"Ваше имя"

— Ваше имя? — Татьяна Родная. — Род занятий? — Изучение морского дна. — Место работы? — Компания «Тиктанит» В серое пасмурное утро трое мужчин и девушка сидели на просторной кухне дома где-то на окраине города. На улице шел мелкий, редкий, мокрый снег. Напольные часы тикали, раскачивающимся маятником. Мужчина в петле галстука, сидя напротив не накрашенной девушки, делал пометки в блокноте и следил, записывает ли маленький диктофон, лежавший между ними. Небольшая кипа бумаг по левую руку от него была перетянута бечёвкой. Девушка держалась холодно, холоднее термометра за окном. Непринужденный, почти безжизненный её взгляд буравил серебристый галстук мужчины напротив. Второй мужчина сидел в стороне у стены столь тихо и неприметно, что между стеклянной дверью во двор и кухонным белым шкафом его можно было и вовсе не заметить. Еще один джентльмен полунепринуждённо, облокотившись на столешницу, единственный потягивал предложенный ему кофе. Серебристый галстук поднял взгляд с блокнота и водрузил его на девушку. — Вы были знакомы с Доктором Доном Уолшом? За окном рванул резкий ветерок, и ветки деревьев зацарапали по старой обшивке крыши. Девушка сглотнула. Никто кроме нее не услышал, да и не мог услышать, как предвестники слез затрещали в ее висках. — Да, — моргнув, все так же холодно, но уже более оживленно ответила девушка, посмотрев на человека, сидящего в стороне. — Не могли бы вы рассказать о нем? Девушка промолчала, она смотрела на мужчину у шкафа, на его короткую стрижку, скудные черты лица и пустой, почти мертвецкий взгляд. Почему он привлек ее взгляд? Скучный, пустоголовый, может телохранитель или прислуга, а вдруг за стеклянным взглядом скрывается что-то… — Что вы знаете о Докторе Доне Уолше? — спросил серебристый галстук. — Зачем вам мой рассказа? — моргнув, она перевела взгляд на него. Теперь помедлил ответить галстук. — Расследование, дело скрупулёзное, когда речь заходит о… — Когда речь заходит о смерти известного ученого, — человек у столешницы поставил кофе, взял стул, поставил его спинкой к столу и, облокотившись на него, сел, — работавшего в многомиллионной компанией, — он все время делал фальшивые нажимы на последние слова, — конкурирующая с другой многомиллионной компанией, — объяснялся он тоном преподавателя в детском саду, — нам приходится рассматривать картину со всех точек зрения, дабы удостовериться, — он снова сделал паузу, — чтобы ни дай Бог это не был случайный случай. Серебристый галстук всеми фибрами души сдерживал негодование в сторону перебившего. — А, следовательно, — он смотрел ей в глаза, — мы должны расспросить всех участников экспедиции «Восход-на-заре». Взгляд их, воссоединившись в одно целое, напоминал веревку в игре «перетяни канат», где каждый тянул из другого что-то сокровенно. И в этой битве победил джентльмен. Таня потупила взгляд. — И так, — джентльмен взял папку из кипы бумаг, достал из нее фотографию и положил ее перед девушкой, — Как бы вы описали Дона Уолша? — Хочется сказать, что каждый из вас проделал большой труд, каждый трудился в поте лица и каждый из вас достоин тех денег, которые компания нам обязательно зажмет по возвращению домой, — зал усмехнулся, но скорее от вежливости, нежели искренности, — но вот я уже выдал вам причину, по которой хочется, но не стоило бы это говорить, и я уже выгляжу идиотом, — народ не устоял перед словом «идиот», — Но давайте попробуем о хорошем, — мужчина с легкой лысиной на затылке пристально осмотрел комнату с низким потолком, — Зачем мы суда притащились? Зачем сорок первоклассных ученых, — он помедлил, — и Артём Крачевский, — он указал на брюнета среднего возраста и гоповатой внешностью. Все, кроме Артёма Крачевского, оценила шутку, — Я шучу, конечно, не обижайся. Зачем сорок с лишним ученых проплыли столько миль в глубь Тихого океана, зачем бизнесмены и богатеи оплатили им корабль, оборудование, питание и еще многое и многое… Зачем были потрачены три лимона американских свободных, толерантных долларов? Я вам отвечу, — оратор выдержал наигранную театральную паузу, — Любопытство. Камень преткновения настоящей личности. Той же личности что заглядывала в дуло пистолета, плевала с балкона десятого этажа вниз, а приезжая в деревню, — он замедлил ход мысли, — легонько наступало на грабли. Да. Любопытство привело нас суда. Чтобы мы посмотрели на то, что не видел еще никто. Чтобы мы стали новыми Армстронгами, но только если Нил, — он поднял палец вверх, — мечтая, смотрел вверх, то мы делаем тоже, — он указал пальцем вниз, — но смотря в прямо противоположную сторону. Да, друзья. Скоро, со дня на день, мы вот-вот войдем в историю, о нас буду читать, писать, думать, говорить и лишь только за одну единственную мелочь, — он затих, — Леди… Джентльмены… — опять наигранное затишье, — Весь мир противился этому, но уже завтра вы, мы с вами увидим невиданное, услышим неслыханное, вообразим не вообразимое самым конченым наркоманом… Мы соберемся с силами, вдохнем поглубже и с онемевшими и холодными руками воззримся на красоту и необъятность нашей возлюбленной… Марианской Впадины! Вверх полетели бокалы, стаканы и стаканчики. Низкое, серое, освещенное тусклым производственным светом помещение было битком набито веселым людом. Смех, крики, хлопки, все сумбурно смешалось, как и толпа, накатывавшая друга на друга словно волны. Никого уже не смущала духота и давка, все были веселы на должное количество градусов в крови. Человек спустился с самодельной трибуны и к нему тут же пристали двое веселых. — Уолш, это было, — махнув рукой, собеседник покачнулся, — сильно. — Спасибо, Доктора Шарма. — Зови меня Индра, мальчик мой, — он похлопал Дона по плечу, — Ты знаком с моей эм… — Доктора Шарма напрягся, уведя глаза к бровям, — Жена… сестра… Свояченица! — Он указал на игриво улыбающуюся девушку рядом с ним, — Еду я на поезде в Локвуд-Террас. Читаю последние новости, — перекрикивая шум толпы, Индра орал своему собеседнику прямо в ухо, — как вдруг открывается дверь и появляется она, — он ткнул девушку в плечо. Вторая его рука с бокалом лежала у нее на плече, приобнимая даму, — Смотрит на меня, я на нее. И она такая. Ик! Говорит: — Доктор Индра Шарма? Я говорю: Да. А вашу жену зовут Хоран? Звали, покойся она с миром, говорю я, уже заинтересовавшись. У нее еще родители были в разводе. Откуда вы столько про меня знаете? удивляюсь я. И представь себе, эта милейшая особа, эта милая милашка сводная сестра моей покойной милейшей жены, — Доктор Шарма снова покачнулся, но девушка удержала его на ногах, — Кхм, прошу прощения, позвольте, в конце-то концов, представить вам Татьяну Родную. Относительно молодые люди обменялись игривым взгляд. — Вам, наверное, уже хватит, — подала голос девушка. — Не переживай, я еще способен стоять прямо, — рискнул выпрямиться Доктор Шарма, — видели бы вы Доктора Лиама, бедняга, — Индра резко перешел на еще больший ор, — Отрубился прям посреди палубы! — он направился в толпу, — Ха-ха, унесите его там кто-нибудь! — Кхм, — кашлянул Дон. — Приятно познакомится, Доктор Уолш, — девушка протянула ему свою мягкую руку. — И мне, Татьяна Родная, — теперь они оба заигрывающе улыбались, — Как вас занесло на этот корабль? — Ооо, — протянула Таня, — Я вообще-то тоже доктор наук. — Да что вы говорите? — Да, — подхватила девушка. — И что же вы изучаете? — подперев голову рукой, спросил Дон. — О, я изучаю всякое, — девушка приблизилась, — разных типов подводных существ, например. — Типов значит, — многозначительно высказался Дон, приблизившись в ответ. — Да, — примкнула она к его рукам, — Хитрых, скользких, незаметных, — его руки уже обнимали ее спину, — красивых, веселых. — И что вы думаете о них? — среди вони тесного помещения он почувствовал запах ее дыхания. — Они очень, очень, — она обняла его, — обаятельны. — Кто одобрил попойку на корабле накануне столь ответственного мероприятия? — поинтересовался джентльмен, сделав еще глоток остывшего кофе. — Это все Дон, — на секунду она перевела взгляд на джентльмена, — они с капитаном как-то нашли общий язык, а мистер Дуччо сам был рад нашим успехам и был только За. Хм, — усмехнулась она, но улыбка быстро съежилась обратно, — Но он так и не узнал, что пили мы тогда не только шампанское. — У нас есть ваши свидетельства, — серебристый галстук вынул из кипы бумаг папку, — на счет подготовки к погружению и ваших обязанностях в самом процессе, но… — Но нам бы хотелось, — продолжил джентльмен, — услышать более развернутый рассказ к моменту первых неполадок. Если учесть, что коэффициент надежности равен полтора, то на одиннадцати тысячах метров батискаф будет в такой же безопасности, как подводная лодка на своей обычной глубине. Тем не менее, вначале имело смысл совершить одно-два погружения без экипажа. Инженеры из фирмы Круппа приняли заказ на новый батискаф. С каждым приездом в Эссен им показывали новые части, знакомили с результатами испытаний, демонстрировали макеты — работы продвигались семимильными шагами. Стальные болванки и выкованные части гондолы переходили из цеха в цех, от одной бригады к другой. В Кастелламмаре рабочие продолжали строить батискаф, несмотря на объявленную забастовку, в Эссене они приходили в цех, несмотря на эпидемию гриппа. Внутреннее оборудование для гондолы были заказаны в Швейцарии, на заводе в Веве. Изготовлением научного снаряжения занималась прекрасная группа техников под руководством— инженеров Фуйю и Пульезе, это был для них непривычный заказ, тем не менее все было выполнено четко и в срок. Едва ли не в каждом кубическом сантиметре объема гондолы помещался прибор, в пространстве менее чем в четыре кубических метра разместили несколько километров кабеля. Когда в Эссене все было закончено, а из Швейцарии прибыло заказанное оборудование, можно было приступать к монтажу. На ряде фотографий и схем батискафа Таня максимально подробно на сколько могла описала всю его конструкцию. Корабль состоял из сферы «гондолы», с радиусом в пару метров, прикреплена она была под корпусом, формой ближе к длинному цилиндру. Экипаж размещался в гондоле, сам цилиндр служил главным образом резервуаром для бензина. Система погружения и всплытия состоит из двух бункеров со стальной или чугунной дробью. В самом узком месте установлены электромагниты, под действием магнитного поля дробь как бы «затвердевает», при отключении тока она высыпается, плавучесть батискафа увеличивается, снижается скорость погружения или начинается всплытие на поверхность. Сами бункеры удерживаются в корпусе поплавка электромагнитными защёлками, при отключении электрического тока или при разряде аккумуляторов происходит аварийный сброс бункеров. Они сидели уже пару часов. Татьяна рассказала следователям весь процесс подготовки. Ее действия, действия ее коллег и об обязанностях Доктора Уолша. На борту батискафа «Триест» их должно было быть двое. Швейцарского океанолога Жака Пиккара в самый последний момент не допустили к погружению. Разумеется, Пиккар был немножко слишком раздосадован. В первых числах ноября «Триест» был собран. В десятый раз его извлекли из люльки и спустили на воду. Поначалу для общей проверки они совершили маленькое погружение на… — Десять тысяч километров, готовлюсь сесть на дно, — Дон включил первый прожектор, — Есть вероятность, что здесь нет дна— в такой глубокой котловине оно может состоять из зыбкого неощутимого слоя, целой зоны взвешенных осадков, куда зароется батискаф. Таким образом, мы окажемся «в» дне, а не «на» дне. Кажется, русские на Витязе пытались сфотографировать такое дно, у них получилось, Дитц? Дон бросил взгляд на приемник висевший справа чуть выше головы. — Кажется, нет, — загудел динамик и резко замолчал, — фотоаппарат погружался в кашеобразную массу дна, — обрыв, но через минуту, — «Челленджер-2» брал пробы грунта в тысяча девятьсот пятьдесят первом не далеко от нас, вроде нас ждет мягкий… Батискаф тряхануло, от чего Дон подскочил на месте, связь прервалась, на секунды выключился свет. — Триест вызывает Льюиса, — нажав кнопку ультразвукового телефона, отчетливо проговорил Дон, — Триест вызывает Льюиса, Льюис, ответьте, прием. Ответа не последовало. Краем глаза Дон отыскал свой диктофон и положил его на пол, дабы не разбился, если вновь тряханёт. — Это точно не дно. Устойчивость в норме. Никаких инородных звуков. Состояние… нормальное. Не знаю, что вызвало взрыв, но батискаф готов к дальнейшему погружению. Стрелки манометра продолжили вращаться. Руки Дона вспотели. Неожиданно для самого себя он почувствовал себя очень одиноким. — Льюис вызывает Триеста, Триест, ответьте. — Слышу вас Льюис, — чуть ли не засмеясь ответил Дон, — Боже, ребят, больше не надо так драматично уходить. Давление свыше ста килограммов на каждый из ста пятидесяти тысяч квадратных сантиметров гондолы. Эхолот дна пока не видит… О черт! — Дон приблизился к эхолоту, тот не подвала признаков жизни, — Сколько он уже выключен? Дон, понажимал кнопки, проверил провода, уже полез за инструментами, как вдруг механизм вжукнул, пискнул, загорелась лампочка и из машины полезла бумажная лента, тут же на ней появилась маленькая, но значительная черточка. — Льюис! Дно! — тонюсенькая закорючка была такой красивой и милой, что Дон чуть ли не проникся к ней чувствами, — Восемьдесят метров, Люьис! — как же он был рад. Подавшись вперед, он посмотрел в иллюминатор и в самом деле увидел отблеск дна. Внимание его тут же отвлекла креветка, решившая поприветствовать покорителя морского дна. — На часах ровно час дня и шесть минут, леди и джентльмены, Дно Марианского желоба! В момент приземления поднялось облачко тончайшего ила. Вместе с илом взору Уолша в свете прожектора увиделась самая настоящая рыба. На такой-то глубине! — Дитц, вижу кустистую рыбу, похожа на ската, тридцать сантиметров в длину, пятнадцать в толщину. Я знал, что давление не помеха для жизни! У нее… эй, стой! Рыбка уплыла, но в памяти Дона она отпечаталась на веки. — Пара выпуклых глаз, жутковато выглядит. — Мы слушали всем экипажам его, — Таня гладила собственные руки, — рассказ с самого дна Марианской впадины. Серебристый галстук быстро делал пометки в блокноте. — Все мы на борту корабля на минуту словно оказались там, вместе с ним, он был так… возбужден, — слезы снова подступили к глазам, — Креветки, рыбы, само дно… — По мере рассказа девушка и не заметила, как по ее щеке потекла маленькая, чистая слезинка. Она повторяла его слова, ей было грустно и радостно одновременно, лицо ее улыбалось, а глаза горевали. Это была одна из тех счастливых историй с самым грустным из всевозможных концов. — Эй, на дне! — послушался из приемника женский голос, — Как там дела? — Лучше всех, — Дон был рад слышать ее голос, уж, что он любил больше всего так это делиться с ней своим счастьем, — Я делаю последние измерения и поднимаюсь, буду часам к пяти, готовь ужин. — У меня для тебя есть особое блюдо, креветка ты моя. — Тань! — усмехнулся Дон, — весь экипаж слышит наш разговор, — из приёмника донесся обрывок мужского смеха. — Уолш, — это был, очевидно, лыбящийся Гордон Лилл, — Когда там тебя ждать? — В пять я должен подняться на поверхность. — Хорошо, ты выяснил, что послужило причиной взрыва? — Ээ… да, — он посмотрел вверх, — плексигласовый иллюминатор треснул, не выдержал разницы давлений внутри и снаружи шахты. — Стоит принять меры? — Нет, беды никакой, много шума не из-за чего. — Уверены что шум вызвало именно иллюминатор? — Определенно. Я поднимаюсь. — Вас понял. Дон медленно повернул рубильник электромагнита, железный дождь забарабанил о дно. Снизу поднялось густое облако, на какое-то время он ослеп, но вот батискаф оторвался от поверхности, покрытой толщей мельчайших диатомовых скелетов. Гондола плавно плыла вверх. Туман рассеялся, и Дон на последок наслаждался видами глубочайшей точки морского дна. Он, наконец, ощутил абсолютный покой, столько препятствий было преодолено, столько сил потрачено, столько пота пролито. Он вытер мокрые от нервов руки об штаны. Сейчас ему не хватало только Тани, сидящей рядом, ее головы на ее плече, чтобы они вместе созерцали прощающееся с ними дно. Прожекторы уже были отключены. Когда ее снов посетят? Когда снова она увидит восторженный взгляд глупых человечков. Она снова погружалась во мрак, беззвучно приглашая путников вновь посетить ее тайный… Батискаф тряхнуло, да так что Дон отлетел к противоположной стороне гондолы. Стрелки манометра резко замерли. Скрежет протянулся по всему кораблю, замигал свет. Гондола накренилось. — Триест?! — послышался голос. Дон шагнул к телефону и нажал кнопку. — На связи! — проорал напуганный подводник. — Что случилось? — Не знаю, мы встали, батискаф накренен… — он не знал, что еще сказать, что-то произошло и это нагнало на него панику, которую он еще не ощущал. Что-то неизвестное, темное, мрачное, абсолютное схватило его и не хочет отпускать из темных глубин, сам дьявол пришел за его душой… — Дон, прожекторы, мы явно за что-то зацепились. … здесь он и умрет, во мраке и страхе, в тишине. Дно приняло его и более не отпустит. — Дон! Прожекторы! Чтоб тебя! Включи прожекторы! Прожекторы. Да. Прожекторы. Уолш нажал кнопку и, включив все три, прислонился к иллюминатору. Темнота, одна темнота, ничего больше не было в его мире, он посмотрел в другой иллюминатор, но увидел пустоту, он перешел к третьему, вгляделся и снова лишь серость. Серость? Это был тот же мрак, но какой-то отчетливый. Ясный. Ясный мрак, как это объяснить? Дон вгляделся в бездну, и бездна вгляделась в него каменным взором. Старый как мир, хранитель покоя и равновесия, бог смерти и вечности — риф. Изогнутая скала, чуть ли не арка каким-то чудом спрялась от эхолота. Он не проверил досконально, что было причиной встряски тогда, при погружении, а она напомнила о себе в самый последний момент. Теперь она схватила его, обиженная тем, что он не проявил ей должного внимания тогда. Теперь скала злиться на него. — Уолш? Он не ответил, камень и серость сковали его у иллюминатора, в них он видел всю свою жизнь, свою пустоту, свою никчёмность, серость. Кто он, когда вечная скала решает его судьбу. — Уолш?! Она красивая. Она много жила, многое видела. Скала… скала… Скарлет… Хранительница, смотритель кладбища маленьких рачков и других подводных существ. Скарлет… она прибрала и его к своим уступам. Его место здесь. — Твою дивизию, Уолш, ты там?! Он на всегда останется здесь, он будет вечно со своей Скарлет, со свой повелительницей, с ней он будет вечно созерцать мрак и тишину. Он раб, пленник, теперь он часть ее мира, один из тысячи, из миллиона, из бесконечности, из вечности. — Дон?! Ты там? — чей это голос? Таня? — Пожалуйста, ответь! — это она. Дон оторвал взгляд от скалы и нажал кнопку телефона. — Тань? — Дон? Как ты? Что случилось? — Я… — он не знал что ответить, он так не хотел ее расстраивать, но она уже и так все знает, но тогда зачем спрашивает? — Дон, гондола накренена, это может вызвать серьезные последствия, надо срочно что-то делать! — ее голос был таким напуганным, никогда он не слышал такой Тани, но почему-то в этот самый момент он почувствовал, как сильно он ее любит. — Дон, отцепи балласт с нижней накренённой части. — Балласт? — Дона словно разбудили, он уже был в сознании, но все еще не воспринимал окружающий его мир. Всё, что было в его голове это образ девушки на корабле в одиннадцати тысячах километрах над ним. У нее такие милые… Сигнал тревоги заревел в полную глотку. Словно смачная пощечина шум зарядил по его мозгу и Дон окончательно очнулся. Балласт, перевес, повезет, если корпус выдержит трение об скалу. Он быстро сел на рабочее место и нажал первую кнопку. Цистерна открылась и вниз посыпалась железная дробь, корабль пошатнуло. Отлично. Второй балласт. Никакой реакции. Третий балласт. Батискаф не шелохнулся. Палец Дона дрожал, он с трудом попал по четвертой кнопке. Вновь тишина. — Балласт не помогает, — подергивающимся голом пробормотал Дон. — Ты активировал только один, — послышался Доктор Индра, — теперь поочередно остальные. — Я открыл уже три. — Нет, Дон, только один. — Черт! — Дон снова приложился к иллюминатору, прижав глаз к стеклу, он всмотрелся в обшивку батискафа. Три из четырех цистерны были наглухо закрыты. — Их заело! — Аварийное расцепление, Дон! Он нажал кнопку аварийного расцепления. Никакого движения. Батискаф снова тряхнуло. Треснул второй иллюминатор в вестибюле корабля. Свет погас. — Гордон! — Таня нашла его в рубке, вместе с Дитцем они изучали поступавшие от Дона информацию, — Что с ним? — Связи нет уже десять минут, — не смотря на нее, ответил Гордон, — видимо мы сильно отклонились от вертикали. Таня глянула на монитор, там крупными буками горела надпись «Нет сигнала» — Что будет дальше? Дитц, до того бывший сосредоточенным и холодным посмотрел на нее чуть ли не жалобно. В этот момент казалось, он ненавидел ее за этот вопрос. Он бросил взгляд и, потупившись в пол, дал себе минуту на размышление. — Из-за неравномерного давления начнут отказывать системы, корабль начнет деформировать. Через семь часов, если он не поднимается, кончится кислород. Если начнутся неполадки с резервуарами, а они начнутся, — лицо Дитца искривила болезненная гримаса, — без контроля воды и бензина, даже при условии что кораблю ничего не будет мешать, он вовсе может и не подняться. Каждое новое повреждение корпуса увеличивает риск разгерметизации, а если произойдёт разгерметизация хоть одного отсека… — Его разорвет на части, — обреченно закончила Таня. За Дитца ответили его дрожащие руки. — Поплавок, — она призадумалась, — он же служит для сохранения равновесия. — Да, — бездумно протянул Дитц, вглядываясь куда-то в пустоту. — А если продуть балластные цистерны? — Сжатым воздухом? — Да, это ведь повысит плавучесть в верхней части поплавка. — И что это нам даст? — Поплавок потянет весь корабль за собой, как штопор пробку из бутылки. — Вытянуть батискаф? Таня кивнула. — Ты с ума сошла?! — взревел Дитц, бросив и промазав листами бумаги по столу, — нам повезло, что батискаф вообще не разорвался от столкновения, а ты еще хочешь протащить его по скале?! — Это единственный выход в любом случае, — подытожил Уолш. — Дон! — Таня чуть не в плотную прижалась к приемнику, — Тварь ты сраная, еще раз пропадешь и я тебя лично задушу! Дитц включил второй приемник: — Вертикаль выровнена, зафиксируйте нас на этих координатах и, Вань, передай остальным, если сместимся хоть на метр, я лично всем пасть порву. — Я в порядке, только холодно, — успокаивал девушку Дон. — Дон, надо продуть верхнюю часть поплавка. — Я слышал, Тань. — Это самоубийство! — возразил Дитц. Два часа спустя изменили многое. Дитц бросил попытки найти в небезопасности батискафа хоть один изъян и теперь висел на телефоне, пытаясь выбить в срочном порядке новую спасательную гондолу. Погода по общему примеру тоже заёрзала и нахмурилась, теперь связь с Триестром прерывалась с подвижной периодичностью. Вечерело. Таня перерыла десятки чертежей и инженерных отчетов о конструкции батискафа, нервы ее были на пределе. Дон же безуспешно пытался согреться, отключил все не нужные приборы для экономии электричества и теперь находился в кромешной, не считая лампочки приемника, темноте. Грохнул гром. — Сука! — Дитц бросил трубку, — Шумейкер, ты знаешь телефон адмирал Нимитца? — Боб, — позвал Дитца заключенный в батискафе. — Дон, — Дитц нервно нажал кнопку приёмник, — Я здесь, все в порядке, сейчас адмирал Нимитц нам поможет достать второй корабль, и мы тебя заберем. — Боб, — устало повторил Дон, — где Таня? — Таня? — он осмотрелся, — она прочёсывает всю доступную нам информацию о… Грохнул гром. — Позови ее, прошу. — Вирджил! — окликнул Дитц рослого негра, — будь добро, приведи Родную суда. Тот кивнул и вышел из помещения, прошел по ярко освещенному, тесному коридору, спустился по лестнице, прошёл одну дверь, другую и вошел в серый кабинет. — Доктор Родная? — он осмотрел комнату: свет горел, на столе лежала бумага, но девушки не было, — Доктор Родная? — громче спросил Вирджил. — Она исчезла, — доложил негр Дитцу. — Поищите еще, — отмахнулся тот, — Дон, Таня пропала куда-то, если есть идеи можешь сказать мне. — Боб, — прозвучал голос Уошла из приемника, — пожалуйста, — обреченно сказал он, — позови Таню. — Доктор Родная! — Тань! — Доктор Родная! — Доктор Родная! — звучало по всему кораблю минут десять, пока… — Тань? — Доктор Индра нашел ее заперевшуюся в маленькой каюте на нижнем уровне, свет был выключен. Сдержанная до этих пор Таня, наконец, дала волю рвущимся, режущим и колющим чувствам. Она одна. Почему он не рядом с ней? Почему вода и какие-то километры решат всё за них. Почему он просто не может отказаться здесь? Он ведь жив, пока… Нет, он просто жив, он там, он сам хочет быть тут, так почему он все еще не обнимает ее? Почему она так коротко обняла его на прощание, почему так холодно целовала? Она вспоминает его запах, его прикосновение, его улыбку. Пусть он будет здесь. Бедная девушка тряслась и держала свои руки. — Тань, — осторожно обратил на себя внимание Индра, — Дон хочет тебя услышать. — Я… я не знаю… Она задрожала, больше всего сейчас ей хотелось оказаться с ним, но одна мысль услышать его голос из металлического приёмника, доносящийся из темного, неприступного дна чертовой Марианской Впадины, откуда он уже не вернется… Новая волна слез хлынула из ее глаз. — Тань, — Индра аккуратно приблизился к ней, — если сейчас не пойдешь, будешь жалеть всю свою жизнь, — он решил не создавать заведомо ложных иллюзий о том, что у Дона есть хоть малейший шанс на возвращение домой, — Ему сейчас так же плохо, как и тебе, ты нужна ему, — замявшись, — так же как он сейчас, — он положил ей руку на плече, — нужен тебе. Он убрал руку, развернулся и ушёл, оставив Таню одну в полумраке узкой каюты. — Привет, — она сидела на стуле перед приёмником, настольная лампа создала какой-то неуместный уют, который, тем не менее, немного, но поддерживал девушку. Дитц, Гордон, Вирджил и другие члены экипажа тактично удалились. — Привет, — прожужжал динамик, — Как у вас там? — Нормально, — соврал голос. Корабль покачивали накатывающие волны. Экипаж присутствовал в подавленном состоянии. Еще несколько часов назад они ликовали и мысленно отмечали удачный исход операции, потягивая у себя в мыслях воображаемый коньяк, виски и водку, а теперь, когда эмоции сошли на нет и наступило похмелье вдобавок они получили возможность понаблюдать за тем как их коллега, а для многих и друг медленно загибается под толщей безжалостного океана. Ничего уже нельзя было сделать, и это безделье угнетало людей еще больше. — Новый батискаф так и не прибыл, — уточнила Таня Серебристому галстуку. Тот продолжал делать записи в блокнот. Человек в углу решил размяться и теперь медленно вышагивал вдоль комнаты от Родной к Серебристому галстуку. Джентльмен подсел к своему коллеге и скучающе просматривал документ из стопки. Поняв, что девушку заклинило, галстук решил слегка надавить на ее миловидную шею: — Что было дальше? — джентльмен поднял глаза с бумаги, посмотрел на Галстук, а потому на девушку. Таня не хотела говорить дальше, ком подошел к ее горлу. Она устала, так устала переживать тот день вновь и вновь. Столько людей спрашивали как она, столько расспросов, допросов. Столько людей родственников, друзей, знакомых, соседей и всем неожиданно интересны подробности ее жизни. Она столько раз рассказывала про те события, что казалось, ее собственный рассказ уже не должен был ее цеплять, но нет… ей было только больнее… и больнее… — Сделаем перерыв, — предложил джентльмен, бросив папку в руках на стол. — Хорошая идея, — галстук закрыл блокнот, достал из внутреннего кармана телефон и, набрав номер, встал из-за стола и направился в другую комнату, — Досье на Индру достали? — донесся его голос из-за двери. — Можно кофе? — поинтересовался человек, покинувший свой угол. Таня кивнула и неуклюже попыталась встать из-за стола. Были тому виной затекшие ноги или воспоминания лишающие воли, но стояла на ногах она не уверено, вовремя оперившись на столешницу, она протянула руку к чайнику. Тот оказался тяжелее, чем она привыкла. Ее руки дрожали. Ей резко захотелось поставить чайник на место или бросить его в окно, напугав всех присутствующих, схватить нож из ящика и начать размахивать им как полоумная в надежде, что все они тут же разбегутся и оставят ее в покое. А потом кричать, орать что есть мочи, ломать вещи, бить стекла… Вода из крана уже лилась через край чайника, и она быстро убрала его из-под струи, разлив немного воды по столу. Нажав кнопку, она полезла на верхнюю полку за банкой кофе. Джентльмен встал со стула и медленно подошел к ней. — Вы вообще как? — Не надо, — резко оборвала Таня, рассыпав кофе мимо кружки. Что с ее голосом? Разбитый, надрывистый, жалкий. Воет как собачонка, возьми себя в руки, — Пожалуйста. Но джентльмен не сдавался. — Я тоже потерял близкого. — Сочувствую, — Таня позвякивала ложкой, усердно размешивая напиток. — Мой друг, — продолжил он уже не так уверенно, — близкий друг. Рак печени, — он откашлялся, — Пил без просыху. — Сахар, сливки? — Эээ, нет, спасибо, — подал голос третий. — Я сам чуть было не… — на секунду джентльмен потерял самообладание уверенного в себе человека, но тут же быстро нашел его обратно, — Я хотел сказать, — Таня передала чашку кофе и обернулась обратно к собеседнику. Ее пронзительный взгляд снова разрушил его внутренний мир, — Не уходите вместе с ним. — Не отворачивайся от меня, — прожужжал динамик. Таня не знала что ответить, это… — Не честно, — выпалила она. Корабль покачнулся, и карандаш с лихвой прокатился по столу. Приемник промолчал. — Наверное… Дон по-прежнему сидел в темноте, ему было холодно, хуже всего было ступням и запястьям. Смелость то была или наивность, или уверенность в лучшем исходе, но он испытал своего рода облегчение, проведя тут пару часов, видя как рыбы, привыкшие к его обществу, проплывают мимо иллюминаторов, время от времени слыша новости с поверхности, голоса, предлагающие использовать синтактические буй, который так и не сработал, перебирая весь микроскопический набор инструментов для починки малых и средних поломок и просто созерцая бесконечную и добродушную темноту. Сделав всё, что только было в его силах, он почувствовал, как его судьба мягко легла в чужие руки. Его же руки безостановочно потели, что было в двойне неприятно в холодной гондоле. До этого он просто сидел и вспоминал разные моменты своей жизни, тут были и его родители, и ковер, который приходилось постоянно мыть, и день когда он решил прогулять школу, и перелом ноги и тот как его знакомый нарисовал на гипсе что-то пошлое, а он потом закрашивал тот рисунок белой краской. Здесь Дон расхохотался, а затем удивился, как глухо звучит его смех в маленькой подводной тюрьме. Хотя почему тюрьме? Это была свобода, а не тюрьма, груз ответственности за его будущее кто-то небрежно снял с его плеч в тот момент. Выхода не было, не было решения, был только один путь, безусловно, лишь один, неоспоримый, абсолютный путь. Течение несло его туда, куда считало нужным. Ему не нужно было больше принимать решение, за него все было решено, он свободен… он свободен… — Здесь красиво. Таня не знала, что на это ответить. Обрадоваться за него? Пожалеть его? Пожалеть что она там не с ним? А почему бы и нет? — Жаль, меня там нет. — Ты бы уже вовсю чихала и сморкалась. — Ха, — почему она засмеялась? — Да и потом ты вроде не любишь суши. — Ха-ха, — еще разок усмехнулась она. Это было не смешно, ни капли, ни на йоту. Она теперь что, будет над каждым его словом ржать как лошадь? Молчание, раздражающе поскрипывая, повесилось на обоих концах. Ветер за окнами подкашивал струи свежего дождя. О чем с ним говорить? Слова в голове рвутся врассыпную, стоит ей захотеть что-то сказать. Каждая буква теперь просто неподъемна. Страх сдавил ее грудь, пережал горло, схватил язык и прибил к нёбу. Его уже нет, нет того кого она любила, есть только живой мертвец, мертвец, но не ее Дон, не с его голосом, не с его объятиями. Был человек, который был частью ее самой, дополнял ее, как и делала она, дополняла его. Мир вокруг замирал, кто вообще мог подумать, что один человек может скрыть с твоих глаз целый чертов мир. Но Дон мертв, с ним уже не поговорить, его уже не услышать. Теперь это умирающий, измождённый, хватающийся за жизнь зверь, это нее ее Дон. Он больше не посмотрит на нее теми глазами, это буду глаза другого, изменившегося человека. Она заплакала. Грохнул гром. Приёмник работал в режиме по умолчанию, и Дон услышал всхлипы своей любимой за тысячи километров от него. — Родная? В ответ лишь плач. — Не буду врать, — он затих, на долго, в самом деле, очень на долго, для паузы в диалоге это была очень долгая пауза. Что он мог ей сказать? Что все будет хорошо? Что чудеса случаются? Пожелать ей всего хорошего? Кто бы ему это пожелал. Таня уже стала поглядывать на датчик устойчивости связи, когда Дон снов подал голос, — мне страшно. — Я здесь, — она положила руку на динамик, — я с тобой. — В каком-то смысле я смирился с… — тишина, — но неизвестность… она не может не пугать… — Дон, — прошептала она будто ему на ушко. — Таня. Очередная волна врезалась в карму судна, и настольная лампа свалилась на стол, прямёхонько на руку девушки. — Ай! — она схватилась за обожжённую руку. — Таня?! — резки шум обеспокоил парня. — Дон?! — Таня?! — Дон?! Ты слышишь меня?! — Таня?! Грохнул гром. — Дон?! — Таня?! — Дон?! Дитц, — крикнула она в сторону коридора. Никто не отозвался, — Твою мать, — найдя глазами, приемник, по которому говорил Дитц, она нажала кнопку, — Эм… — с кем он тогда говорил? — Иван? Иван?! Тишина. — Иван, ответь! Нет, не сейчас, только не так, только не он. Он еще там, еще с ней, но жив, она не готова его отпустить. — Да, — донеслось из динамика. — Связь с Доном пропала, сделай что-нибудь! Ее снова не удостоили ответом, от чего приёмник уже готовился лететь с размаха на пол, но. — Там должны быть данные, точные, которые Дитц пометил. — Где?! — Таня окинула взглядом место, где она сидела. — Поищи. — Вижу! — маленький желтый стикер был приклеен сбоку динамика. Она продиктовала координаты, и Иван приказал ждать. Девушка окоченела. А вдруг связь не восстановится, а вдруг это у Дона там внизу проблемы со связью, как он их тогда восстановит, а вдруг синоптики ошиблись, и шторм придется прямо на них… — Та-а-аня-я-я?! — бешено орал Дон. — Дон! — она бросилась к динамику, бросив приемник, по которому говорила с Иваном на пол, — Я не хочу тебя отпускать! Не уходи, — она чуть ли не обняла железную коробку, — Прошу, не оставляй меня, ты, глупый ребенок! — Ох, ты все же вернулась, — облегченно высказал, очевидное Дон. — Да, я вернулась, теперь ты должен сделать тоже самое, ты у меня в долгу, ты мне должен… — Ах, Таня, — умилялся Дон, — Я люблю тебя. — И я тебя, и я тебя люблю, дурак, я же тебя люблю, ты не имеешь права бросать меня. — Нет, — впервые в голове Дона услышалась откровенная обречённость, — не имею. Теперь и на его глазах стояли слезы. Ему не хватало ее рядом с собой. Он бы отдал всю свою жизнь за возможность еще раз обнять ее мягкое, красиво тело, вдохнуть запах ее волос, вкусить аромат ее губ. Он сказал ей все это вслух, отчего они оба снова заплакали. Несколько минут они просто плакали, каждый положа руку на приёмник и то и дело вглядываясь в воображаемые глаза другого. — Думаешь, — с уже подсохшими глазами спросила Таня, — Это будет… На что это… Как это будет? Дон не знал что ответить, у него не было хорошего ответа, умного, хотя бы успокаивающего. В голове не было ничего особенного. — Помнишь в институте, — начал он неуверенно, — ты рассказывала, как у тебя был сложный период несколько месяцев, прям… совсем черный… — Да. — Ты еще… говорила что, просыпаясь, ждала вечера, чтобы уснуть и радовалась когда ложилась обратно в кровать и закрывала глаза. Таня вытерла слезы. –Тебе не снились сны, ты не думала, не чувствовала, не осознавала себя… — Дон пожал плечами, — Чем не смерть. Наверное, это тоже самое… свобода от мыслей, обычный сон, присущий каждому живому существу, награда за страдание… — Очень оригинально, — Таня попыталась усмехнуться, но не вышло. — Ну, да, — согласился Дон, — но, — теперь Дон неудачно попытался усмехнуться, — Это лучше чем если бы я сравнил… — как нелепо они с ней избегают слова «смерть» — это… с пузырьком в газировке, который поднимается вверх, лопается и его содержимое улетучивается в бесконечность. Таня хихикнула. — Я бы предпочла улетучиться в бесконечность с тобой, — уже грустно добавила она. — Ни в коем случае, — оборвал Дон, — Ты должна жить дальше. — Я никому ничего не должна, — рассердилась Таня, — уж точно не тебе. — Да, — протянул Дон. Как же с ней сложно, подумал он. Странно, он вовсе забыл о том, что это он утопающий, и она должна успокаивать его. Но каждый раз когда он видел чужое горе, он мало того что начинал чувствовать близость с этим человеком, так еще и все его мысли концентрировались на том чтобы во что бы то не стало помочь горевающему. — Мне страшно, — повторил Дон, — я не хочу уходить. — Дон, — Таня прижалась к нему, — я не оставлю тебя. Я буду с тобой до конца, до самого конца. Как же с ним просто. Странно, она вовсе забыла о том, что это он утопающий и это она должна его успокаивать. Но вместе с этим часть ее жизни тоже вот-вот умрет, и она тоже нуждается в помощи. — Помнишь сказку про Бедного кузнеца? Невероятно, подумал Дон, неужто она ее запомнила, даже он, написав ее в одиннадцатом классе, забыл про нее уже давно. Таня приблизилась к приёмнику и полушепотом мягко начала свой сказ: — Жил был бедный, но талантливый кузнец и была у него больная жена. Как-то раз Король пришел к кузнецу, и приказал изготовить люстру для своего дома. Дал кузнецу Король денег за его работу и ушел. Кузнец сразу отдал все деньги на лечение своей жены, та выздоровела, но на материал для люстры денег у кузнеца не осталось. Тогда он стал собирать всё необходимое по городу, по мелочам, поднимет гвоздик с земли, принесет трубочку из дома, свинтит шайбачку с уличного фонаря и так далее. Из всего собранного сделал кузнец люстру, да такую что глаз не оторвать. Король остался доволен, забрал он люстру и повесил в самом главном зале своего дворца. Но вот пришли к кузнецу недовольные жители и обвинили кузнеца в воровстве, тот не сопротивлялся. Кузнеца судили и казнили. А люстра, люстра висела во дворце Короля долго, очень долго, украшала она дворец дольше самого короля и дольше его детей и их детей и детей их детей и каждый, входя в зал, удивлялся и поражался красотой и изысканностью старой люстры. Но со временем не смог больше потолок выдержать той красоты, которой любовались короли. Потолок обвалился вместе с люстрой, та раскололась и все увидели внутри нее тонко выцарапанную надпись: «Этими деньгами я спас свою жену от смерти в настоящем, а этой люстрой я спас свою жизнь от смерти в будущем» Грохнул гром. Волны усилились, как и ветер, а вот дождь наоборот стих. Комната наполненная теплом расслабляла и клонила к дремоте. — Хм, по-моему, — нарушил тишину Дон, — в твоей интерпретации получилось лучше. Таня хмыкнула. Она попыталась вспомнить, как в первый прочла эту сказку и как она после нее по-другому стала смотреть на своего нового знакомого. — Ты бы смог стать неплохим писателем. — Хах, я то? Не думаю, — Дон нахмурился, не любил он, когда ему говорили подобное, сам он терпеть не мог то бумагомарательство, выходящее из него в моменты скуки, — Не мой это был путь. — Но он мог стать твоим, — дурак, подумала она, — Ты бы мог писать, неплохо зарабатывать и жить в покое где-нибудь… — она развела руками, — Ты мог бы жить! Дон столько лет был с ней знаком, что порой предугадывал то, что она скажет и был готов отвечать: — Но тебя я бы тогда не встретил. Таня замолчала, ее виски захрустели, что-то в голове мягко зашумело, новые слезы подступали к глазам. — Может, так было бы и лучше, — тихо, сама себе произнесла девушка. — Правда? — Дон оживился, — Какой же в этом тогда смысл? Таня уставилась в одну точку, ей нечего было сказать. — Так должно было случиться. Мы не случайно встретились с тобой, — пожалуйста, дайте ему обнять ее, пожалуйста, — Может весь мой путь был, по сути, путем к тебе же. За все это время что мы были знакомы, ты сделала меня лучше, умнее, даже не знаю… Я стал на человека похож. Не бывает случайных знакомств, случайных людей не бывает, как и случайных событий. Каждое слово, каждое событие, каждый человек важен, они меняют нас, делают лучше, они приносят в нашу жизнь смысл. Знакомство с тобой перевернуло мою жизнь. И… — Дон прослезился, — прилети ко мне я же из будущего и скажи, что общение с этой девушкой приведет меня к смерти и вечным страданиям, я бы оттолкнул себя же, пошел к тебе и поцеловал бы так, как никогда бы больше не целовал никого. Знай, я, что в конце вечный мрак, я бы все равно не отступил. Высокая волна ударила по кораблю, вода залила окна. Таня поддержала сдавшуюся под напором гравитации лампу. — А мне?! А что теперь делать мне?! — почему она злится? — Я останусь одна?! Это мой путь?! Всю жизнь винить себя в твоей смерти?! Жалеть и ненавидеть себя?! Издалека примчались быстрые шаги, и в комнате появился Вирджил. Он подошел к панелям, взял тетрадь и стал списывать показатели. — Шторм приближается? — занервничала Таня. — Сами пытаемся понять, но по идее не должен, — он закрыл тетрадь, сунул ее в карман и пошел к двери. — Нет, нет, нет, конечно же, это не так, — поторопился успокоить ее Дон, — Но, не допусти того чтобы это стало правдой. — Кончай так говорить, ты мне раздражаешь, — снова вспыхнула Таня, — Я остаюсь одна, ты часть моей жизни и теперь уходишь, а что теперь делать мне? Грохнул гром. — Идти дальше, — высказался Дон, — Нам было хорошо. О, нам было очень хорошо, нам было лучше всех, но всё закончилось и пора идти дальше, жить, так как ты не привыкла, как не хотела, но придётся, как никогда не думала жить, но отныне будешь. Меняться, продолжать двигаться, а я… я буду люстрой над головой твоей. Я никогда не умру, буду светить тебе издалека. Я память, что будет двигаться тебя вперед. Я часть твоей жизни? Но и ты часть меня и пока ты жива, я еще не покину этот мир. Она молчала. — Ты мне должна… так-то, — посмелел Дон, теперь оживилась Таня, — Я отдал тебе часть себя, а ты ее приняла, теперь ты за нее в ответе, — Дон видел как Таня легонько, незаметно, микроскопически, почти невидимо улыбнулась, — Часть меня не должна страдать в тебе, ей нужно, чтобы ты была счастлива, чтобы ты не падал духом, чтобы утром делала заряду, да моя часть очень привередлива… — теперь она улыбалась, — Я не позволю тебе испортить свою жизнь. Знаешь… — Дона опять понесло, — вот увижусь с Богом, спрошу у него, а как там Таня?.. А он мне: Плохо. А я такой, Придется с ней серьезно поговорить, когда приедет. Вот… Будешь передо мной отчитываться за все свои злоключения. — Хватит, — ответила она улыбкой. — Нет, Тань, не хватит. С тебя еще не хватит. У тебя еще много дел здесь. А я, я буду рядом с тобой, всегда, пока часть меня, не вернется ко мне, пока ты не вернешься ко мне. — Думаешь, там что-то есть? — робко поинтересовалась она. Дон призадумался. Он много размышлял о загробном мире, строил много теорий, картин, но все они меркли по сравнению с одной простой идеей. То, что есть там невозможно представить, это настолько иной мир, что безграничное человеческое воображение ограничено в своих возможностях. Но что сказать ей? Как успокоить ее? Сколько уже можно сидеть в темноте, вдруг подумалось ему и, нащупав тумблер он, вновь увидел пространство внутри своей гондолы, нащупав второй он, проследил как включаются первый прожектор, освещающий водное пространство слева от него, второй прожектор, он осветил правую сторону, третий прожектор, над головой засиял свет, четвертый прожектор, где-то под ним вспыхнул фонарь. Тут же промелькнула чья-то тень. Дон вгляделся в подводный окружающий его мир. Стая медуз проплывала в стороне, под освещением прожектора, их было много. Дон посмотрел в другую сторону, красавец похожий на червяка лениво плыл мимо иллюминатора, у него было много лапок и две антенны спереди, рядом был и его собрат, чуть меньше первого, сантиметра пять в длину. Биолюминесценции, они появились из неоткуда и сразу десятками и со всех сторон, будто собрались водить вокруг него хоровод. Наглая изопода попыталась влезть в окно. Гигантский таракан лениво шевелит своими ножками, жуткий на вид, но на фоне этого подводного танцы выглядящий скорее как потрёпанный пес, которого хочется приютить и выходить. Дон сам того не замечая приблизился к окну, приглядевшись он разобрал тысячи малюсенький частичек, висящих в пространстве вокруг корабля. Он прижался носом к иллюминатору. Маленькие милые птероподы, словно ястребы размахивали своими крыльями. Крошечный, еле заметный организм, чей внутренний мир был у всех на виду. Казалось бы, беззащитный, прозрачный, хрустальный малыш в этом круговороте не имел ни малейшего шанса на существование, на жизнь, но он был частью этого круговорота, он стоял на заслуженном им месте, нахохлившийся, недрогнувший. Существ становилось все больше, неожиданное любопытство привело их к ним и заставило раскрыть себя и весь их мир перед его недоумевающим взглядом. Безупречная красота и простота их жизни очаровывала его, а эти глупые людишки только и думаю, какие, наверное, чудища обитают на дне марианской впадины. Грохну гром. — Я думаю там, — произнес Дон, не отрывая взгляд от лапок, крыльев, щупалец существ, что его окружали, не стесняющихся, открытых, свободных, — что-то интересное. Таня вдохнула застоявшийся воздух. Когда она в последний раз дышала? — Надеешься? — Уверен… Из ее глаз хлынули слезы и она засмеялась. В гондоле запищал датчик означающий что кислород на исходе. — Поверить не могу, что тебя больше не будет. — Я тоже не могу, — он заплакал, — но всё когда-нибудь заканчивается. — Значит, — она стерла слезы с лица, — ни в чем нет смысла? Писк датчика. — Да, — преодолевая ком в горле ответил Дон, — но знаешь в чем прикол, дорогая моя? — В чем? — она с трудом выговаривала слова. Грохнул гром. — Зная, что в конце всё кончится, можно ничего не делать, а можно… — дыхание перехватило, в груди заболело, снова заскрежетало в висках, от чего он вдарил кулаком по стеклу, — можно делать все что захочется. — Прощай мой Дон, — она гладила его мягкие волосы, — Я никогда не забуду тебя. Грохнул гром. — До встречи, Таня, — он прижал ее к груди, — спасибо, что была со мной, спасибо за все, что ты для меня сделала. Писк датчика. Дон издал протяжный, хрипящий звук задыхающегося. — Дон?! — Таня, — хрипло произнес он, — Один второму говорит: Дай мне наводку. Второй ему протягивает деньги со словами: Фу, алкаш. «Нет сигнала» Таня засмеялась, и горькие слезы потекли по ее губам. Отголоски далекой бури расталкивают корабль из стороны в сторону. Судно возвышается над океаном и врезается в черную толщь, брызги разлетаются во все стороны, а корабль снова поднимается вверх и снова падает, волны бьют его о карму. Ветер разносит свободные капли только начинающегося ливня и в этом надвинутом мраке шторма колыхается маленькая освещённая лампами и фонарями лодочка. И снова, и снова взрыв волн разносится на километры, но никто, никто уже не слушает. Дождь возникают в свете фонарей и вновь исчезают в темноте. Ленивый гигант вздымается и падает, поднимает нос все выше, лишь бы только видеть небо, не пойти ко дну. На задней палубе потух свет прожектора. Дождь постепенно усиливается. Согревающие ламы выделяют рубку и капитанский мостик. Ночь всецело обняла корабль. На палубе запищало штормовое предупреждение… Корабль расталкивало и качало, из стороны в сторону, с боку на бок, словно маятников напольных часов в затемнённой серой кухне дома на окраине города. Галстук портил бумагу своими записями. Его кулак, лежавший на столе, был до покраснения тесно сжат. Другой сидел на своем месте, сливаясь с окружением. Джентльмен у столешницы пристально всматривался в девушку. Взгляд его из последних сил скрывал сожаление. — Есть, — резко закончил галстук. Кинув ручку в блокнот и закрыв последнего, он сунул его в карман, — Показания Татьяны Родной от пятнадцатого октября тысяча девятьсот семьдесят третьего. Двадцать четыре, дробь сорок, пять, двадцать один, три ноля эМ, дробь Си, — по нажатию диктофон остановил запись. Галстук встал, поднял с пола дипломат, поставил его на стул и убрал в него бумагу, машинку для записи и блокнот из кармана, — Благодарим вас за помощь в расследовании, если будут вопросы или вспомните что-нибудь еще, — он достал визитку, — позвоните, — он протянул ей маленькую бумажку. Таня даже не посмотрела на нее. Галстук положил визиту на середину стола и кивнул джентльмену, тот осекся, оторвался от столешницы и выпрямился. Человек в углу вышел из сумрака и двинулся через кухню к выходу. Галстук мельком оглядел комнату, безответно кивнул даме и проследовал за коллегой. Девушка же прибывала в холодном оцепенении. Она активно тонула в выплеснутых ею же воспоминаниях. — Хотел бы я сказать, То профессиональные издержки, — низким тихим тембром сказал джентльмен, девушка не отреагировала, — но Рожэ всегда все держит в себе, ему чужд человеческий такт. Кто-то это одобрят, кто-то нет, даже с точки зрения его профессии. Я давно его знаю, это тяжело, держать все в себе, — девушка смотрела перед собой, — особенно тяжело, когда привыкаешь к этому. В общем, не судите его, — он сделал шаг вперед, — Если вам что-то понадобится… мы вам поможем, — он положил руку на стол. — Кажется, вам пора, — она подняла на него отталкивающий взгляд. — Хм, да, — замялся джентльмен. Убрав руку со стола, он развернулся и зашагал к двери. Уже в проёме он обернулся. — Вы справитесь? Она снова посмотрела на него. Справится ли она? С чем? С утратой или со своей жизнью, опустевшей и лишенной смысла? С чем же из этого ей справляться? Дона больше нет, о чем бы она ни думала, все сводилось к тому, что это бессмысленно ведь его больше нет. Так зачем ей справляться с жизнью лишенной смысла? Этот человек, стоящий перед ней, эта комната, в которой они сидели, эти слова, что были произнесены, эти мысли, чувства, идеи, стремления, достижения, они уже ничего не значат, все это уже пустое… Когда-нибудь ее тоже не станет, когда-нибудь она снова увидит его, когда-нибудь она снова найдет свой смысл. Но когда? Когда?.. Когда он вернется? Но он не вернется, уже больше никогда не вернется, уже никогда не приблизится, никогда не взглянет… потому что более не опустит взгляд, более не отойдет, больше не покинет. Она медленно повернула голову. Милый Дон сидела рядом с ней, держа ее за руку, она молчал, не дышал, не моргал, он просто был, просто смотрел в ее глаза, держал ее руку и грустно улыбался. Он всегда так делал в первые месяцы их знакомства, когда им приходилось расставаться на какое-то время. Она ненавидела эту улыбку, глядя на нее невозможно было просто развернуться и уйти, это все равно, что оставить котенка без молока. А он знал, что эта улыбка лишает ее порой воли, он все делал лишь бы удержать ее рядом, ей же было тяжело бороться за своего близкого, но она старалась. Но теперь его нет, и кто поможет ей… — Да, — ответила Таня, посмотрев на джентльмена. Это неправильно, что-то заголосило у нее внутри. Он при исполнении, им не положено, да и потом он такой же как и все, зауряден, слаб, он ненастоящий, он скучен, бледен, скуден, пуст. Она никогда не умела заводить отношения, даже дружеские, даже самые элементарные, но теперь… теперь Дон держал ее за руку и она готова рискнуть. — Не могли бы перевесить эту люстру в гостиную? Джентльмен посмотрел на люстру над головой девушки. — Люстру? — он указал на них пальцем, — В гостиную? — Да. — Конечно, — он шагнул к столу, попутно стягивая узкий пиджак. — Спасибо… — Таня замялась, припоминая имя джентльмена. — Моё имя…