В медицинских целях

Моне вновь проводит пушистыми перьями по кнопкам печатной машинки, искоса поглядывая на Ло, развалившегося в мягком, но ужасно холодном кресле лаборатории. Он незаметно поправляет полы пальто, стараясь не смотреть в птичьи глаза, от которых веет удушьем, недоверием и чем-то таким, за что хотелось выпотрошить и вывернуть гарпию наизнанку. Трафальгар перечитывал выбранную книгу в сотый раз и при желании мог бы процитировать её наизусть, но мягкие перья Моне вплетались в буквы, и смысл терялся где-то в анатомии её тела. Ло не понимал, смеётся ли сейчас над его невнимательностью Моне, но он с удовольствием, с сумасшедшим восторгом посмотрел бы на то, как двигаются её голосовые связки. Он бы уложил её на пахнущую хлоркой и травами белую простыню операционной и распорол бы кожу, добираясь до гортани без перчаток и скальпеля. Плевать, если он занесёт инфекцию, плевать, если Моне умрёт — Ло мечтает сыграть на тонких фиброзных струнах, обтянутых мыщцами, сосудами и белой, как снег — как половина ненавистного острова — кожей. Ло знает, что когда-нибудь ему придётся убить Моне, но не знает, удастся ли избавиться от неё без лишних сложностей, потому что гарпия проводит подле него всё своё время. Его это бесит, и в день победы над Дофламинго он мечтает осыпать его поверженное тело салатовыми перьями вместо цветов. — Чего ты хочешь, Моне? — Ло откладывает книгу на край, подгоняя края к корешку, чтобы прямоугольник обложки идеально вписался в прямоугольник деревянного стола. — Нет, Трафальгар Ло, — она склоняет голову к плечу, приветливо улыбаясь черепу на его одежде, — чего хочешь ты? — и медленно скользит взглядом вверх, пока не находит безразличные и настороженные глаза, растягивая губы до треска. — Почитать, — бросает Ло, раздражаясь двусмысленности её слов, — или не видно? Огонь-лёд, правда-ложь, жизнь-смерть — всё это вилось и плясало вокруг, затягивая глубже с каждым днём, но как только Моне, повернувшись, мучительно-медленно перекладывает одну ногу на другую, он забывает обо всём, кроме её белой кожи. Трафальгар провожает блеснувшие лезвия когтей на лапках гарпии почти с восторгом, которое снаружи прикрывает непонятной гримасой, но Моне не верит ему. Штаны становятся теснее, и голову Ло посещает дурацкая мысль стянуть шортики Моне, используя силу своего фрукта. Ровно лежащая книга красным флагом притягивает внимание Трафальгара, но он тут же напоминает себе об осторожности, игнорируя колотящееся сердце. Предчувствуя начало беседы, Ло щёлкает пальцами, но вместо шорт Моне перемещает себя поближе к душевой. — Мне не семнадцать, — говорит себе Ло, скидывая пальто и тёплую кофту на кафельный пол, пока по ногам идут мурашки. Он дрожит и винит в этом холод. — Она даже не человек, — бубнит под нос, расстёгивая ширинку жмущих штанов, и выдыхает с охом. Трафальгар сглатывает, думая о салатовых перьях, которые жаждет вырвать вместе с кусочками кожи и набить свою подушку. — Моне сама должна попросить, — шепчет он, становясь под струи воды, и рука сама тянется к паху. Через пятнадцать минут он задушенно стонет, откидывая голову назад, и прижимается лбом к запотевшей от пара стене кабинки. На секунду дышать становиться легче.

***

— Я тебе не враг, — невинно хлопая глазами говорит Моне, появляясь из-за угла секундой позже, чем её почувствовал Ло. Жёлтые глаза смотрят дружелюбно, и Ло видит в них знакомое сумасшествие, совершенно непохожее на то, что плещется в глазах Цезаря. Он пытается вспомнить и не может, всегда ли она была такой. Предупреждающий оскал сам растягивает губы, и девушка проходит мимо, улыбаясь почти по-дружески. — Я тебе не враг, — мелодично хохочет она, до предела втягивая воздух и запах распаренного тела, когда случайно ошибается дверью, и в одном полотенце заходит в комнату Ло. Он только что вышел из ванной. Она разглядывает его бесконечно долго и упархивает прочь, когда Ло меняет Моне местами с кофтой в своих руках. — Я тебе не враг, — влажно шепчет ему на ухо Моне, тайком сопровождая Трафальгара в лабораторию Цезаря, занятого на другой половине острова. У Ло нервы натянуты до предела, и он не знает, действительно не знает, почему Моне впервые смотрит на него без единой мысли или увёртки в больничной желтизне глаз. — Я тебе не верю, — скалится ей в губы Ло, вжимая в трещащий и скрипящий письменный стол Цезаря. Кончики перьев Моне перепачканы в чернилах, но зелёная щурка* не щебечет и не просит остановиться — только тяжело дышит в грудь и не хочет ничего, кроме него самого. Это льстит. Ло скидывает пальто, а Моне помогает избавиться от кофты — она криво улыбается и проводит по татуированной груди когтистой лапой, распарывая кожу у сосков. Трафальгар рычит и вдавливает её птичью ногу глубже. Моне удивлена, но не настолько, чтобы прерваться, и в следующий момент разрезает джинсы Ло вместе с бельём. — Ты была бы неплохим врачом, — щурится он, чувствуя, как гарпия проводит по коже к паху, но не решает касаться дальше, дразня. Ло сейчас взорвётся от желания. — Ты был бы неплохим подчинённым, — смеётся Моне, когда Трафальгар обхватывает её ногу, закидывая себе на плечо, и надавливает на перепонки между когтей. — Никогда. Моне его будто бы не слышит, заглядывает в глаза, и обхватывает плечи крыльями, пока руки Ло мелко дрожат. Ло мешкает всего секунду, прежде чем стянуть мешающие шорты поверх полосатых колготок, а потом щелчком пальцев меняет их с любимой книгой в бордовой обложке. Моне резко подаётся вперёд, и Ло в последний момент успевает её поймать: она пахнет ядом — пахнет Цезарем — и это на мгновенье остужает пыл Хирурга Смерти. Он медленно скользит рукой за её пояс, оглаживая выпирающую тазобедренную кость, и гладит тёплую кожу пальцами, массируя складки сочащегося влагой лона. — Ты не носишь белья, — сухо хохочет Ло в зелёные волосы, и тут же спрашивает, надавливая сильнее на чувствительный бугорок. Моне выгибается ему навстречу, кусаек плечо и тихо шипит: — Почему не он? — Кто? — бездумно спрашивает Моне, слыша, как хлюпает влага на пальцах Ло. Ло и сам это слышит, и концентрироваться на голосе сложнее, чем игнорировать выдох и звук движения тела Моне. — Цезарь, — как можно сдержанней говорит он, выравнивая дыхание. Моне, к счастью — а, может, и несчастью — лукавить и играть сейчас не желала. Ло опасен, Ло что-то замышляет, но Ло торчит на этом острове чуть меньше её самой. — Я люблю другого, — ещё интимней шепчет она, запрокинув голову назад, пока Ло безобразно ухмыляется. Больше Трафальгар не задаёт вопросов, и когда видит, что его о чём-то желает спросить Моне, впивается ей в губы, кусая. Вкус металла разливается во рту гарпии, и она впервые жалеет, что у неё нет рук — Моне бы с удовольствием схватила Ло за загривок, но это делает Трафальгар. Моне задыхается и что-то лопочет, пока горячий язык Ло кружит по её нёбу, и она чувствует подступающую темноту бессознания, не пытаясь по-настоящему дать отпор. Ло отстраняется, скидывая на пол испачканную бумагу с лоскутами одежды. Он кладёт влажные пальцы в рот Моне, рассматривая её жёлтые глаза. Ло — садист, извращенец и циник, но Моне — такая же. Им хочется сделать как можно больнее, получая от этого удовольствие. Им хочется чувствовать жизнь, лишь стоя над пропастью, из которой никто и никогда не выбирался. Моне проводит пушистыми перьями по татуировке Трафальгара, обводя рисунок сердца, и ей почти смешно, потому что у Ло сердца не было и нет по сей день. Даже то, что хранится у Цезаря — не сердце, а кусок мяса, без которого Ло проживёт ещё несколько десятков лет. Он улыбается, как улыбаются непослушные дети, и Моне не может не думать, что он красив. Гарпия согласилась бы превратить его в снежную фигуру чтобы время не испортило неподвижность лица морщинами. Её соски ноют, и она почти что обиженно убирает крылья с тела Ло, но он рычит, недовольный, и Моне останавливается, не желая испытывать судьбу — она проиграла, как только решила увести его подальше от Цезаря. Гарпия получала какое-то животное удовольствие от осознания, что сейчас тот, кто бесит учёного до мозга костей, имеет её, Моне, в святая святых — лаборатории неподражаемого Цезаря. У Ло тоже был фетиш, и Моне раскусила его в первую неделю, когда увидела, как Трафальгар просто так обновляет татуировки собственноручно собранной машинкой. Ло мастерски делал больно, сминая её грудь, вертя твёрдые горошины меж тонких пальцев, оттягивая их вверх зубами, раз за разом заставляя Моне выгибаться навстречу и стонать. Ло издевался, она знала. И позволяла продолжать. Поэтому он до сих пор от неё не избавился. Моне проводит крыльями по члену Ло, наслаждаясь тем, как это движение окончательно выбивает его из равновесия. Что-то страшное скрывается на дне выжженных до пепла глаз, но Моне не успевает ничего осознать, потому что Трафальгар вцепляется в её крылья, едва ли не кроша пальцами косточки, и одним движением входит до конца. Без промедления, не давая Моне прийти в себя, он вколачивается в тело гарпии, притягивая её к себе за поясницу. Она вскрикивает от резких движений, но раздвигает ноги всё шире и шире, подаваясь навстречу каждой клеточкой своего тела. Моне знает, что настолько мокрой была только для молодого господина, но он был слишком далеко, а Трафальгар Ло — всё время где-то рядом. В её мыслях, снах, на её рабочем месте. В ней. Она скучала по Дофламинго, но тело скучало по тому, что он с ней делал. Знала, что совесть будет что-то говорить о верности, но Моне, умница Моне сейчас согласна на всё, лишь бы Ло и дальше толкался внутри неё, лишь бы этот хлюпающий звук двух тел, вплавляющихся друг в друга, заполнил её до предела — её предела верности и искренности. Ло царапал бугристую кожу на её согнутых лапах, и Моне вскрикивала всё громче и отчаянней, в отместку впиваясь задним когтем в его спину. У Трафальгара кружилась голова, а где-то под рёбрами — сердце, пока здравый смысл кричал, что она — враг, а спать с врагом — больше, чем предательство. Но Ло толкался до предела, пока не почувствовал, как его член обвивает кольцо мышц, и, гортанно выстонав что-то нечленораздельное, кончил. Под тяжестью собственного веса он свалился вперёд, подминая под себя румяную Моне. Ло пришёл в себя, выныривая из эйфории оргазма, и уже хотел было что-то сказать, когда Моне прошептала «Дофламинго». Ло молча отпустил её талию и сделал шаг назад, чувствуя, как тело обволакивает привычный холод и отчуждение. На её раскрытых бёдрах блестели белые капли, сползая вниз, и он пытался представить, как выглядел бы Донкихот-старший-и-единственный, если бы знал, где и с кем сейчас его Моне. — Ло. — Да, — Трафальгар прошёлся взглядом от подёрнутых царапинами лап Моне вверх к бёдрам, где фиолетовые синяки с картинной точностью повторяли рисунок его ладони. — Ты предатель, Ло? — закинув ногу на ногу спросила Моне, сжимая и разжимая когтистые лапы перед собой. Она поправила волосы, закидывая за спину, и с прежней настороженностью уставилась в его лицо. — Ты ответь, — тем же тоном предложил Трафальгар, поднимая с пола шляпу и пальто, — я здесь только из интереса к медицине. Зелёная щурка по-птичьи склонила голову и спрыгнула со стола на холодный пол, поведя плечами. Она подошла к Ло и потянулась к его щеке. — Только из-за интереса к медицине? — повторила Моне, обводя его губы перьями. — Да, — говорит Ло, заглядывая в желтизну глаз своей гибели. Он почему-то думает, что Моне ему не поверила. В этот раз не зря.