Обычная Принцесса

      Никто и никогда. Два слова, что будто верные псы следовали за ней. Никто не называл её красавицей, лишь довольно милой, но ей хватало и этого. Никогда она не задумывалась о другой судьбе. Хрустальный замок, просторный и пустой, как сердце её мужа, перестал греть очень скоро. Но Чон Э смирилась. Как всегда. Потому что детские ясные глаза её сына смотрели внимательно и любяще. Чон Э не смогла их предать ни тогда, ни через многие годы, когда хрусталь превратился в пепел, а любовь — в тень, прокравшуюся в светлое наивное сердце когда–то молодой девушки.       Ван Чон Э никого и никогда не винила. Кроме себя самой, конечно. Юн И хотела как лучше. Она добрая девочка, смелая и веселая. Не то, что она сама — скромная «онни», неспособная ни на что, кроме слез и разочарований. Впервые Чон Э винила судьбу тогда, когда увидела его. Порывистого, восхищенного, с хитрой чертовщинкой в глазах. С детской улыбкой, что проникала в самое сердце, стряхивая пыль и горечь порывом майского ветра. Недолюбленный в детстве и от этого ищущий любви. Матери или просто женщины. Он был похож на её сына и не похож одновременно. Потому что Чон Э видела, как сильны его длинные пальцы, как тепла ладонь, что ложится на её плечо в порыве сострадания, как приятно пахнет его одеколон, когда Чон Э слишком близко стоит, записывая что-то, несомненно, важное и срочное. Как крепки объятия, когда обнимает радостно. Потому что видела всю свою ничтожность и то, что у него ещё весь мир в руках, а она всего лишь хорошо варит суп и разделывает рыбу. Она ненавидела себя, потому что видела в этом мальчике мужчину.       Странно было желать того, кто только родился, когда ты уже ходила в начальную школу. Для скромной Чон Э это было сродни извращению, которое она пыталась скрыть от всех, от сына, но более от себя самой. Убеждала, что это всё материнский инстинкт. Но он вновь улыбался — широко, так, что от глаз оставались одни озорные щелки — и Чон Э неизменно низко кланялась в уважении. Или для того, чтобы он не увидел её покрасневшее, как у озабоченной восьмиклассницы, лицо.       Он звал её Принцессой, будто издеваясь. Чон Э ненавидела это прозвище, потому что от него всё время хотелось плакать в подушку. Принцесса в ней умерла в тот момент, когда она узнала, что беременна, и на палец было надето кольцо. Но после этого женщины не становятся королевами, врут сказки. Они просто перестают быть принцессами.       А он стал так называть её, не спрашивая. Он всё делал без спросу — заботился, искал, сочувствовал, плакал. Даже влюблял в себя без спросу. Большего тирана среди боссов не существовало, она это знала точно. Никто до этого не спрашивал её, поела ли она сама, никогда её доверия не добивались столь яростно и бескомпромиссно. Он был принцем, именно таким, как пишут в историях, древних как мир. И за это его ненавистное «Принцесса!» она была готова следовать за ним, куда угодно. Она и последовала, самой себе толкуя, что это из–за внутренней её свободы, оттого, что она изменилась. Ведь может быть, она немножко ему ровня, правда? Ведь иногда он смотрел на неё особым взглядом, в котором она хотела видеть что–то большее, чем усмешку и благодарность. Будто его сердце вздрагивало и трепетало при виде неё так же, как её собственное. Он нравился ей, глупо было отрицать. Этот мальчишка, незрелый и умный. Только рядом с ним она украдкой думала, что может быть снова сможет полюбить. Но голос внутри тихо вздыхал, и Чон Э вновь рыдала в подушку, наутро скрывая мешки под глазами макияжем.       Секретарь Ван хорошо помнит тот день, когда всё изменилось. Директор Хванбо был ярче и веселее, чем обычно. Так смеяться можно только для того, чтобы скрыть боль, переполняющую душу. Она также улыбалась на совместных посиделках с подругами когда-то сто веков назад. Когда еще не была Принцессой, а просто «онни». Чон Э следовала за своим боссом как всегда на шаг позади, изучая напряженные лопатки и чуть дрогнувшее плечо, когда он особенно заливисто смеялся. Тогда она остановила его и зачем–то посмотрела прямо в лицо. Глаза за щёлками не улыбались, и Чон Э недовольно поджала нижнюю губу, отвернулась и быстрым шагом направилась к офису. Ей не дано было увидеть, как сползает маска с красивого лица того, кому она уже отдала своё невзрачное сердце. Хванбо Юль осознал, что сглупил, что не доверился, и Принцесса уловила обман в глазах.       Ван Чон Э собиралась домой, но потом зачем–то написала сыну, что будет работать допоздна сегодня. То ли предчувствие, то ли… Шум из кабинета в пустом офисе был неожиданным, и Чон Э подскочила от страха и неожиданности. Тихо, не стуча каблучками, подошла и приоткрыла дверь. Свет был выключен, и только луч от фонаря на улице освещал полумрак комнаты. Прямо на столе сидела сгорбившаяся высокая фигура.        — Директор Хванбо? — тихо позвала Чон Э.        — Принцесса… — ответил чуть дрожащий голос босса. Так не похожий на его обычно жизнерадостный тон. Чон Э почувствовала, как сжалось её сердце. Не помня себя от волнения, она подошла к столу и бессознательно положила ладошку на большую ладонь её взбалмошного мальчишки-директора. На тыльную сторону упала капля, и Чон Э сразу всё поняла. — Принцесса… У меня отец умер…       Директор… Нет, Юль, конечно, плакал. Он мог смеяться весь день, мог быть надменным и капризным, но только сейчас с ней директор Хванбо был собой — убитым горем сыном. И если бы Чон Э не хотелось плакать вместе с ним в это мгновение, она бы порадовалась, что немножко нужна ему.        — Мне очень жаль, директор, — вкрадчиво проговорила Чон Э, всё так же разглядывая мокрые дорожки на щеках любимого мужчины. — Мои соболезнования.       Он просто слабо кивнул в ответ, полагая, что слова не нужны. А Чон Э задохнулась от того, что холодный невидимый нож вошёл в солнечное сплетение, и боль навернулась слезами на широко раскрытые её глаза.        — Могу я… — тонкие пальчики сами легли на его гладко выбритую щеку. Это было так естественно и интимно, что Чон Э почти смутилась, если бы не желание помочь, разделить боль с ним или хоть как–то уменьшить угловатый камень, что лёг на его сердце, — …чем–нибудь помочь?       Юль печально разглядывал лицо своего секретаря, не отрываясь, тёмные глаза его слегка блестели в полумраке. Потом потянул её за руку и крепко обнял, вжимаясь носом в макушку. А Ван Чон Э напряглась на секунду, не представляя, что делать дальше.        — Принцесса, останься сегодня со мной, — прошептал он ей в макушку, закрывая глаза. Боль пульсировала в виске, и только запах шампуня Чон Э немного уменьшал её, давая мнимое облегчение. — Прошу.       Он просил — и это всё, что требовалось. Миниатюрные ладони маленькой женщины несмело и наивно обняли его, поглаживая по спине, утешая, как утешают ребёнка или мужа. От этого им обоим захотелось плакать с новой силой.        — Конечно, директор Хванбо, — неслышно прошептала Чон Э, вжимаясь в его плечо. Она была на голову ниже, но сейчас это не имело значения. Принцесса должна стать силой для потерявшего частичку души принца. Он не особенно любил отца, но это было не важно. Семью не вычеркнуть, как помарку в документе. И Ван Чон Э, частичка души которой умерла на том давнем уже ритуальном костре супружеской жизни, знала это прекрасно.       Они так и стояли — она гладила его по спине и шептала что-то глупое и однообразно-банальное, а он плакал, прижимая хрупкое тело ближе. Чон Э понимала, как горько и пусто ему было сегодня, раз он так надрывно веселился, и давала исцеление, как может давать только обычная любящая женщина. Ей хотелось то ли потрепать его по волосам, то ли поцеловать — всё перемешалось внутри, не давая свободно дышать.       После пяти минут или нескольких часов — кто считал? — Юль мягко отстранил Чон Э от себя, взглядом внимательно изучая её ресницы и смешные губы бантиком. И Принцесса во второй раз в жизни после рождения сына задохнулась от счастья. Потому что увидела в еще мокрых от слёз глазах тот вопрос, который он не решался задать целых три года.       «Ты будешь со мной всегда? На моей стороне?»       «Можно мне представить, что ты любишь меня, хоть немножко?»       Ван Чон Э лишь мягко кивнула, молча отвечая на невысказанные вопросы. Тишина давила на уши, но это не было неприятно. Юль наклонился — медленно, давая ей шанс всё понять и сбежать — и поцеловал. Нежно и просяще, умоляя, чтобы не оттолкнула. Боясь, что не простит. Не зная, что робкая Принцесса–секретарь никого и никогда так не любила, как любит его сейчас. Никого и никогда.       — Принцесса… — прошептал Юль ей в губы. Руки его дрожали.       — Д–директор… — Чон Э замерла. В её глазах плескалось удивление и радость с капельками страха того, что уже ничего не будет как прежде. Время бросаться к выходу, шепча слова извинений, прошло. Она не сможет больше спрятаться. Секунды песчинками в часах шелестели рядом с глупым Принцем и несмелой Принцессой, пока третья невидимая сила не толкнула их друг к другу столь яростно, будто голод сжирал их обоих изнутри. Юль сминал губы Чон Э в диком болезненном поцелуе, требуя её тепла, чтобы прогнать холод, терзавший его, а она позволяла, как всегда. Ему никогда не нужно было просить, она сама всегда готова была дать всю себя ему. Тогда давно, когда они только повстречались. Сейчас, когда они были друг у друга слишком долго. Бумажная кипа вместе с монитором полетела на пол, сброшенная нетерпеливыми руками. Тяжелая табличка с именем «Хванбо Юль» грузно повалилась на ковёр. Юль развернул её и усадил на стол, задирая узкую юбку–карандаш до талии.       Голова Чон Э опустела, а сердце билось часто, отдаваясь пульсом в кончиках пальцев. Он тянул её за волосы, стараясь прижать ещё ближе, желая её больше всего на свете. Срывал блузку, грубо стягивал бюстгальтер. Чон Э понимала, он не хотел так — пошло, как в бульварных историях о начальниках и секретаршах. Но её директор был слишком молод, слишком горяч, слишком долго удерживал чувства за улыбкой, чтобы сейчас остановиться и сделать всё, как должно. Гладил пальцем безвольный подбородок с ямочкой, целовал недостаточно прекрасные карие глаза с угольным отливом, стискивал совсем не выдающуюся грудь и выглядел при этом самым счастливым мужчиной на земле, хоть в кои-то веки и не улыбался. Чон Э бы заплакала, но все слёзы уже были пролиты раньше, теперь оставалось только принимать жаркие ласки мальчишки, что проник бесцеремонно и грубо в её мир, в её тело, в её сердце. «Онни» бы стыдливо закрыла обнаженное тело руками, но Принцесса лишь расстёгивала строгую белую рубашку, ощущая мышцы худощавого поджарого тела ладонями. Заново вспоминая о том, каково это быть с мужчиной. Как это — сгорать и обжигать поцелуями, ласкать шею, плечи. Царапать ноготками мышцы живота, чувствовать раскрытыми бёдрами чужое возбуждение. «Онни» было бы мучительно стыдно, что это её начальник и к тому же моложе, но Принцессе было хорошо сейчас так, как не было никогда в жизни. Объект её желания замер в ненужной нерешительности, будто очнувшись от сладкого сна, боясь вновь всё испортить, как было уже много раз в их отношениях.       — Чон Э, если ты не хочешь, я… — зачем-то сказал он. Но Чон Э не захотела слушать до конца, проявляя неуважение к начальству.       — Юль… — просто позвала она, краснея то ли от смущения, то ли от не схлынувшего ещё желания. А может быть, всего вместе.       Хванбо Юль понял всё правильно. И больше не сомневался ни секунды. Их сердца бились рядом, почти в унисон. Их сцепленные в замок руки будто были созданы друг для друга. Чон Э ликовала, потому что всё–таки стала ему ровней. Потому что чувствовала его в себе и вокруг себя. Он любил её и обнимал так, как она давно хотела и как не могла помыслить даже в потаённых мечтах. Не слишком красивая, не особенно талантливая, без собственного призвания. Просто женщина, такая, как есть. Та, что нужна ему. Оказалось, быть чьей–то Принцессой — это лучшее призвание в жизни. И пусть после безумства между ними он и пожалеет о сделанном, она не пожалеет никогда. Пусть ей придётся умереть от боли, что принесут сорванные ими маски, она будет готова ко всему. От смерти до счастья, особенно когда между ними нет разницы. Они не должны были встретиться в этом мире. Они не должны были влюбиться на этой земле. Бракованный Принц и сожалеющая о прошлом Принцесса. Добровольные игрушки стервы-судьбы.        — Принцесса… — позвал Юль, чувствуя, как холодно стало лежать на полированной поверхности стола и прижав всё еще дрожащую Чон Э к своей мокрой от пота коже. — Мы сейчас похожи с тобой на парадный обед чеболя, ты в курсе?       Чон Э возмущенно поднялась и посмотрела на Юля. Его глаза светились, и он улыбался ровно так, как ей нравилось. Похоже, сожаления на сегодня отменялись. Ей тоже захотелось подыграть.        — Да, директор Хванбо, — смиренно проговорила она официальным тоном и чуть склонила голову, — я поняла, поэтому удалюсь, чтобы не компрометировать Вас.       Она уже свесила ногу со стола, чтобы встать, но Юль обнял её сзади за плечи, не давая сделать этого.       — По–моему, я уже скомпрометирован так, что дальше некуда. Кстати, а как же «Юль»? — медленно прошептал он, и Чон Э покраснела. — Мне теперь так нравится больше.       Вздорный мальчишка снова издевался, но страх Принцессы ушел, смытый любовью Принца. Она пожала своим обычным плечиком, которое Хванбо Юль теперь считал самым красивым на свете, и повернула подбородок с ничем не примечательной ямочкой, которую ему теперь будет позволено целовать много раз.        — Подобное обращение необходимо заслужить, — прошептала она в ответ, замечая, как вытягивается лицо Юля от удивления.       Странное ощущение маленькой победы подстёгивало и наполняло кровь адреналином. Их будет ждать много препятствий на пути, но они справятся. Сын поймёт скорее, чем Чон Э осознает это. Ведь дети любят родителей не меньше, чем родители детей. И сестрёнку будет с гордостью водить в садик, ревностно защищая от всего плохого на свете.       Но это будет в той части сказки, где «долго и счастливо», а сейчас им многое нужно сказать. Поэтому они как всегда промолчат. Никто и никогда не понимал Ван Чон Э без слов. Кроме Хванбо Юля. И эти «никто и никогда» самые сладкие в её жизни. Теперь она это знает точно.       —Эй, Принцесса...Спасибо...       — Дурак...