*Аюри*
Холодно. Небо уже занимал рассвет, пробивающийся сквозь туманные облака, что опустили поляну в сумрак. Мокро. Холодно. Аюри слышала только, как ветер ласкал её кожу прикосновениями, стараясь унести всю ту боль и отчаяние, что она сейчас пережила. Девушка не двигалась. Иногда ей было неприятно даже дышать. Лежать полностью голой на голой земле нельзя назвать полезным, но куноичи ничего не могла с собой поделать. Она дождалась того момента, пока не поняла, что враги ушли. Их чакра не чувствовалась поблизости. Аюри наплевала на неприятные ощущения, когда её тело приходило в движение, поэтому рывком поднялась на ноги и тут же сложилась пополам. Будто кто-то вводил нож прямо туда, по самую рукоятку. «Сейчас не до этого» — она упрямо выпрямилась. Рядом валялась скомканная одежда, девушка трясущимися руками надела кофту и натянула штаны, наплевав на нижнее бельё и стискивая зубы при каждом вынужденном поднятии ног. Когда с одеждой было покончено, она быстрым шагом направилась к тому месту, где лежал Какаши. Лицом вниз. Вся одежда на нём была измазана в грязи и крови. Прошло не так много времени после удара клинком, но Аюри совсем потеряла ощущение времени. Ей казалось, что прошла вечность. Вечность в аду с чертями. Вновь тряхнула головой, отгоняя слёзы и противные воспоминания. «Нельзя думать. Нельзя!» Девушка подняла взгляд на Какаши. И без того бледная кожа сейчас могла соперничать по своей белизне со снегом. Аюри кинулась к его телу, перевернула на спину, сдержала всхлип от одного только взгляда на его побитое лицо и намокшую кровью кофту, содрала застывшую из-за крови маску, чей материал еле сгибался в руках, и поднесла пальцы к артерии, перестав дышать. Слабые импульсы бились об её подушечки пальцев. «Жив» — против воли куноичи вздохнула с облегчением. Теперь у неё появилась надежда, а надежда иногда — лучшее, на что может рассчитывать человек. — Ты будешь жить, обещаю, — шептали её губы. Аюри взвалила на себя тело Какаши так, что держала весь его вес на спине, вцепившись в руки, чтобы он не упал. Она сама не знала, откуда у неё появилась сила, чтобы поднять не самого низкого и не самого лёгкого мужчину на свои хрупкие плечи. В этот момент мозг просто отключился. Что-то неприятно залилось ей за шиворот. Аюри двинулась с места. «Что мне делать? Он не доживёт до Конохи». И это правда, до их деревни больше суток пути, когда у Какаши, судя по его увечьям, остался максимум час жизни. «Что мне делать?» — слёзы застилали ей путь, но Аюри упрямо продолжала двигаться. Ближайшее поселение отсюда — это её последняя надежда. Надежда, что сейчас составляла всё её существо, вытесняя ужас, что она только что стерпела. «Ты не можешь вот так просто умереть, ты же сильный» — Аюри сморгнула слёзы. Рывок, ещё один рывок — она превозмогала собственную боль и шла вперёд. Не важно, что у неё болит, важно лишь то, что Какаши нужна её помощь. «Я донесу тебя, обещаю» Аюри видела перед собой деревню — такую маленькую, такую непримечательную, но сейчас она уповала только на неё и на то, что здесь есть медики. Девушка остановилась за 200 метров до неё, чуть не упала, но удержала равновесие, медленно опустила мужчину на землю. Она не хотела видеть его умирающим, ей хотелось снова увидеть эту скучную и безразличную мину, усталую улыбку, а не ушибы и ссадины. Аюри сняла с него оружие, протектор Конохи вместе со своим и жилет, все вещи она спрятала в кустах. Они должны выглядеть, как обычные деревенские люди, а не как шиноби. Потому что шиноби никто не любит и помогать не станет. Аккуратно взвалила его на свою спину и пошла к воротам, чтобы вновь оставить Какаши на земле. Она принялась отчаянно стучать по воротам и звать на помощь. Каждая секунда была на счету. Терять уже нечего. Помогут — он спасён. Не помогут… «Не думай!» Аюри закричала с новой силой. Прибежали местные патрульные. Звук отпирающейся двери, и на куноичи посмотрело несколько пар ошарашенных глаз. Она их запугала до смерти своими криками. — Помогите! Он умирает! — девушка упала на колени и сложила руки в мольбе. Мир сократился до людей напротив. Только они сейчас могли решить его судьбу, у неё нет права оплошать. Один из них глянул ей за спину, его глаза расширились в испуге от того, что он увидел. — Прошу вас, помогите. Я сделаю всё, что угодно, только пусть он будет жить, — сил не было. Аюри припала к земле, сложив перед собой руки в раболепском поклоне. — Пожалуйста, — говорила она, глотая слёзы, — помогите, — голос перешёл на шёпот. Аюри не видела, что делали люди перед ней: переговаривались ли они, обменивались знаками между собой или просто стояли, смотря на неё, как на сумасшедшую, но в следующую секунду чья-то тёплая рука опустилась ей на плечо. — Всё будет хорошо, — сладкая ложь, но слышать всегда приятно. Аюри подняла голову, чтобы встретиться глазами с тем, кто внушал ей, что всё не так плохо. Он был нервным, а во взгляде читалось сочувствие, но при всём при этом, она отпрянула от его прикосновения, как от гадюки. Тепло, что осталось от него, превратилось в колючий укус, который пульсировал под кожей, разнося яд. Она отпрянула от мужчины так внезапно, что вместо сочувствия встретила в его взгляде испуг и что-то, что ставило под сомнение её адекватность. — Эй, чего стоишь. Помоги девушке, — кто-то громко сказал, кивнув в сторону Аюри. Незнакомцы поднимали тело Какаши. Оно больше не казалось таким сильным и пышащим здоровьем, оно больше походило на сломанную тряпичную куклу, которую кто-то бросил в мясорубку. Аюри проводила взглядом их процессию и, когда серая копна волос скрылась из виду, дёрнулась за ним вдогонку, проигнорировав протянутую ей руку. Куноичи хотела убедиться, что Какаши был в безопасности, что ему не вскроют горло, пока она сидит на земле. Беспомощность. Она беспомощна. Как Аюри ненавидела это слово, так как на протяжении всей своей жизни чувствовала себя именно так: не над ситуацией, а под ней — под каблуком судьбы, обстоятельств и людей. Аюри не была хозяйкой своей жизни. Когда от неё требовались серьёзные шаги, в самые ответственные моменты она давала заднюю. Это продолжается не первый год. Сколько ещё будет виться эта канитель… Стыд, боль, отчаяние и беспомощность — составляющие Аюри. «Он умрёт из-за меня» — эта мысль ударила её хлыстом по лицу, заставив сморгнуть слёзы. Его уносили от неё, она шла следом тенью — такой же бесполезной, как и все её действия. — Он ведь выживет? Скажите. Он выживет? Он будет жить? — нескончаемый поток вопросов рушился на незнакомцев. Ей никто не отвечал. Аюри прикусила язык, внезапно остановившись на месте. Никто уже не мог сказать точно, какого цвета кофта была надета на Какаши. Она была то ли чёрной, то ли красной и только на рукавах синей. Это зрелище вызывало у Аюри рвотные позывы вперемешку со слезами и чувством стыда. А самым ужасным оставался запах. Он въелся в ноздри и, кажется, в мозг. Она пахла им. Её запаха не существовало, только кровь. Внутренности скрутило. Железный запах с ноткой того, что словами описать невозможно, сильно сковал связки и отбил способность произносить слова окончательно. Аюри смотрела на свои руки, словно они принадлежали не ей, и двигала ими вроде бы не она, а кто-то со стороны. Слишком легко давались движения. Странное состояние, сравнимое с опьянением. Мир покосился и завертелся перед глазами, поравнявшись с землёй. Девушка даже звук своего собственного тела, упавшего на пыльной дороге, слышала отдалённо, как не своего вовсе, а чьего-то. После наступила тишина, и темнота забрала её в свои лапы.*Какаши*
Пробуждение произвело не тот эффект, который ожидал Какаши. Если быть точнее, то его не должно было быть. Он провалился в бессознательное состояние с полной уверенностью, что не очнётся. Это чем-то похоже на цукуёми Итачи, когда ты умираешь вновь и вновь, восстанавливаешься и снова умираешь, не зная, очнёшься ли ты в следующий раз. А небо красное, кровь льётся, кажется, отовсюду. Пронзительная боль, которую приходится терпеть снова и снова. В какой-то момент привыкаешь и к ней. Нет того, к чему не привык бы человек. Даже к страданиям в какой-то момент начинаешь относиться как к чему-то неотъемлемому и неизбежному. Какаши тому пример. Страдания не только физического плана мучали его всю жизнь, но и духовного. Нормальный человек, вполне возможно, давно бы сошёл с ума, но не он. Нет, не он. Стоически переносить все невзгоды — его самое главное преимущество. Не умение планировать, не таланты практически во всех сферах жизни, не смазливость от природы — это ничто в сравнении с тем, как мужчина переносил трудности. Он никогда не впадал в панику, потому что знал: запаникует командир — и всем конец. Отряд без лидера, что страна без Хокаге. А в меньшем обществе он мог приравниваться к Хокаге, потому что его слово — закон, которому должны подчиняться, а этого не добиться без уважения. Так повелось, что никто не уважает трусов. Трусость в его глазах приравнивается к смертному греху, которым не должен обладать не только командир, но и подчинённый. Никто. Для слаженной работы в команде нужно забыть о своих страхах, только так можно добиться успешного выполнения задания. Какаши мог переступить через свои эмоции, привязанности, страхи, боль ради всеобщего блага, что его отличало от многих людей. Ведь наши слабости — это тоже своего рода трусость. Трусость от расставания с тем, что тебе дорого. Ты не знаешь, как жить без того, что даёт радость, надежду, спокойствие. Пожалуй, единственное, что являлось действительно его слабостью — это товарищи, ученики, каждый житель деревни. От остального он мог избавиться, но не от этого. Сознательный отказ от семьи, от близких отношений — это также его выбор. Потому что он не хотел иметь слабости, не хотел, чтобы его любимая страдала, если его не станет. Все близкие связи, в том числе и дружеские, давили на него. Его не отпускала мысль о том, что это не надолго. Всё не надолго, а у шиноби так вообще этот срок ещё короче. Никогда не знаешь, в какой момент твоя миссия окажется последней. Какаши не хотел стать чьим-то обременением даже после смерти, и привязываться ни к кому желания у него не было. Он являлся, своего рода, наблюдателем со стороны. Ему нравилось смотреть на чужое счастье, но не участвовать в нём самому. Улыбаться проделкам учеников, радоваться их достижениям, быть бесконечно благодарным за своих друзей, у которых складывались семьи. Но при этом жизнь проходила мимо, касаясь чужим счастьем его сознания. Ему так проще. Сознательный отказ от всего, что так дорого сердцу, вошёл в привычку. Как ни раз было сказано ни одним писателем: человек привыкает ко всему.* Лицо онемело. Какаши взирал на белый потолок, не понимая, где он находится — не похоже на больницу Конохи, и на его дом тоже. Его как-то неприятно подташнивало, и тело будто отрофировалось, двинуть рукой оказалось довольно сложно. Он прикоснулся к своему опухшему лицу, привычно скользнув пальцами к маске, но её не обнаружил на месте. Кожа казалась не чувствительной к его прикосновениям и ненормально вздутой. Пальцы добрались до разбитой брови, отчего Какаши слегка зашипел, так как ощутил боль. Правый глаз до конца не открывался, заслоняя обзор на комнату. Приподняться мужчина так и не смог, при первых же попытках ему захотелось вновь не чувствовать тело. Бинты врезались в относительно свежую рану, пуская острые покалывания, заставлявшие стискивать зубы. Какаши сдался и прикрыл глаза. Боль заглушалась, оставляя лишь неприятное послевкусие. Гендзюцу сработало: противник думал, что целится в печень, на самом же деле клинок прошёл мимо, минуя жизненно важные органы. Какаши мысленно ещё раз поблагодарил Обито за его щедрый подарок. «Почему я им проиграл?» — гудящая голова мешала хорошему мышлению. «Их было трое, я один, но…» — ему удавалось выпутываться и не из таких передряг, правда, в большинстве случаев он сражался не один. Практически всегда кто-то защищал его спину, либо Какаши чью-то. «Так и знал, что костёр — плохая идея» — корил себя Хатаке. Но голод — не тётка, холод — не подружка. В этой ситуации его радовало одно: Аюри успела уйти. Ему хотелось так думать. Следующие минуты Какаши размышлял над тем, почему он решил отпустить девочку. «Я настолько в ней не уверен? Я… боялся за неё?» — мужчина повертел головой, будто сказал это вслух. Перед глазами комната закружилась. «Она куноичи и поэтому должна сражаться до последнего» — убеждения в своей неправоте сыпались на голову. Но всё перебивало лишь одно воспоминание, от которого холодело сердце, — Рин. Девочка, которую он не смог защитить. Обещал Обито. Обещал, что защитит, и не смог. Больше обещаний не было, тогда почему? В ней ничего нет от Рин, Какаши ей ничем не обязан, она не заботилась о нём, как это делала Рин. Тогда почему? «Потому что я сказал, что защищу её…» Кто бы что не говорил про его хладнокровие, когда дело касалось слабых, Хатаке вставал на их защиту. «Аюри молода, а молодым нужно жить, — убеждал себя Какаши, — рожать наследников, чтобы Коноха процветала». Какаши тяжело вздохнул, вспомнив про нависшую угрозу в лице Акацки. Цунаде обещала нагрузить его миссиями, связанными с этой организацией. Посетить деревню Дождя, которая подозрительно себя ведёт. Ходят слухи, что там сменился правитель, которого никто никогда не видел. У мужчины не было времени на то, чтобы лежать. «Так где я нахожусь?» Дверь сбоку от него открылась, как по повиновению мысли, и комнату заполнил звук каблуков, быстро отстукивающих свой ритм. — Какаши-сан, вы проснулись? Этот голос. Он везде его узнает — Шизуне. — Да, Шизуне, — вырвался хрип из его глотки. — Где я? — Недалеко от Конохи, ближе к стране Травы. Его мозг обрабатывал информацию. Пазл всё так же не складывался: «Кто меня принёс сюда и что произошло?» — Цунаде-сама не смогла явиться сама, вместо неё пришла я, — она продолжала объяснять ситуацию Какаши. — Но… кто… меня нашёл? И-и… кто попросил о помощи? — между бровей появилась морщинка, выражающая глубокую мысль. — Аюри-сан явилась в Коноху два дня назад с просьбой помочь вам. Сказала, что вы ранены, очень сильно, и что нельзя терять ни минуты. «Что Аюри делала возле меня? Я же сказал ей уходить» — Какаши издал звук, похожий на мычание, морщинка залегла ещё глубже. — И где она сейчас? — В Конохе. Аюри-сан помогла найти эту деревню, — Шизуне неопределённо обвела взглядом комнату, как обычно в её руках лежали какие-то папки, — и отправилась обратно. Должно быть, она только сейчас добралась, никак не раньше. Какаши уставился на Шизуне, в мыслях витая где-то не здесь. Шизуне покраснела до кончиков ушей под его пристальным взглядом, а потом пискнула что-то не своим голосом. — Как вы себя чувствуете? — молодая женщина отвела глаза в дальний угол, возможно, думая, что так румянец спадёт с её щёк. Какаши не совсем понимал, почему она себя так вела. — Сносно. Когда мы отправляемся в Коноху? Шизуне от возмущения поперхнулась воздухом и уставилась на Какаши, как будто не верила его словам. Румянец спал. — Да как? Да почему? Вам нельзя вставать, Какаши-сан! — её руки сильнее стиснули папки, непослушная прядь тёмных волос упала на лоб. — Когда вы начнёте уже думать о своём здоровье? — докторский запал с примесью её собственного, иногда, взрывного характера обуяли её душу. Она прикрыла глаза и сделала быстрый выдох, освобождаясь от гнева. «С Цунаде опасно работать» — Советую вам отдохнуть. Через некоторое время, когда вы сможете ходить, мы отправимся в Коноху, а пока, — палец взметнулся в воздух, отчего папки покосились, глаза сверкнули чем-то нездоровым, — вы должны отдыхать, — Шизуне кашлянула в кулак и принялась за осматривание. Несмотря на то, что спал Хатаке, судя по всему, два дня, отдохнувшим он себя не чувствовал, а даже наоборот — убитым.