чонгука ведёт сознание, мысли улетают, хоть их и не было вовсе, все, что он может, хочет и все, что он делает — это смотрит на свою Луну, которая окончательно проявилась среди миллиарда мерцающих огней. Его Луна красивая. Нет, не так. Его Луна красив. Это парень со светлыми, почти серебристыми волосами и большими карими глазами с зелёным отливом. Они щурятся ещё сильнее, становятся почти щелочками, но это происходит от умопомрачительно милой улыбки. У Луны большие, налитые губы, такие нежные, похожие на бархат, светлая кожа и чуть пухлые щеки, у него, у Луны Чонгука, озаряющий мир парня, смех. Уже ставшее любимым лицо смеётся так складно, так звонко и красиво, услада, музыка для ушей… Чон чувствует как плывет. Он глядит, как зачарованный, и хочет потрогать, ощутить всем телом, обнять, прижать, поцеловать, хочет овладеть и поставить миллион и одну метку, хочет сказать — мой, но стоит глупому Солнцу протянуть ладонь, стоит ему попытаться достать до своей судьбы, хотя бы немного ощутить привкус счастья, как она рассыпается, оставляя те же мерцающие огоньки.
Чонгук не успевает удивиться — он дергается и просыпается с одной мыслью — найти эту чертову Луну со смеющимися глазами и белесыми волосами, найти всеми силами. *** — Я солнце, ребят, прикиньте! — громкий голос Чонгука сверлит всем спящим головы, заставляя разлепить глаза. — Ты долбоеб, блять, — шипит Юнги, вылезая из-под Тэхена, которому, кажется, вообще срать, спит как ни в чем небывало. Хен хотел ещё что-то сказать вдогонку, но дошедшая мысль ударила быстрее. — Стой, серьёзно? Блин, поздравляю, ты не умрешь! — Ага, то есть, тот факт, что из-за меня может умереть он, тебя вообще не трогает? — ОН?! — Ну и кто тут был прав?.. — победно стонет Тэ, но тут же затыкается, получая подзатыльник от Юнги. Когда же все окончательно проснулись (Мягкие пальцы скользят по смуглому прессу, перебирая кубики и считая ребра. Металлические кольца незнакомца обжигают холодом, а гранатовый рубин, что заточен в одном из них, загадочно переливается в тени. Чонгук совсем не видит лица. Перед ним пелена дыма, огней и разврата. Он видит, только изредка, как чье-то обнаженное и такое прекрасное тело извивается сверху, то отстраняясь, давая хоть немного рассмотреть бледную, отдающую фарфором кожу, то снова прилегая к Чону, снова обладая им до последнего выдоха. Неизвестный сползает все ниже, поблёскивает узорным ошейником и специально выпячивает задницу в белоснежном белье, что было заметно буквально на долю секунды, пока дым снова не застелил собою взор. Спускается уже почти до возбуждения Чонгука, а тот готов кончить от одной лишней мысли. Чон не знает кто это, откуда и что сейчас будет происходить, но он думает, нет, он однозначно клянется, что сейчас отдал бы все за продолжение. Но незнакомец вновь отстраняется, оставляя за своими касаниями приятные покалывания и мерцающую платиновую россыпь звезд. Чонгук готов выть, и только хочет было коснуться, найти желаемое тело, убрать завесу тайны, как видит огромные карие глаза. Знакомые карие глаза с зелёным отливом и он видит налитые бархатом губы… Луна исчезает.
Чонгук просыпается с осознанием того, что больше не выдерживает. Он поправляет мокрую от пота подушку, обреченно вздыхает и опускает руку под одеяло. *** — Это полный пиздец, Юнги-хен, — ноет младший, скучающе пиная камешек, попавшийся под ноги. Чонгук решил начать исследовать все парки в округе на предмет серебристых волос и пухлых щёк, не все же без дела сидеть. На эту авантюру он еле-еле (даже с угрозами) уговорил мрачного, как буря, хена. — У тебя все разговоры уже об этом. Я, конечно, понимаю, что это очень непросто, и тому подобное, но всё-таки, — снова ворчит Юнги, заставляя младшего фыркать и качать головой. Они не для этого сюда приперлись. Мин устала трёт глаза и продолжает, — Господи, никогда не думал, что предложу это, но смотри — аттракционы. Хочешь пойдём на них? — Он показывает рукой на виднеющееся в дали за деревьями колесо обозрения и говорит тоном, которым разговаривают с детьми малолетними, но Чонгуку как-то все равно. Он внимательно следит за взглядом хена и тут же чуть не подпрыгивает от радости. — Ого, никогда их тут не видел! Круть, погнали, — Чонгук верещит как ужаленный, хватает Юнги и тащит того прямо по аллее, спотыкаясь о щебенку. Старший вопрошает про себя: какими же грехами он это заслужил. Как только они приходят в парк развлечений, первой в глаза бросается разноцветная карусель, на которой с наивной улыбкой и звонким смехом катается ребятня. Чон язвительно замечает, что это размерчик Юнги, и думает о том, что хотел бы в будущем иметь ребенка. Теперь, видимо, только приёмного. — Да ладно тебе, мать суррогатную найдёте, — Выдаёт Юнги, после паузы добавляя, — А может даже Джин согласится, — это Мин так подбадривает, когда замечает разочарованную мину друга. Тот смеётся, толкает хена в бок и идёт дальше, надеясь найти все же что-нибудь интересное в этом парке. Они проходят мимо кафетерия, вдыхая носом запах только испечённого чурроса, облизываются, но купить ничего не успевают — Чонгук заприметил огромную башню с то падающей, то поднимающейся круглой кабинкой, рассчитанной человек так на десять. Юнги тоже её видит и начинает молиться, чтобы эта хуевина, возведенная явно для людских изощренных пыток, показалась другу скучной и неинтересной. Когда последний побежал на кассу за двумя билетами, Мин в который раз убедился, что Бога нет. — Ну давай, это выглядит весело! — радостно орет на ухо Чон, чтобы заглушить писки людей, уже испытывающих это «веселье» и забавно топчется на месте. — Бля, да не пойду я, даже не уговаривай, — хен непреклонен, он качает осветлённой головой и складывает руки на груди в знак сопротивления. — Найди себе другого сострадальца. — А вот и найду, — обижается младший и действительно ведь находит. Чонгук упрямо встал около входа на аттракцион и уже было хотел начать предлагать второй билет каждому, кому хоть на вид было больше десяти, но удача подкралась к нему сама. Молодой парень, лет двадцати с хвостиком, подошёл сам и спросил, нужна ли компания. Незнакомец был симпатичным и со вкусом одетым, с кудрявыми волосами, цвета меди и навороченными кроссовками. — Чон Хосок, можешь звать меня Хоуп. Творческий псевдоним, — его голос был звонким, а энергетика такой активной, что, казалось, ещё немного и снесет своей волной позитива. Хосок не чествовал новое окружение и быстро находил общий язык. Так подумал Чонгук, стоя в очереди с новым знакомым, что уже о чём-то увлеченно болтал. — О, рисуешь? Поешь? — перебивает Хоупа Чонгук. — Не угадал, — Хосок снова улыбается и разводит руки. — Танцую. — Круто, — Чонгук искренне рад за нового знакомого. Танцы его маленькая, мало кому известная страсть. — А что это ты тут один? — Да должен был с другом пойти, соседом, если точнее, но мы разругались, — парень чуть поникает и голову вбок клонит, взглядом падая на Юнги, что стоит поодаль, зависая в телефоне и ждет, пока сможет услышать истошные крики друга и заснять это на камеру. — Оу, из-за чего, если не секрет? — не то, чтобы Чону прямо интересно, но отвлекаться от снова накатывающих мыслей о Луне надо. Ему вдруг начинает казаться, что парк походит на тот из сна. Гук трясёт головой, словно это может помочь. — Да он просто из этой видящей шайки. Вот возраст стукнул, все, гонка началась… Теперь истерики дело не по делу. И только Чонгук широко раскрывает свои чернющие глаза, хочет завопить, хочет спросить: «А может быть», калитка открывается и толпа народа просто сносит их двоих, заставляя быстрее занять свободные места на аттракционе. Он спросит, обязательно, он спросит, какого цвета волосы его соседа и какие его губы на вид, но это потом, а пока он безудержно кричит на радость Юнги и не пытается ловить вылетающие мысли из головы. Он забывает. Окей, он просто забывает и нереально, просто бесконечно корит себя за это. После головокружительной поездки парни выходят с поднятым настроением и испорченными прическами, сразу осыпая подошедшего Юнги прилагательными, описывающими этот невероятный опыт. Юнги же успевает только кивать и хихикать на наивную, такую ребяческую реакцию Хосока. Тот же то смехом заливается, то руками машет — описывает полученные эмоции, в конце зашкаливающий адреналин отступает, необузнанное веселье тоже и он дарит Мину чуть смущенную улыбку, которую тот сразу же ловит своей. Чонгук будто чует в этом неладное (не часто видишь, как Юнги пребывает в хорошем настроении, да ещё и улыбается) и напрочь забывает обо всем спросить. Когда Хоби видит своих знакомых, бегло прощается и убегает, даже не оставляя номера, становится уже поздно. Вот же блядство. *** Чонгук уверен, это был он. Вот процентов так на миллион, готов делать ставки, что тот невысокий парень в чёрной кепке и рваной джинсовке, запрыгивающий в последний автобус Чона, пока тот стоял с открытым ртом, был его Луной. Потому что Чонгук почувствовал. Его словно током шибануло, слабеньким таким, но уверенным, когда он бежал за своим транспортом, обгоняя прохожих, в том числе свою, как оказалось, Луну, цепляя ту плечом. Невесомо так, почти не касаясь, только вот мышцы словно перестали наливаться кровью и все процессы жизненные замедлились. Когда парень остановился, ловя неприятные ощущения и пытаясь разобраться, было уже поздно — герой его сновидений ускоряет шаг и запрыгивает в почти закрытые двери. И Чонгук мог бы оправдать скачок напряжения в сердце быстрым бегом, а все остальное неприятным совпадением, но стоило прядке знакомых светлых волос появиться из-под козырька кепки, видящий громко взвыл со страдальческим эхом. Гук опять проебался. *** — Ну что, это, скажешь, тоже нормально? — недовольно шипит Джин на своего парня, чуть ли дым из ушей не льёт. — Не очень, но что я могу сделать? — отвечает он, сидя в пол оборота, взглядом сверля дверь младшего друга. — Почему вообще я всегда виноват?! — Не переводи тему, — отмахивается Джин и запрокидывает голову на спинку дивана. — Надо решать что-то, причём срочно. — Да ничего мы не решим, — Намджун резко встаёт с насиженного места, отчего его Луна дергается, нервно кусая губу. — Он должен это сделать сам. Сам найти или сам облажаться, — на эту реплику Джин только фыркает. Чонгук не облажался. Так считали все. Они понимали, что парень делает все, что может, и что, казалось бы, не может, тоже. На двадцатый день он оббегает пол города, расклеивая объявления, заставляя детей подходить и спрашивать о красавце с белесыми волосами у прохожих за пару конфет. Вечером он приходит злой и неудовлетворенный, Чонгук чувствует, что это ему не поможет. Половину двадцать второго дня он жалуется на то, почему люди не придумали никакого сайта или платформы для видящих. Это было бы так полезно! Проснулся ты с меткой — закинул фотку шрама на сайт, а если во снах видишь чье-то лицо — просто опиши человека и сиди листай анкеты. Джин покорно кивает на каждое его слово и думает, что смысл в этом точно есть. На двадцать пятый день он заходит в каждое кафе по дороге до кинотеатра, где должна была быть Луна на прошлой неделе. Он в себе уверен, ведь во сне Чонгуку удалось рассмотреть дату на билете. По приходу, молодого парня с красивыми губами и сладким голосом никто не помнит, а на самого Чона странно смотрят, но тому плевать — он продолжает копать в никуда. В двадцать седьмой день друзья силком вывели его на воздух, потому что предыдущие сутки тот сидел безвылазно дома, глотая снотворное в надежде что-то да рассмотреть. И вот кто знает, эффект ли это от таблеток или уже больное воображение Чона, но снилось ему совсем не то, что было бы полезно и хоть как-то помогло в поисках. Вместо этого ему снилось, как они с Луной страстно трахаются на его кухне, разбрасывая одежду и сшибая вещи со стола. Чонгук с рыком подхватывает его за бедра и сажает на холодную столешницу, отчего у раскрепощенного и такого мягкого парня проходят мурашки вдоль позвоночника. Его любовь стонет так возбуждающе, а прогибается так сильно, что Чонгук готов кончить просто наблюдая. Видящий вдалбливает свою Луну в стол, берет прямо на полу и заканчивают они в спальне. Но никому, к сожалению, совсем никому неизвестно, что было потом, ведь к вечеру Джин, Намджун и Тэ находят его постанывающего и с совсем не утренним стояком на диване в гостиной, будят и заставляют пойти в душ. И сейчас, в тридцатый день, Чон Чонгук убит. Он снова лежит у себя, на этот раз не засыпая. Лежит практически бездыханно и только смотрит в никуда, считая. Он считает секунды. Минуты, часы, считанные моменты до гибели. До гибели их обоих. Осталось семь часов, две минуты и пятьдесят одна секунда, а в голове у Чонгука ничего. Так же, как и в его снах. Намджун говорил, что быть так не может. Что когда-то да приснится то, что должно. Чон должен был увидеть подсказки, просто был обязан. Но он не увидел, за что ненавидит себя, за что он мечтает поскорее со всем покончить. Со всем этим. Но кое-что Чонгук все же увидел. Даже не увидел — услышал. Кое-что важное. Настолько важное, что сейчас оно служит оплотом того, что парень не наглотался снотворного и не проспал последние мгновения. Пак Чимин. Имя. Он знает имя своей судьбы. Может произносить его тихо, может кричать и чертить на стенах, может пойти в ближайший тату салон и набить его везде, на каждом миллиметре кожи, но… Но вместо этого он просто лежит и смотрит в белый потолок, беззвучно катая «Пак Чимин» по языку, понимая, что уже через семь часов это имя будет для него табу. Ещё через час Чонгук понимает, что забыть он не сможет, а жизнь перестанет пылать былыми красками. Он понимает, что будет всегда любить человека, лицо которого видел лишь во снах. Чонгук будет любить его вечность. Вечность и ещё столько же. Безумно, остервенело, не щадя себя, не смотря на других. Он думает, что не сможет прожить и дня без Пак Чимина, и он, вы знаете, он прав. Чонгук представляет, что стоит открыть глаза в тридцать первый день, стоит только лишь понять, что Луны больше нет и мир падет, оставляя лишь серую пелену и унылые лица, не оставляя там самого Чона. Он уйдёт. Уйдёт за своей любовью, и в этом он клянётся. Чонгук сдирает кожу в кровь, когда расцарапывает себе руки и плечи. Он почти доводит себя до изнеможения, Чонгук хочет выть волком, лечь и умереть, никогда больше этих глаз во снах не видеть, потому что надоело. Как же, блять, надоело. Он устал видеть свою любовь, свою настоящую, искреннюю любовь с такой красивой улыбкой, что желание вскрыться доходит до абсурда. Он не может больше смотреть на то, как его любимый, его самый лучший и единственный страдает из-за своей же судьбы. Это больно. Больно и до кошмара злит, ведь… Солнце бессильно, оно делает все, но вместо чего-нибудь дельного, Чонгуку сновидения показывали как сейчас, именно в эту ночь, Луна не ложится. Он сидит на кровати в своей комнате, стены которой оклеены забавными обоями в полосочку и плачет навзрыд. Молодой видящий осматривает метки и слезы снова накатывают, ведь он тоже безумно любит своё Солнце. Так же сильно он любит, как сильно ему страшно. А ещё Луна Чонгука любит жить. Именно поэтому он плачет так отчаянно, что у Чона рвутся все нервы, последнее самообладание. У него обрывается вниз сердце и запирает легкие, Чонгук смотрит и не может шелохнуться, ведь теперь он выучил — не подходи. Нельзя. Нельзя трогать, обнимать, чувствовать, можно только смотреть и это убивает. Изнутри, снаружи, это сжирает Чонгука везде. Утром, после этого, Чонгук просыпается в слезах. Но утро было утром, а сейчас… У него есть пять часов и тридцать две минуты чтобы не остаться одному и не дать умереть другому. *** — Тэ, дай мобильный, — требует Чонгук, чуть ли не ногой отворяя дверь своей спальни и влетая в гостиную, где все остальные сидели и ждали завершения представления. — Чего? — он оборачивается, смотрит на друга секунд пять, замечает вспухшую вену и лопнувший капилляр в глазу. Тэхен громко глотает слюну и решает уточнить. — У тебя же свой есть, — после чего, в разрез своим же словам, тянет телефон. — Я его разбил. — Как? — подключается Джин. — Он же совсем новый. — В стену швырнул, когда посуда кончилась, - спокойно отвечает Чонгук, яростно стуча пальцами по клавиатуре смартфона. — Так вот почему я пью кофе из вазы, — язвительно хмыкает Юнги, закидывая ногу на ногу. — Лучше бы ты и дальше сидел у себя в селе, — шикает Намджун, осторожно наблюдая за трясущимися руками Чона. — С каких пор Тэгу это село, — заводит свою песню парень, который действительно уезжал на предыдущую неделю, чтобы не видеть как мечется и страдает его друг. В ту же секунду, когда Джун хотел парировать, глаза Мина расширяются и он вскакивает с кресла, выставляя вперёд руки. — Эй, эй, Чонгук! — Конченное дерьмо! — срывается на крик брюнет и откидывает айфон куда подальше, не заботясь о его сохранности. По запросу «Пак Чимин» выдало больше тысячи аккаунтов в фейсбуке. К телефону подходит Юнги, бросая на Чона осуждающий взгляд и заглядывает в экран. Лицо его вытягивается. — Стой… Как, повтори, его зовут? — голос дрожит, а глаза мечутся, все остальные перевели внимание на Юнги и молчали. — Пак Чимин, — выдыхает Чонгук, тоже, совсем тихо, боясь, что сейчас произойдёт неизбежное. — Набирай номер… *** Ебанный, блядский Мин Юнги. Чонгук не знает кого разорвать первым: Юнги, себя или Хосока, который своим веселым голосом подтвердил, что все это время Чон был в двух шагах. Чонгук зол не на шутку, он готов убить кого-то. Мин Юнги так вообще желание закопать где-нибудь подальше, гребанный придурок! Он все же взял тогда телефон у Хоупа. Взял и молчал, уезжая в свою деревню, напрочь забывая о такой проблеме как Чон Чонгук и мило переписывался со своим новым дружком, оправляя забавные картинки. Даже когда тот вновь упомянул своего нерадивого соседа с кучей меток на теле, Юнги снова мимо ушей пропустил, продолжая надеяться, что Гук справится и сам. Сейчас Чон бежит на остановку, чуть не сшибая прохожих, не догадывающихся о том, что на кону стоит чья-то жизнь. Он несётся сломя голову, бежит за последним автобусом, показывая водителю адрес квартиры Хосока и, Боги, только бы он был дома, Чимина. Когда тот кивает, Чонгук садится на свободное сидение, не пытаясь успокоится, времени остаётся час. До места назначения он добирается за тридцать минут, Чонгук трясётся и непослушными пальцами открывает навигатор. Он почти не надеется успеть, терпеливо глотает слезы и снова ускоряется, найдя в поиске нужный дом. При лучшем раскладе он доберется за полчаса… Дерево, качели, ларёк с мороженым... Чонгук уже слабо видит, куда бежит, времени осталось пять минут. Он огибает последний дом и все, пункт назначения. Звонок в домофон, дверь открыта. Заходит внутрь, квартира на первом этаже, он нажимает кнопку звонка и достаёт телефон, ещё минута. Дверь наконец-то щёлкает и перед Чонгуком взволнованный Хосок, которого он придушит потом, оглядывает коридор – никого. Снова сморит на голубой экран. И…Время вышло.
Все, это конец. Финал большого кино, хэппи энда не будет, а герои умрут в один день. Где-то на улице разбивается бутылка, осколками разлетаясь по асфальту. Чонгуку хочется разбить себя и выкинуть на ближайшую помойку. Он стоит, шатаясь, еле держится на ногах и за комод хватается. Хочет сесть и раствориться на кучу пылинок, хочет посмотреть, заглянуть хотя бы одним глазком в гнетущую неизвестность чужой квартиры, но… Но не уверен, что сможет вытерпеть увиденное. Он хочет уже уйти, закрыть эту чёртову дверь, опечатать квартиру, Хосока, дом и улицу в целом, чтобы никто, никто и никогда не смел туда заглянуть и увидеть остатки опрометчивой надежды. Чонгук сейчас хочет лишь остаться блуждать по ночному Сеулу, надеясь, что какой-нибудь пьяный водитель не справится с управлением, а врачи все разом окажутся пьяными и безрукими, главное — абсолютно бесполезными и ни на что не способными. Как и сам, оказывается, Чон. Он хочет, так сильно хочет захлопнуть дверь перед носом Хоби, чтобы тот знал, чья это вина, чтобы тот сожрал себя, Юнги и всех остальных причастных, Чонгук так хочет кого-то ненавидеть... Кого-то, кроме себя. И он бы действительно все это сделал, он закрыл бы собственноручно свою крышку гроба, если бы не… — Чонгук?.. Те волосы и те глаза, уставшие и вымученные, но, поверьте, счастливее их существовать не может. Солнце в ступоре и абсолютном онемении смотрит на Чимина. Медленно закрывает и открывает глаза, думая, а может снова сон? Изучая взглядом изнеможенное лицо, что радостно улыбается, чьи глаза начинают гореть ярче, Чонгук ищет подвох, изучает каждую детальку недостающую в пазле, выискивает объяснения, но он знает, точно знает, что это, без сомнения, ловушка. Уже открывает рот чтобы возразить, но…Чон замечает настенные круглые часы, висящие в комнате…
Сердце делает умопомрачительный кульбит и возвращается на место, словно планету в секунду обогнув, заставляя парня выдохнуть весь воздух из легких и кинуться навстречу своей Луне, прижимаясь, почти впитывая его в себя, забирая без остатка, присваивая и безукоризненно отдавая себя. Земля уходит из-под ног, заставляя колени дрожать, а маленькие ладошки, что не давали покоя во снах, лежат на его талии, и они, такое ощущение, что могут согреть вселенную.Чонгук счастлив, а ещё Чонгук полный идиот, ведь часы его всегда спешили на пять минут.