сегодня тоже

05.17. досизм.*

у ким чондэ второй курс, лекция философии, толстая тетрадь и ненаглядный профиль двумя рядами впереди и одним левее. за окном серый пригород, лёгкий ветер и весна, а в голове «сегодня в очках и футболке». чондэ лихорадочно крутит ручку в пальцах и нежно сверлит взглядом жёсткие тёмные волосы, молочную шею и россыпь родинок. чувствует себя астрономом, потому что только что открыл новое созвездие, которое несколькими точными движениями руки уже светится на полях тетради. скучная лекция записывается на диктофон, тезисами оседает на клетчатой бумаге, а у чондэ карты неба до кёнсу в голове и маниакальный блеск поехавшего в глазах, потому что сколько же их там ещё. чондэ думает, что вот бы пересчитать их все — и кончики пальцев покалывает углами тёмных звёзд, чёркая жаром по губам — поцелуями. в груди свербит, пальцы трясутся, а уши краснеют — бэкхён сзади предупреждающе пинает стул друга — слишком заметно. а у чондэ задатки сталкера и задумчивый чернильный взгляд в углу страницы, быстрыми штрихами дополняемый прикушенной губой — чондэ понимает, что снова пропал, но нет сил считать, в какой уже раз. вот именно сегодня, когда аудитория слишком большая, чтобы видеть доску без очков, а воздух слишком душный, чтобы прикрывать шею. ещё полчаса «последних штрихов» — и чондэ помечает привычным «오늘도»** (намеренно без точки) любимый профиль и старается не думать, что 140 до кёнсу — это слишком. хотя бы потому, что чондэ одного бы вынести без алеющих ушей, дрожи в коленках и зуда на кончиках пальцев. бэкхён говорит, что он «пиздецки гейский ким чонгей», но чондэ отказывается и уже второй год думает, как назвать ориентацию, когда только на до кёнсу и ни одним градусом севернее. бэкхён смеётся. потому что завидует. потому что у него нет звёзд, которые соединить бы движением пальцев, думает чондэ, а ещё нет новой упаковки ручек в рюкзаке и идеальной посещаемости потоковых лекций. бэкхён неизменно плюётся колким «какой толк от этого, если у тебя ни одного адекватного конспекта, и со всех страниц смотрит этот глазастый», но это тоже зависть. потому что у него даже буквы уродливые получаются, а у чондэ — вот, кёнсу. совсем как живой, только пахнет чернилами. и ни малейшей идеи, как пахнет живой, потому что стыдно признаться — они ни разу даже глазами не встретились, не то что в кофейне или парке пятничным вечером. с этого смеётся уже чанёль — травит байки о школьных (шальных) похождениях святой троицы и после трёх рюмок храбро вызывается поработать личной свахой. просто так, по-братски. у чанёля всю жизнь любовь безответная, разбавленная неловкими отказами, поэтому чондэ не соглашается. и просит налить ещё. — эй, — мягкой глубиной по ушам, и чондэ чувствует, что падает. вниз, в бархат, в серые нотки дождливого октября и привкус таблеток от кашля. поднимает глаза и подскакивает, ударяясь костлявым коленом о крышку стола и инстинктивно прикрывая любимого 141-го, рассечённого испуганной чернильной кардиограммой. глаза напротив и немного выше сверкают беспокойством, смущением и чем-то пульсирующим на кончике языка, а на пухлых губах — округлое растерянное сердце. — напугал? извини. хотел узнать, не найдётся ли ручки? чондэ смотрит во все глаза, забывает закрыть рот и ждёт сзади пинок по ножкам стула, потому что уши настолько красные, что печёт. взгляд быстро бегает по бровям, кончику носа и солнечной улыбке, потому что впервые так близко, и мир чондэ со скрежетом двигается от въевшегося в подкорку «проживу и не коснусь» к «не проживу, если не коснусь». левое запястье цепляется за угол стола, обжигает врезавшейся в кожу цепочкой и угрожает вскрыть вены за тупость. чондэ думает, что сегодня можно и умереть на радостях. кёнсу ждёт. у него, кстати, удивительный дар ловко выходить из неловких ситуаций, поэтому он смеётся и бросает рюкзак на соседнее место. — значит, будем писать по очереди. у чондэ в горле очередь из десятков «почему я» и парочки «за что» в исключительно положительных смыслах, но сил хватает только на то, чтобы закрыть рот, кивнуть и расслышать тихое «охуеть», у двери сказанное бэкхёном чанёлю. чондэ кивает и на это. к счастью, кёнсу не задаёт вопросов, не смотрит на синие звёзды в подозрительно знакомой последовательности, старательно скрываемые длинными рукавами, и внимательно слушает уже более молодого, но не менее занудного лектора (смотри, он сбоку на камбалу похож — размашисто в углу тетради, и истерический смех шёпотом, касания коленей и тихие всхлипывания точно). к концу часа чондэ начинает шуршать в рюкзаке, привлекает внимание всех в радиусе, снова позорно краснеет и даже накапливает ману на одно дерзкое «чё» в сторону. после чего гордо расправляется и торжественно кладёт на соседскую тетрадь (без полей?) ручку из заначенного священного запаса, ловля завистливое «ох и сука ты, ким чондэ» с каплей обиды сзади — священный запас был куплен в начале года — когда стержень, оставшийся ещё с прошлого, закончился за четыре лекции, и не то чтобы из-за объёма материала — и бэкхёну с чанёлем даже дышать на него запрещалось. даже по-братски. кёнсу недоумённо смотрит на прозрачный пластик, поднимает взгляд на довольную чеширскую морду и на «у меня есть» накладывает блок, придавливает учебником «как быть общительным и что-то там про успех» и приправляет забористым матом в честь сехуна — автора этого феерически-долбоебического подката и владельца отутюженной шевелюры. сехун спиной чувствует искреннюю благодарность и показывает большой палец под партой, не оборачивась.